Страница 42 из 48
Впервые же минуты я поняла, что этот мужчина не будет мне ни возлюбленным, ни любовником – пресловутая искра между нами не проскочила. Мы гуляли по чистенькому, симпатичному городку, заходили в старинные, католические храмы и отчаянно скучали. В ресторане, где в восемь вечера мы ужинали в полном одиночестве, у него началась нервная почасотка. Я смотрела на этого ещё молодого и симпатичного, но всё равно какого-то жалкого мужчину, и думала: ”О господи, за что? Вот попадалово то!”
Вечером я пыталась напиться каким-то сладким коктейлем (как назло не брало!), а он сидел рядом и смотрел теннис по телевизору, не обращая на меня внимания. Ночь. У него в квартире почти незнакомая, привлекательная женщина, а ему по фигу! Эх, не стоило связываться с немцем – надо было выбрать какого-нибудь француза или итальянца! Я ожидала от этой поездки романтического приключения, а вместо этого вынуждена была сидеть в квартире с очередным мужчиной в депрессии, который мне рассказывал о том, как его бросила русская девушка, которую он без памяти любил и даже хотел жениться на ней, но не женился, потому что она отказалась подписать брачный договор.
Оказалось, что у него очень много подружек и все русские! Когда мы в очередной раз гуляли по Эссену, он болтал с одной из них по телефону в течение получаса, а когда он пожаловался ей (думая, что я не достаточно хорошо владею английским, чтобы понять, о чём он говорит), что я мало похожа на свои фотографии – толстая и с длинным носом, я вырвала у него из рук телефонный аппарат, зашвырнула его куда-то, да ещё и по роже ему съездила. Немец впал в истерику и заявил, что хочет, чтобы я на следующий же день вернулась домой, я ответила, что хочу того же. Но, на самом деле, мне не хотелось покидать Германию, так и не увидев её, поэтому я позвонила другому знакомому немцу…
На следующее утро, пожилой японец, счастливо улыбаясь, встречал меня на берлинском вокзале. Он снял мне номер в гостинице рядом со своим домом, и следующие две недели я провела, фотографируясь на фоне всевозможных достопримечательностей. Мне даже удалось уговорить его, оплатить мою поездку в Париж, в которой он меня не сопровождал. В течение трёх дней я гуляла по Парижу одна, а когда не гуляла, пыталась дозвониться до голубоглазого француза – безуспешно. Похоже, его не было в городе, поэтому, не солоно хлебавши, мне пришлось вернуться в Берлин к скупому старцу, живущему на Хагенплатц.
На кануне своего отъезда из Парижа, я зашла в кафе и встретила там постаревшую Мэрилин Монро – она села за столик прямо напротив меня. Старая женщина в песцовом полушубке. Крашенные волосы завиты в кудряшки, но корни отросших волос не тёмные, как это обычно бывает у крашенных блондинок, а седые. Маленький, точёный нос, полные губы, покрытые красной помадой, чуть детское, наивное выражение лица. Сходство с давно умершей актрисой было поразительным!
Она не проявляла любопытства к окружающим как это принято у старушек – была замкнута на себе и своей собачке. С ней была маленькая, декоративная собачка, которых женщины носят в сумочках как дополнительный аксессуар. Они ели одно пирожное на двоих, по очереди – одну ложечку трясущимися руками женщина подносила к своему рту, следующую собачке. Когда позднее я рассказала об этом Немцу, он спросил, удивившись:
- И не противно ей, было, есть с одной ложки с собакой?
- Возможно, этой женщине, когда-то доводилось целовать мужчин, которые были гораздо противнее любой собаки, с тех пор она не так брезглива, как некоторые…
Немец рассмеялся, решив, что я, как обычно, пошутила.
А я глаз не могла отвести от той женщины, она произвела на меня такое же сильное впечатление, как разрушенная церковь в Берлине возле вокзала - красота, разрушенная временем и людьми, но не уничтоженная полностью…
4
Я сплю, и мне снится, что я плачу…
Звонит телефон. Только через какое-то время я понимаю, что звонит он не во сне, а наяву. Снимаю трубку:
- Аллё…
- Здравствуй, доченька! Спишь ещё? Уже три часа.
- Чего тебе?
- Ну, почему ты всегда так грубишь?
- Потому что ты меня разбудила!
- А что тебе снилось?
- Что я плачу.
- Плачешь? Это хорошо – это к радости, - заверяет меня мать и начинает рассказывать мне о какой-то своей подруге, которую бросил муж. Известия о том, что кого-то бросили или кто-то разводится, приводят мою трижды разведённую мать в восторг, а известия о том, что кто-то выходит замуж, в депрессию. В таких случаях, она всегда звонит мне.
Закончив рассказывать о личной жизни своей подруги, мать интересуется, как у меня дела.
- Нормально. Немец недавно звонил, пообещал денег прислать.
- Какой молодец! Юль, может, выйдешь за него всё-таки?
- Мать, не начинай.
- Ох, мне прям жалко его! Сколько уж лет он тебя добивается… А то, что ты его не любишь, так Юль, поверь мне, выйдешь замуж за другого по любви, а он тебе через несколько лет так надоест, что никакой разницы не будет – что по любви, что по расчёту. И ты ему надоешь, изменять начнёт, потом влюбится в какую-нибудь вертихвостку молоденькую, оставит тебя одну с ребёнком – вот и вся любовь. Вот я три раза по любви выходила, а что толку? На старости лет осталась одна, без денег и с тремя детьми, хорошо ты в Японию начала ездить – помогать, а то хоть в петлю!
- Мам, сколько можно об одном и том же говорить?
- Ох, ну как знаешь… А сколько он пообещал прислать?
- Одну тысячу на билет – думает, я получила визу и собираюсь к нему в гости приехать.
- Юль, а ты мне деньжат немножко не подбросишь?
- Так мы, кажется, с тобой уже это обсуждали!
- Ну ладно, ладно… - соглашается мать торопливо.
Это болезненная тема – в течение нескольких лет она не работала, я содержала и её, и братьев, пока не узнала, что от безделья мать начала пить не просыхая. Когда я ей впервые сказала, что больше не буду посылать денег – что она мне устроила! Закатывала истерики, грозилась покончить с собой, прикидывалась сошедшей с ума, врала, что у неё обнаружили рак… Я почти год с ней не общалась, пока она наконец-то не смерилась с тем, что больше не будет пить за мой счёт. Она снова устроилась на работу – продавцом в продуктовом магазине, но очень жаловалась на то, что устаёт, еле на ногах ходит… Я жалела её и продолжала посылать деньги – теперь только по праздникам, а потом мне братья позвонили и попросили, чтобы я больше совсем не посылала матери денег, потому что, получив их, она тут же бросает работу и уходит в запой. С тех пор денег я ей больше не посылаю, хотя и чувствую себя немного виноватой, когда она начинает их просить или когда рассказывает о своей тяжёлой жизни. Поэтому и сейчас, ответив отказом на очередную просьбу, оправдываюсь: