Сезон обольщения

Он влюблен в эту прекрасную женщину, которая лежит сейчас в его объятиях. Раскрытие любой из двух его тайн больно ранит ее, уничтожит доверие, которое она ему даровала, разрушит ту связь, которая зародилась между ними.

Он не может так поступить с ней. Что еще хуже — он не может так поступить с собой. Она слишком нужна ему…

Да. Пожалуй, он чересчур эгоистичен. Просто самому противно. Джек закрыл глаза и вознес молитву Господу, чтобы тот не допустил необходимости солгать ей хоть раз в жизни. Джек твердо знал, что будет честен во всем, исключая две эти вещи, и, видит Бог, его нынешние намерения относительно леди Ребекки Фиск — самые достойные и чистые.

«Пожалуйста, Господи, не приведи, чтобы я ее обидел когда-нибудь».

Так и не разжимая объятий, Джек провалился в темную пропасть сна.

Глава 14

Она спустилась вниз поздно — Джек успел вернуться из деревни с завтраком в корзинке. Еду собрала хозяйка дома — бесстрастная и невозмутимая вдова с пышной каштаново-рыжей прической и морщинистым лицом. Снимая этот дом, Джек предупредил ее о возможном неожиданном приезде вместе с Бекки. Сегодня он сказал ей, что они намерены питаться от ее стола, и хозяйка положила в корзинку легкую закуску для завтрака, пообещав на обед горячую тушеную говядину.

Бекки замялась на пороге кухни. Джек обернулся от печи, и в груди у него что-то сжалось при виде ее фигуры, такой красивой в этой помятой сорочке. Волосы она расчесала — они спускались по спине шелковистым черным водопадом. Глаза его, однако, остановились на кремовых полукружиях, соблазнительно выглядывающих над вырезом сорочки.

— Доброе утро, — пробормотал он, переводя взгляд на ее лицо. — Хочешь кофе?

— О да, конечно! Спасибо.

— Садись. Сейчас принесу. Вот тут еще свежие горячие булочки и вареные яйца.

Она согласно кивнула и уселась за стол. Джек поставил перед ней тарелку и чашку дымящегося напитка, а сам сел рядом. Бекки осторожно отхлебнула кофе. По тому, как она сморщилась, он понял, что кофе не часто бывал на ее столе.

Они поглощали завтрак молча, и хотя здесь не было привычной пачки свежих газет, как у Стрэтфорда, Джек понял, что ему куда приятнее просто пить кофе, сидя рядом с Бекки.

Когда они закончили еду, Джек унес грязную посуду в буфетную, чтобы помыть тарелки и чашки. Бекки, проследовавшая за ним, изумленно наблюдала за его ловкими действиями.

— Как странно, — сказала она.

Не прекращая своего занятия, Джек обернулся к ней и поднял брови:

— Что странного?

— Ты моешь…

— Ну да, а что?

— Я не подозревала, что мужчины моют посуду.

— А у нас, у моряков, всегда так. Да и много ли мужчин ты знала?

— Не много.

— Ну вот. А теперь тебе придется и самой мыть посуду. У нас ведь нет слуг. Ну как, поможешь? — Он протянул ей мыльную руку.

Бекки скривила губы:

— Но я даже не представляю, как за это взяться.

— Скажи еще, что ни разу в жизни не делала этого.

— Я ни разу в жизни не мыла посуду.

— И даже в детстве, когда скакала вместе с детишками ваших слуг?

— Нет. Я просто никогда не скакала.

— Да ну, — не поверил Джек. — Разве не баловалась никогда, не шалила? Ну играла хотя бы когда-то?

— Нет. — Она стояла, опершись о дверной косяк. — Отец умер, когда мне было четыре годика, а мама — когда было шесть. Гарретт получил военный чин и еще совсем ребенком оставил меня на попечении тетушки Беатрис. Он отсутствовал большую часть моего детства. Тетя следила, чтобы я была в безопасности, но у нее начисто отсутствует материнский инстинкт. Она всячески пресекала любые ребячества.

Задумчивое выражение лица Бекки тронуло его. Значит, еще в детстве она была одинока. Он протянул ей тряпку:

— Тогда ладно, я тебе помогу. Три тарелки тряпкой по кругу. Когда отмоются, полощи их вот в этом чане.

Бекки засучила рукава и стала делать как он ей показал. Джек кивнул в знак одобрения, когда она вытащила первую тарелку из чистой воды, и показал, куда ставить посуду для просушки.

