Таможня дает добро

— Большая рыба, — заглянув в таз, сказал, расхаживая по веранде, Барановский.

— Хорошая рыба здесь ловится.

— Адам Михайлович, может, все‑таки не за так отдашь? Может, я тебе денег дам или товара какого? Ты скажи, не стесняйся, я человек не жадный.

— Еще бы ты был жадным! — с ехидцей сказал Самусев. — Я тебе миллионы отдаю, это получше золота и платины будет, только покупателя хорошего найди.

— Уже нашел, — выдавил Барановский.

— Тогда совсем хорошо. И еще, Геннадий Павлович, будь поосторожнее, а то и за сто граммов ниобия голову свернут не задумываясь, а за семьдесят килограммов оторвут, как пить дать!

— Ну, ты уж этому меня, Адам Михайлович, не учи. Я калач тертый, жизнью битый, буду осторожен.

Они минут пять сидели молча. Барановский то и дело поглядывал в окно на джип.

И вдруг Самусев поднялся.

— Пошли, — набрасывая на плечи телогрейку, сказал он.

Они вдвоем перешли через улицу и направились к дому под белой шиферной крышей. Самусев вошел первым. Залаяла маленькая грязная собачка, но залаяла она не на Адама Михайловича, а на Барановского.

— Цыц! Цыц, Каштанка! Злая, как кобра, чужих за версту чует! Хозяин‑то твой дома? Ага, дома, — сам себе ответил Самусев, указывая пальцем на велосипед, стоящий у стены. — Приехал Федор.

Хозяин появился тотчас. Мужчина был примерно одного телосложения и одного возраста с Самусевым. Единственное, что выделяло его и делало приметным, так это большие и пышные бакенбарды. Барановский, глядя на них, никак не мог понять, крашеные они или от природы такие рыжие.

— Федор, это мой приятель, он за ящиками приехал. Как они там, стоят, не сгнили?

— Черт их не возьмет, — почти по–военному или по–пожарному отчеканил Федор Потапов, бывший деревенский фельдшер.

— Дай на них взгляну.

— Иди взгляни, в сарае стоят. Рубероид с них сбрось, — Федор даже не пошел сопровождать Самусева и незнакомого ему, шикарно одетого мужчину.

Стянув пыльный и грязный рубероид, Самусев показал на два зеленых ящика. В таких обычно перевозят военное имущество, а иногда боеприпасы. На ящиках не было ни номеров, ни записей.

Абсолютно не боясь, что может испачкаться, Барановский взял верхний ящик, поднял.

— Тяжелый, черт, — хрипя, произнес он, опуская ящик на землю.

— Тяжелый, килограммов сорок будет.

— Тот такой же?

— Наверное, такой же. В них стержней поровну. Барановский порыскал глазами по сторонам,

увидел лопату со сломанным черенком, схватил ее. Его глаза горели, как у золотоискателя, напавшего на жилу. Он подсунул лезвие лопаты под крышку, резко нажал. Штык лопаты немного изогнулся, но крышка не поддалась.

— Что ты, что ты! Кто ж так делает! — сказал Адам Михайлович, беря топор. — Дай‑ка я. Смотрю, ты так ничему и не научился. Вот как надо!

Он ловко подсунул лезвие топора под крышку, резко нажал. Взвизгнули гвозди, вылезая из древесины. Ни один из них не погнулся.

— Смотри.

Барановский присел на корточки и принялся разворачивать сначала промасленную, а затем вощеную бумагу. Ниобиевые стержни были толщиной в мужской указательный палец и длиной сантиметров по сорок. Они тускло поблескивали, можно сказать, даже серебрились.

— Родные, — проведя по ним рукой, прошептал Барановский.

— Ну все, я на это смотреть не могу, слишком трогательное зрелище, — Самусев вышел во двор. Запрокинув голову, посмотрел на небо, его острый кадык на щетинистой небритой шее судорожно дернулся. Адам Михайлович сплюнул под ноги густую вязкую слюну.

Геннадий Барановский вышел из сарая с раскрасневшимся, вспотевшим лицом. Шляпа съехала на затылок, галстук сбился в сторону.

— Подгоняй машину, — спокойным голосом произнес Адам Михайлович.

Барановский буквально выбежал за калитку и замахал рукой. Джип заревел, сорвался с места и подъехал прямо к воротам.

— Багажник откройте, багажник! — с шипением приказал Барановский.

Багажник джипа открыли, и уже через минуту один из ящиков погрузили в машину.

