Созданные для любви

Поэтому события вроде этой бейсбольной игры были для Анетт вдвойне важны. Она не сомневалась, что протесты Робби — всего лишь обычные капризы семнадцатилетнего паренька, но в глубине души он хочет видеть ее среди болельщиков. И когда Робби, почти не замечая во время игры ее присутствия на трибуне, после матча пробежал мимо, лишь небрежно помахав ей рукой, Анетт не расстроилась. Она не стала задерживаться, зная, что Робби сам вернется, когда освободится, к тому же ей нужно было забрать Томаса от учителя музыки и везти его к учителю математики, а потом заехать за Нэтом к его другу.

Едва она покормила обедом Нэта, как вернулись старшие девочки, оживленно обсуждая прошедший день. Как и следовало ожидать, платья не привели их в восторг, но не потому, что не были черными.

— Мама, мы собирались завтра после уроков пройтись по магазинам вместе со Сьюзи и Бет, — сказала Николь.

— Завтра у вас на это не будет времени, ведь послезавтра две контрольные, — возразила Анетт.

— Мы уже подготовились, — заявила Девон.

— Неужели? — усомнилась Анетт.

— Ну, может, не совсем, но все остальное можно доучить после магазинов.

— А как же эти платья? — . Анетт указала на кровати. — Они вам совсем не нравятся?

— Платья хорошие. Но они твои, а не наши, — сказала Николь.

— Они вам очень пойдут! — уверяла Анетт.

— Мама, мы хотели купить себе платья сами!

— Да, мама, ты не даешь нам ничего делать самим, — поддержала сестру Девон.

— Но мне нравится покупать вам вещи.

— Это потому, что бабушка никогда тебе ничего не покупала, а тебе этого хотелось. Но нам-то ты всю жизнь все покупаешь сама.

— Кстати, о бабушке, — вставила Девон. — Что она пишет?

Анетт только сейчас вспомнила о письме, которое так и осталось лежать на кухне.

—Не знаю, я его еще не прочитала.

— Неужели тебе не интересно, что пишет бабушка?

— Не особенно. — Анетт тронула обеих дочерей за руки. Прикосновения тоже важны, даже такие незначительные. — Мне куда интереснее то, что относится к вам. Будете обедать сейчас или позже?

Близняшки решили поесть сейчас. Анетт посидела с ними. Когда вернулся Робби, она посидела и с ним, но сама не ела до тех пор, пока не приехал Жан-Поль. Наконец с обедом было покончено. Анетт загружала в посудомоечную машину последние тарелки, когда у нее перед глазами возник конверт из Филадельфии.

— Ты нарочно его не распечатываешь? — спросил Жан-Поль. Его негромкий голос с едва заметным французским акцентом внушал пациентам уверенность, а на Анетт он действовал успокаивающе.

— Возможно.

— Око за око?

Анетт вполголоса невесело рассмеялась. Жан-Поль помахал письмом, она взяла конверт мокрыми пальцами и бросила на кухонный стол.

—Позже, когда закончу дела.

На первом месте для Анетт были дети, и она не желала ничем омрачать время, которое проводила с ними. А общение с матерью непременно испортило бы ей настроение, в этом Анетт не сомневалась. Ей было легче выкинуть из головы сестер, чем Джинни, — слишком много обиды и негодования накопилось у нее в душе, и для того, чтобы они вспыхнули вновь, хватило бы искры воспоминания о близости, которая только казалась таковой, и семье, лишенной настоящего тепла. Джинни ухитрялась быть далекой от детей, даже находясь рядом с ними. Анетт же считала, что должна участвовать в их жизни, и была полна решимости не дать матери испортить ей настроение. Однако она не могла тянуть с письмом до бесконечности.

В положенное время Нэт и Томас были уложены спать, девочки готовились к занятиям, Робби говорил по телефону. Все уже поцеловали мать в щеку и пожелали родителям спокойной ночи. Дела были переделаны. Анетт надела ночную рубашку и легла в кровать рядом с мужем. Жан-Поль сидел, подложив под спину подушки, и читал. Очки съехали до середины его аристократического галльского носа — к счастью, близнецы унаследовали отцовский нос. Только теперь, сознавая, что может рассчитывать на поддержку и утешение мужа, Анетт наконец распечатала конверт. Прочитав первые строчки, она фыркнула.

— В чем дело? — спросил Жан-Поль.

