Сезон обольщения

— Джек… — Внезапно глаза Тома увлажнились, голос сорвался. — Джек, пожалуйста. Мне… они нужны мне.

Джек решительно покачал головой.

— Но я в беде, Джек. Я играл. Я не смог остановиться… Ну, не захотел… Я обещал, а теперь…

— Нет.

— Ну прошу тебя. Мне угрожают. Меня хотят убить. Поверь, я не из эгоизма вынужден был требовать денег — я в них нуждался. И я не стал бы требовать, если бы не нужда. Я же не настолько своекорыстен, ты знаешь. Но, черт побери, я ужасно влип. Я должен деньги, Джек. Кучу денег. И если не заплачу… — Тут он протянул к Джеку свои длинные восковые пальцы. — Пожалуйста, помоги мне.

Джек прикрыл глаза и постоял так немного. С того самого дня как Том впервые стал ему угрожать, он именно это и предположил. Отчасти потому и уступил требованию Тома — в нем теплилась слабая надежда, что он сумеет спасти старого друга от того безвольного алчного существа, в которое он превратился.

— Много лет ты был моим другом. Мы с тобой были друзьями… и с Анной.

— Да, — прошептал Том. — И… мне теперь нужна твоя помощь.

— Если бы ты хотел от меня помощи, то мог попросить об этом. Я постарался бы выручить старого друга.

— Джек…

— А вместо этого ты стал мне угрожать. Грозил меня уничтожить. И морально, и физически.

Можно было заодно обвинить его и в том, что он принудил Джека украсть деньги у доверчивой женщины, но ведь это, в конце концов, грех не Тома. Это его собственный грех.

Джек посмотрел на бывшего друга, на его тощее тело, худое лицо, беспокойные бесцветные глаза, на его рубаху, до того поношенную, что, казалось, костлявые плечи проткнули вот эти дыры в изветшавшей материи.

Вдруг Джек понял, что все годы, что он провел на «Глориане», на нем словно был надет хрупкий, но все же твердый панцирь. Оставалась лишь способность радоваться тому, что остался жив. Но никаких чувств, кроме горечи по отношению ко всему и всем, что его окружало, давно уже не было. Они угасли после смерти Анны и матери. Ему перестала нравиться его жизнь. Ему перестала нравиться жизнь вообще.

Том до сих пор не любил жизнь. Едва взглянув на него, легко было заметить, что он несчастен, что в нем совсем нет радости.

Джек понимал это состояние, поскольку долгие годы пребывал в нем. Но не теперь. Одна женщина, одна маленькая, хрупкая, прекрасная женщина, вернула его в мир живых, и при этом ни он, ни она сама даже не осознали, что именно произошло, С ней он снова испытал счастье и радость. С ней он испытал любовь.

Возможно, для Тома уже слишком поздно — Джек не мог этого знать. Он знал только, что для него самого не поздно и что он готов держаться за эти вновь обретенные человеческие чувства изо всех своих сил. Между тем Том перешел от обороны к нападению.

— Ты же знаешь, что я располагаю доказательствами против тебя, — сказал он, и прежняя угроза вновь зазвучала в его голосе.

Джек упрямо покачал головой. Том продолжал сражаться за свои проклятые деньги, и все, что мог сейчас чувствовать Джек, — это тяжкая скорбь о человеке, который некогда был его другом. Тот человек уже потерян. Он умер.

— Но пятнадцать тысяч у тебя ведь есть. Если двадцать пять слишком много…

— Даже шиллинга много, — сказал Джек.

— Так ты решил сбежать с этой костлявой девкой? Я уже тебе говорил: нечего и сравнивать ее…

Джек решительно отвернулся.

— Ты правда думаешь, что она может сделать тебя счастливым? Такая, как она? Но она же совсем никакая, Джек. Совсем холодная. Даже подержаться не за что.

Джек перешагнул через щелки, рассыпанные у порога, и вышел в темный коридор. За его спиной Том перешел на отчаянный визг.

— А для мертвого мужчины счастье вообще невозможно! Запомни это, Джек!

Утро первого декабря задалось ярким и безоблачным, теплым для этого времени года. Солнце быстро прогнало последние следы ночного тумана. Джек выглянул из окна гостевой спальни, которую выделил ему в своем доме Стрэтфорд. То был прекрасный день для прекрасной новой жизни, и все же в груди у него что-то трепетало.