— Забейте! Забейте! — так же тяжело дыша и с трудом переводя дыхание, сказал Барановский.

Абсолютно неумело охранник загнал гвозди, два из которых согнулись, а затем и второй ящик занесли в багажник.

— Поезжайте к дому и ждите меня там. Послушай, Адам Михайлович, может, твоему Федору денег дать?

— Ничего ему не надо. Я ему за это стакан водки налью.

— Ах да, совсем забыл, у меня в машине ящик водки, хорошей, шведской. Я его тебе оставлю.

Брать водку Адаму Михайловичу не хотелось. Но и отказаться силы воли не хватило.

У дома Самусева Барановский приказал своему охраннику:

— Коля, водку в дом, быстро!

Коля схватил картонный ящик, занес в дом и поставил на веранде, прямо у таза с рыбой.

— Выпьешь со мной? — поинтересовался у Барановского Самусев.

— Нет, не буду, некогда. Дела ждут, их невпроворот, выше крыши.

— Ты молодой, у тебя дела. Прощай и помни,о чем мы условились: ты меня не знаешь, ты меня не видел, и где я обитаю, тебе неизвестно. Да, Геннадий?

— Да, да, конечно, так оно все и будет.

— Ну а теперь прощай, — сказал старик Самусев, держа руки в карманах телогрейки.

— Прощай, Адам Михайлович, прощай, родной. Спасибо тебе, что сохранил металл, спасибо, что отдал. А может, тебе денег все‑таки дать? У меня есть с собой, — Барановский запустил руку во внутренний карман плаща и буквально выхватил пухлый бумажник.

— Нет, деньги мне не нужны. Я и пенсию с трудом трачу. Куда мне деньги, к чему они мне? Иди, Геннадий, и забудь сюда дорогу. Я сделал то, о чем ты мечтал в тюрьме. Мы с тобой в расчете.

— Да, в расчете. Ты рассчитался сполна, я не ожидал, — опять произнес Барановский и, пятясь, покинул дом.

Дверь за собой он не затворил, и на этот раз вскочил в джип так, как ковбой вскакивает на лошадь, когда надо куда‑то мчаться, кого‑то спасать.

— Коля, гони в Москву, мать его…

— Все в порядке, Геннадий Павлович?

— В порядке, Коля! Давай!

Джип, сорвавшись с места, сразу же умчался, пугая собак, бродивших по улице, и разгоняя кур, которые всполошенно взлетали на заборы.

Самусев улыбнулся. Так улыбаются мудрецы, которые познали жизнь и точно знают ее смыл. А затем Адам Михайлович неторопливо направился к своему соседу, к Федору Потапову, к человеку, в чьем сарае еще совсем недавно хранилось бесценного металла на несколько миллионов долларов. Естественно, бывший фельдшер представить себе такого не мог.

— Федор! — зайдя во двор, крикнул Самусев. Федор появился с газетой в руках и в очках, висящих на кончике носа.

— Пошли ко мне, по стаканчику водки выпьем. Я тебя угощаю.

— Хорошее дело. Я тут статью читаю о мафии в правительстве. Любопытнейшая статья! Говорят, они денег крадут несчетное количество.

— Может, крадут, а может, нет, — благодушно заметил Самусев.

С газетой в руках, в очках, подрагивающих на кончике носа, Федор двинулся вслед за Адамом Михайловичем.

— Кто это был, Адам Михайлович?

— Один старый знакомый. Работал когда‑то под моим началом.

— Наверное, не бедный мужчина?

— Да уж не бедный, особенно теперь.

— Почему это теперь?

— Я ему помог дела поправить.

— И сильно помог?

— Думаю, что да.

— Денег одолжил ему, что ли?

— Нет.

— Как же ты ему тогда помог?

— Совет один хороший дал. Советы — они же ничего не стоят, и деньги за них брать грешно.

Войдя на веранду, бывший фельдшер покосился на картонный ящик, испещренный надписями.

— Это чего такое?

— А это, Федор, шведская водка, меня за совет отблагодарили.

— О! —воскликнул бывший фельдшер. — Я бы ему тоже советов дал, по–моему, у него с печенью проблемы.

— Нет у него проблем, Федор, поверь мне.

— Мне показалось, с печенью у него непорядок, мешки под глазами темные, и ногти какие‑то не очень здоровые.

— Когда это ты, Федор, успел заметить мешки. под глазами, он же очки не снимал?