Не вижу зла

Звук автомобильного клаксона вывел Джека из задумчивости. Замершие было машины снова поползли дальше. Джек медленно подал свое авто на несколько дюймов вперед, потом нажал на тормоза, останавливаясь на участке, где скорость была ограничена сорока пятью милями в час. Перед ним мигала длинная вереница оранжевых стоп-сигналов. На трех станциях, которые Джек успел найти на своем радиоприемнике, надрывал душу и сердце Энрике Иглесиас. Из конвертибля, застрявшего в пробке позади него, доносились оглушительные звуки латиноамериканских мелодий. Езда на юг из нижнего Майами после четырех часов пополудни представляла собой мучительно долгое продвижение в хвосте гигантской очереди.

Он свернул с федеральной автострады номер один, проехал мимо пункта продажи автомобилей и оказался рядом с «Супермаркетом Марио», где так любила делать покупки Abuela,и тут он кое-что вспомнил.

Джек зарулил на стоянку и полез за бумажником. Там, под его водительским удостоверением, лежала визитная карточка, которую дал ему Кико, когда Джек с Abuelaзаглянули в его заведение в самый разгар суда, – с того момента, казалось, прошла целая вечность. Он вытащил визитку, потом прочел имя и номер телефона, которые Кико написал на обороте.

Эль Пидио – человек, который сказал Кико, что Гектор Торрес очень похож на Хорхе Бустона, мужчину, с которым мать Джека встречалась на Кубе.

Джек так и не нашел времени позвонить Пидио, он с головой ушел в процесс над Линдси Харт и не мог отвлекаться еще и на посторонние дела. Или, быть может, в данном вопросе он вел себя подобно Abuela,не уверенный, хочется ли ему знать правду. Но встреча с бывшей женой Торреса вновь пробудила в нем любопытство и вызвала желание разобраться в прошлом своей матери. Его беспокоило, что Марица, описывая чувства Торреса к его матери, использовала слово «одержимость». Чем больше он раздумывал над этим, тем любопытнее представлялся ему тот факт, что его сводный брат – Рамон, если верить надписи на могильном камне на Кубе, – умер в тот же день, когда родился. Шестое чувство подсказывало Джеку, что здесь что-то не так.

Он раскрыл свой сотовый телефон и набрал номер.

На вызов по-испански ответил какой-то пожилой мужчина Джек ответил на том же языке, если только можно назвать таковым испанский с акцентом Джона Уэйна.

– Мистер Эль Пидио?

– Не «мистер Эль Пидио», – ворчливо поправил его мужчина. – Просто «Эль Пидио».

– Это Джек Суайтек. Я…

– А, Суйатек. Я знаю, кто вы такой. Кико сказал мне, что вы наверняка позвоните.

– Как я понимаю, вы знали мою мать в Бехукале.

– Да. Я был ее врачом. Я принимал ее ребенка.

«Ее врач?»В голове у Джека внезапно возникла масса вопросов, но он выделил один, самый важный, задать который ему было неимоверно трудно.

– Тогда вы должны знать… Как умер мой брат?

На линии воцарилась тишина. Наконец мужчина тяжело вздохнул и произнес скрипучим голосом:

– Это очень сложный вопрос, молодой человек.

Глава пятьдесят вторая

Когда на землю начали опускаться сумерки, Джек нашел отца на поле для игры в гольф. Гарри стоял на вершине поросшего травой холма, он был в спортивных бриджах, носках с рисунком в виде разноцветных ромбов и в классической твидовой шапочке для гольфа – такая экипировка требовала от вас гандикапа как минимум в одно очко. Сидя на скамье, Джек наблюдал за тем, как Гарри, целиком отдавшись игре, отправлял на поле один мяч за другим. Оно выглядело так, словно на него просыпалась манна небесная – настолько густо зеленая трава была усеяна белыми мячиками.

– Папа?