— А что случилось с твоими родителями? — спросил он, подавая следующую тарелку.

— Папа умер от апоплексического удара. Мама — от чахотки.

— Ты хорошо их помнишь?

Бекки погрузила тарелку в чан с чистой водой.

— Отца — нет. Помню какого-то очень строгого хмурого человека, но не могу уверенно сказать, что мои воспоминания о нем справедливы. Маму помню чуть лучше. Она всегда была очень хрупкой и казалась несчастной. Я не смела громко говорить или вести себя шумно в ее присутствии, потому что такое поведение ее волновало. Я всегда думала, что она такая грустная из-за меня, из-за моих шалостей, но теперь, когда вспоминаю ее, просто не понимаю, что было причиной ее печали.

— Сомневаюсь, что она так печалилась из-за твоих шалостей, Бекки.

Они закончили с посудой в молчании, а потом прошли в гостиную. Джек развел огонь в камине и присел рядом с Бекки на диван. Она положила голову ему на грудь. Глядя на поблескивающие язычки пламени, он играл мягкими шелковистыми прядями ее распущенных волос.

— Тут так славно, — проворковала Бекки. — Как во сне.

Но стоит уехать отсюда, и мы проснемся в совершенно ином мире.

— Но никакая действительность не умалит всего того, что мы пережили с тобой здесь. — В голосе Джека звучала неподдельная искренность. Однако он необъяснимо, странно нервничал. Оба они знали, что он снова станет просить ее руки, но оставалось неясно, когда именно. Джек хотел выбрать правильный момент.

— Надеюсь, ты в порядке?

Джек чмокнул ее в макушку:

— Даже не сомневайся.

— Разве действительность не повлияла на то, что было между тобой и Анной? — минуту спустя прошептала Бекки.

Джек невольно напрягся, но поскорее заставил себя расслабиться.

— Я уже говорил тебе, что это лживые слухи. После ее свадьбы мы не были любовниками.

Голова Бекки тихо лежала у него на груди.

— Но до ее замужества были же…

— Да.

Она вздохнула.

— Это было очень давно. Я был семнадцатилетним мальчишкой.

— Я знаю.

— Мне не хотелось бы говорить о ней, — признался Джек. — Я ни с кем о ней не говорю.

— Понимаю. — Она помолчала. — Я тоже не люблю вспоминать об Уильяме. Но мне ты можешь сказать… если хочешь, конечно. Я знаю, что тебе не нравится это обсуждать, однако… — Она опять умолкла, но все-таки добавила: — Наверное, мне все-таки следует знать.

Она была права. Тем не менее внутри у него что-то перевернулось. Надо быть очень осторожным. Осторожным, чтобы не солгать ей. И все же он не мог открыть всю правду.

— А что ты хотела бы знать?

— Расскажи о ней.

Джек долго хранил молчание.

— Мы дружили, — наконец сказал он. — Земли ее родителей граничили с Хамбли, имением моего отца в Кенте. Мы были ровесниками, то есть я был на полгода младше.

Но в детстве она казалась намного старше меня.

Джек старался всего лишь сухо излагать факты, но, срываясь с его уст, слова словно забирались ему под кожу и начинали проникать глубже. Анна, с ее веселой улыбкой, золотистыми волосами и яркими васильковыми глазами, словно ожила перед его мысленным взором. Она всегда напоминала ему яркую свежую маргаритку.

— Ты ее любил? — шепотом спросила Бекки.

Джек заглянул в синие, как океан, глаза, такие не похожие на глаза Анны. Бекки была другой во всем. И представлялась ему намного старше, чем Анна.

Только Бекки он не даст вот так же уйти…

— Я любил ее. Это правда.

Бекки отвернула лицо, и ему пришлось взять её за подбородок, чтобы снова обратить к себе.

— Ты же просила правду.

— Иногда правда жжет. Я знаю, что не права, но так оно и есть.

— Я не солгу тебе, Бекки. Ты же не хочешь слышать от меня вранье.

— Не хочу. — Она сжала руки в кулаки. — Понимаю, что с моей стороны это несправедливо, но я бы не хотела, чтобы ты ее любил.

— Но я больше ее и не люблю. — Джек привлек Бекки к себе и поцеловал уголки ее глаз, ощутив в них соленую влагу. — Это было давно. Я был совсем юным. А юношеская страсть горяча.