Будет ли ему даровано это сказочное новое будущее, надо еще посмотреть. Джек нарочно поднялся на рассвете, намереваясь пораньше покинуть дом Стрэтфорда. Он облачится в свадебный наряд и поедет верхом к дому герцога. Нужно пораньше явиться к Бекки и все ей рассказать.

Если после этого она не отвернется от него, то он начнет семейную жизнь с чистой совестью. Они вместе с Бекки построят совместную жизнь на честности. И он докажет, что заслуживает ее любви.

Конечно, возможно, она его отвергнет… Но нет! Он не собирался даже думать об этом.

Незачем забегать вперед. Если после всего, что случилось, Бекки его примет и даже если потом власти получат доказательства его вины, то у Джека будет опора на одну из самый могущественных семей Англии. Эта семья и раньше умела, манипулировать законом. Возможно, сумеет и на этот раз.

Надежда — вот все, что его поддерживало в это утро, и он цеплялся за нее из последних сил.

Отойдя от окна, Джек умылся и побрился — спасибо, что лакей принес ему горячую воду, — а потом надел свой лучший жилет. Он уже протянул руку за фраком, как вдруг в коридоре послышались шаркающие звуки и дверь резко распахнулась.

Джек быстро обернулся и увидел на пороге герцога Кантона. Лицо его было напряженно-озабоченным, а ярко-красный шрам на лбу чуть не светился.

— Что за черт?! — воскликнул Джек.

Холодные голубые глаза герцога обшаривали спальню, а тем временем за ним вбежал Стрэтфорд. Наконец глаза Калтона остановились на Джеке.

— Я собирался спросить у тебя то же самое.

Бекки довольно скоро поняла, что переоценила свои силы и вряд ли сумеет провести в седле много часов подряд без всякого отдыха. Сэм оказался прав: она была непривычна к продолжительной верховой езде, тем более в мужском седле. После целого дня, проведенного на лошади, каждый мускул ее тела вопил о пощаде.

Когда они с Сэмом добрались до Бейзингстока, уже перевалило за полдень. Свадьба, если бы она состоялась, была бы в самом разгаре. Сэм сказал, что кобыла под Бекки устала едва ли не сильнее, чем всадница, и уговорил остаться на почтовой станции, чтобы дождаться следующего экипажа в Корнуолл.

Несмотря на решимость пренебречь всеми возможными трудностями и продолжать двигаться вперед, Бекки все же согласилась. Она не хотела рисковать кобылой, и потом, в этой части Англии уже не так много людей могли бы узнал ее. Наконец самое главное: почтовая карета все равно едет быстрее, чем они могли бы двигаться верхом.

Поздно вечером экипаж промчался по двору почтовой станции, остановившись лишь для того, чтобы сдать и забрать почту, сменить лошадей и взять новых пассажиров. Бекки предусмотрительно скрыла свой мужской костюм под темно-голубым дорожным плащом с капюшоном, потому что не хуже Сэма понимала у нее нет шансов обмануть ни кучера, ни пассажиров, садящих совсем близко в дилижансе, относительно своего пола.

Примерно через сутки после того как они выехали из Бейзннгстока, карета прибыла ж Корнуолл. Здесь, на станции в Лонсестоне, была сделана остановка, и остаток ночи все пассажиры вместе с возницей и лошадьми мирно проспали. Рано поутру, третьего декабря, Бекки взяла пару лошадей, и они с Сэмом направилась к побережью.

В Сивуд они добрались к полудню. У Бекки окаменели ягодицы, болели все мышцы, и она чувствовала себя несчастной и удрученной.

Джек предал ее. Джек не лучше Уильяма. С каждым тяжелым ударом лошадиного копыта, приближавшим ее к Сивуду, эта истина гулко отдавалась в ее голове.

Холодный дождь со снегом мучил всадников почти всю дорогу. Они насквозь промокли и продрогли, несмотря на накидки из непромокаемой ткани, которые Бекки купила в первый же день путешествия. Когда дождь со снегом кончился, путников окутал холодный туман. Как раз в это время они въехали в овраг, пошли в перелесок, а потом пересекли широкий неглубокий ручей. Дорога зигзагами пошла в гору. Вскоре за деревьями показался дом, и Бекки придержала лошадь.