Нет голода неистовей

Она была вампиром.

Он перекатился во сне и прижал ее ближе к себе. Положив на нее колено, он завернул руку вокруг ее головы. Защищая. Укрывая ее своим телом.

Так было лучше. Может, просто сдаться?!

— Моя, — тихо прорычал он. — Скучал по тебе.

Да. Очевидно, она тоже по нему скучала.

Сдайся. Доверься ему. Ее веки медленно закрылись. Ее последней мыслью было — «Никогда не знала дня. Или ночи…»

Глава 27

Лежа на боку в их кровати, Лаклейн ласкал Эмму, проводя пальцами от ее живота до ложбинки между нежными грудями и снова вниз. Он чувствовал, как воздух потрескивает из-за возникающего электричества. После сегодняшней ночи он знал, что это из-за нее.

Лаклейн не понимал, как она все еще могла желать его и почему казалась такой довольной. Он проснулся, мучаясь угрызениями совести за свои действия. Эмма превзошла все его мечты. Она была такой красивой, такой страстной — и он наконец-то сделал ее своей. Снова и снова. Под полной луной она подарила ему невообразимое, ошеломляющее наслаждение — и чувство глубочайшего единения с нею.

Эмма подарила ему все это, а он лишил ее девственности на земле в лесу, вонзившись в ее нежную плоть, словно животное, каким она его считала. Лаклейну казалось… казалось, что он заставил ее кричать от боли.

А затем он варварски оставил метку на ее шее. Эмма никогда не сможет ее увидеть — никто не сможет, лишь ликанам это доступно — или почувствовать, но всю жизнь будет носить его яростное клеймо. И все ликаны, лишь увидев метку, будут знать, что он сходил с ума от страсти по ней. Или же решат, что он вложил в отметину столько силы в качестве явно угрожающего предупреждения другим ликанам. И оба раза будут правы. И все же, несмотря на все это, Эмма казалась довольной им. Протянув руку с мечтательным выражением на лице, она стала поглаживать его щеку, счастливо щебеча.

— Ты не пила сегодня. Хочешь?

— Нет. Почему-то нет. — Эмма широко улыбнулась: — Возможно, потому, что много украла вчера.

— Дерзкая девчонка, — Лаклейн нагнулся и провел носом по ее груди, заставив Эмму подпрыгнуть. — Ты же знаешь, я по своему желанию делаю это. — Сжав ее подбородок, он встретился с ней глазами: — Ты ведь знаешь это, верно? В любой момент, когда тебе нужно, даже если я сплю, я хочу, чтобы ты пила.

— Тебе действительно это нравится?

— Нравится — не то слово, которое я стал бы использовать.

— Ты бы быстрее выздоровел, если бы я не пила.

— Возможно, но мое выздоровление не было бы таким сладким.

И все же Эмму не удалось так легко сбить с толку.

— Лаклейн, иногда я чувствую себя страшной обузой. — Прежде чем он успел возразить, она продолжила: — Когда я пила первый раз, ты спросил меня, верю ли я, что ты можешь превратить меня в ликаншу. Смог бы?

Увидев, что Эмма серьезна, Лаклейн напрягся.

— Эмма, ты знаешь, что ни одно живое существо не может быть обращено, сначала не умерев. — Катализатором для превращения в вампира, упыря, призрака, для любого из созданий Ллора была смерть. — Мне придется полностью обратиться, сдаться зверю, а потом убить тебя, надеясь, что ты заразишься и сможешь родиться заново. — Молясь, что она примет в себя частичку зверя, и он оживет в ней, но не овладеет полностью. — И если ты выживешь, то много лет будешь оставаться взаперти, пока не научишься контролировать… одержимость. — Большинству требуется около десяти лет. Некоторым это так и не удается.

Жалко, словно в защитном жесте, ссутулив плечи, она пробормотала:

— И все же я почти уверена, что это стоит того. Ненавижу быть вампиршей. Ненавижу, что меня ненавидят.

— Превращение в ликаншу не изменит этого, лишь прибавит тебе новых врагов. Мы тоже не повсеместно любимы в Ллоре. Кроме того, даже если я бы смог сделать это щелчком пальцев, я бы не стал превращать тебя.

— Ты не стал бы менять мою вампирскую сущность? — спросила Эмма неверяще. — Тогда все было бы настолько проще!