— Для начала она выражает надежду, что у меня все в порядке, потому что, видите ли, никто из сестер не сообщал ей об обратном. Бедная мама, она все еще пытается делать вид, будто мы — одна большая дружная семья. Но если бы кто-то из нас семерых и заболел, ни Кэролайн, ни Лиа не узнали бы об этом, ведь я с ними уже несколько недель даже по телефону не говорила.

— Это печально, — без упрека заметил Жан-Поль. — Тебе бы понравилось, если бы наши дети, повзрослев, стали чужими друг другу?

— Это было бы ужасно, потому-то я и стараюсь, чтобы они росли дружными. Им не нужно соревноваться друг с другом за время и внимание матери, как в свое время соревновались мы.

Анетт стала читать дальше и через несколько секунд проворчала:

— Только что приехала из Палм-Спрингс, пишет, что там тише, чем в Филадельфии. Она ахнула. — Господи, она продала дом! И купила другой. В штате Мэн!

Анетт нахмурилась и повернулась к мужу: — Ерунда какая-то.

— Почему ерунда?

— Моя мама прежде всего светская женщина, ее невозможно представить вне общества. Но в Мэне она никого не знает! — Анетт вернулась к письму, комментируя вполголоса: — И речь идет даже не о Портленде; она собирается перебраться в маленький прибрежный городок, нечто вроде колонии художников, как она пишет. Господи, ведь ей же скоро семьдесят! — Анетт снова повернулась к Жан- Полю, на этот раз ей нужно было, чтобы он ее подбодрил: даже считая Джинни плохой матерью, она не могла не задумываться с тревогой о том, что мать стареет. — Да, в следующий день рождения ей исполнится семьдесят.

— Твой отец дожил до преклонного возраста.

— Да, но мать — совсем другое дело, она выглядит максимум на шестьдесят.

— И она женщина, поэтому ты отождествляешь себя с ней.

— Нет, нисколько! — Избегая насмешливого взгляд мужа, Анетт снова уткнулась в письмо, но продолжала отпускать замечания по поводу прочитанного. — Поместье называется Старз-Энд, она пишет, что это ее подарок самой себе ко дню рождения. «Есть прекрасный парк. Лиа он понравится, она сможет срезать цветы и составлять букеты по своему вкусу и для собственного удовольствия». Вот только в мэнской глуши некому будет расточать охи и ахи по поводу ее способностей как декоратора.

— Анетт! — Жан-Поль укоризненно покачал головой. Но старая обида не давала Анетт покоя.

— Не беда, охать и ахать сможет мама. Лиа всегда была ее любимицей.

— Полно, не говори так.

— Но это правда. Из нас троих только Лиа хоть сколько-нибудь интересовалась загородным клубом. Ого, Джинни просит меня об услуге! — Анетт сухо усмехнулась. — Пишет, что я имею право отказаться. Удивительная чуткость!

—Анетт!

Укоризненные нотки в голосе Жан-Поля стали еще заметнее, и Анетт все-таки кольнула совесть.

—Извини, когда дело касается моей матери, мне трудно быть великодушной.

Она замолчала и стала читать дальше. В спальне на некоторое время стало тихо, пока Жан-Поль не зашуршал бумагами, откладывая их в сторону.

— Ну как?

— Эта женщина меня удивляет, честное слово. — Анетт заглянула в конверт и швырнула его на тумбочку. — Она прислала билет на самолет. Хочет, чтобы я потратила последние две недели июня, помогая ей обустроиться на новом месте. Она пишет, что всегда восхищалась атмосферой уюта и тепла, которая царит в нашем доме. Как будто тепло и уют определяются интерьером! Неужели она не понимает, что это зависит от людей, а не от вещей!

— Она хочет, чтобы ты декорировала ее дом? — удивился Жан-Поль.

— Не совсем так, скорее, чтобы я помогла обжить новое место, вроде как благословила его.

—Что ж, кажется, поездка обещает быть интересной.

Жан-Поль явно говорил серьезно, Анетт резко повернулась к мужу:

— Я никуда не поеду! У меня есть дела дома, которые для меня важнее, чем каприз Джинни. Не могу же я просто так взять и уехать на две недели. Я не обязана оказывать ей услугу, она для меня никогда ничего не делала. Я понимаю, если бы она прислала билеты для тебя и для детей, но такое ей даже в голову не пришло. Она не представляет, насколько для меня важна семья.