— К черту проще! Ты такая, какая есть, и я бы ничего не стал в тебе менять. А, кроме того, ты даже не полностью вампирша, — сев на колени, Лаклейн прижал ее к груди, провел пальцем по маленькому острому кончику ее ушка, а затем чуть куснул его, заставив Эмму задрожать. — Думаешь, я не видел небо, что ты вчера мне устроила?

Робкая улыбка изогнула ее губы. Затем Эмма покраснела и спрятала лицо у него на плече.

Если бы он собственными глазами не видел происходящего, то ни за что бы не поверил. Кристально-чистое небо, полная луна — и, тем не менее, молнии неконтролируемо пронзали небосвод, словно опутывая его сетью. Свет каждой из них гас невероятно медленно. Ему потребовалось много времени, чтобы понял, что удар каждой молнии совпадает с ее криком.

— Всегда поговаривали, что это особенность валькирий, но никто не знал наверняка.

— Те, кто видели, обычно не… ну, долго не живут, если склонны болтать об этом.

Ее слова на мгновение заставили Лаклейна вздернуть бровь, а затем он сказал:

— Ты не вампирша. Ты можешь вызывать молнии, и твои глаза становятся серебряными. Ты такая одна во всем мире.

Эмма скривилась:

— Другими словами — урод.

— Нет, не говори так. Я считаю, ты одна в своем роде, особое существо, — Лаклейн слегка отодвинул ее, уголки его губ приподнялись в улыбке. — Ты моя крошка-полукровка.

Эмма ударила его по плечу.

— И мне нравятся молнии. К тому же я буду знать, что ты не можешь симулировать, — продолжая ухмыляться, он поцеловал ее, и Эмма снова стукнула его. Кажется, он думает, что все это забавно!

— Ох! Как бы я хотела, чтобы ты никогда не видел их!

Лаклейн распутно ухмыльнулся:

— Если я буду на улице и почувствую в воздухе электричество, то пойму, что должен мчаться к тебе. Ты в один день воспитаешь меня. — Очевидно, он обдумал все варианты развития событий. — Я рад, что мы живем так далеко от города.

Мы живем.

Лаклейн нахмурился:

— Но ты же жила в ковене. Если бы как-нибудь поздно ночью ты довела себя до оргазма, все бы узнали об этом. Не слишком много уединения.

Он так прямо обо всем говорил — что страшно раздражало! Спрятав лицо у него на груди, Эмма выпалила:

— Мне не нужно было беспокоиться об этом!

— В смысле? Ты не видела молнии, даже когда касалась себя сама?

У Эммы перехватило дыхание. Она была рада, что Лаклейн не может видеть ее лица. Но он, конечно же, немного отодвинул ее от себя, не позволяя отвести глаз.

— Нет, Эмма. Я хочу знать. Я должен понять в тебе все.

Она была скрытной, робкой. Но эти чертовы голоса настаивали, чтобы она поделилась.

— Над поместьем постоянно сверкают молнии. Их вызывают любые яркие эмоции, а в ковене живет очень много валькирий. И к тому же до прошлой ночи я никогда… ммм… ну… не кончала, — с трудом выдавила она.

Глаза Лаклейна расширились, и она поняла, что он… в восторге.

— Я мучилась из-за этого.

— Не понимаю.

— Я слышала, что наиболее порочные вампиры избавились от этой потребности. Они жаждут только крови, и именно они уничтожают целые деревни и пьют с такой жадностью, чтобы убивать … — Эмма смотрела мимо него. — И то, что я не могла кончить, приводило меня в ужас. Каждый день я боялась, что стану как они.

— Не могла кончить. — Лаклейн отвел волосы с ее лба. — Я не знал. Думал, что ты обладаешь каким-то самоконтролем, свойственным только валькириям… Не знал, что это происходит непроизвольно.

Сегодня она, должно быть, потратит галлон крови на весь этот румянец.

— Неудивительно, что ты не могла достигнуть разрядки.

Эмма посмотрела на него глазами, полными боли.

— Нет, нет, если ты была молода и не знала, как, а этого все не случалось… тогда с каждым разом ты должна была чувствовать все большее напряжение.

Она кивнула, потрясенная тем, как много он понял. Именно так все и происходило.

— Ты никогда не будешь похожа на тех вампиров. Ты совсем другая, Эмма.