Гарри замер с занесенной для удара рукой, несколько раздосадованный тем, что сын выбрал такой неудачный момент, чтобы обратиться к нему.

– Да?

– Как ты думаешь, есть ли что-нибудь на свете, чего мужчина не должен знать о своей жене?

Гарри помедлил, словно вопрос привел его в замешательство.

– Если мужчина спрашивает свою жену о чем-либо, он должен получить правдивый ответ.

– А что, если он не спрашивает? Кто-то должен сказать ему об этом?

– Ты имеешь в виду, должна ли жена рассказать ему?

– Нет. Предположим, она не может этого сделать. Должен ли кто-нибудь другой рассказать ему об этом? Кто-нибудь, кто знает правду.

Похоже, Гарри обуревали противоречивые чувства – растерянность и подозрительность.

– К чему ты ведешь, сынок?

Джек молчал. Что он мог сказать своему отцу? Что Ана Мария родила сына, который умер на Кубе? И что она не умерла бы, если бы не родила Джека? Что она не пренебрегла бы опасностью, если бы не ее одержимый старый ухажер – давний друг Гарри, Гектор Торрес? У Гарри Суайтека о своей цервой жене остались лишь воспоминания тридцатишестилетней давности. Джек не мог представить себе причину, почему следовало бы растоптать их, и тем более он не знал, с чего начать.

Он сказал:

– Я все время думаю о Линдси Харт, обо всех тех ужасах, которые вскрылись во время судебного процесса. О том, как Оскар обращался с ней. Если ее оправдают и она снова выйдет замуж, будет ли ее новый муж знать все подробности о ее прошлом? И вообще, имеет ли он право знать?

– Я полагаю, что знание таких вещей поможет ему понять ее страхи, ее настроение. Если новый брак от этого станет крепче, тогда он должен знать обо всем.

– Но знание ради одного только знания…

– Какой в нем смысл? Это то же самое, как если бы лежа на смертном одре ты посмотрел в глаза своей жене и после пятидесяти лет супружеской жизни признался в том, что сорок девять лет назад поцеловал другую женщину. Ты ничего этим не добьешься, разве что разобьешь ее сердце.

– Именно так, – с чрезмерным энтузиазмом воскликнул Джек, – Итак, если бы речь шла о тебе, ты не захотел бы знать такого рода подробности?

Гарри отложил в сторону свою клюшку для гольфа, – он играл пятым номером. Его смущение готово было смениться подозрительностью.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

Джек посмотрел в глаза отца, надеясь увидеть в них желание узнать тайну, прояснить все недомолвки. Но ничего подобного он не заметил. Внезапно Джек понял, что в жизни каждого человека наступает момент, когда уже не родители присматривают за ним как за ребенком, а он сам должен защищать и оберегать своих родителей.

– Нет, ничего, – ответил Джек. – Как я уже говорил, я очень много думал о Брайане Пинтадо и его матери.

– Ты уверен, что дело только в этом?

Джек ответил не сразу, зато постарался, чтобы голос его прозвучал как можно увереннее.

– Да. Я хочу сказать, все так запуталось, а когда Брайан повзрослеет, ему станет еще труднее во всем разобраться. Что он будет думать о своей матери через несколько лет?

Гарри не сводил глаз с лица сына, словно подозревая, что Джек неспроста сменил тему и перешел от того, что должен знать муж о своей жене, к чувствам сына по отношению к матери. Но отец Джека не стал настаивать.

– Полагаю, все будет зависеть от вердикта, который вынесут присяжные.

– Будем надеяться, что ее оправдают.

– И что тогда? За Брайана возьмутся сотрудники инспекции по делам несовершеннолетних, ведь он убил своего отца?

Джек помолчал, прежде чем ответить. Ему не хотелось думать о такой возможности.

– Трудно сказать. Вообще-то Брайан не признался в совершении убийства, когда давал свидетельские показания.

– Однако же ты подвел его к самому краю. Заставил признаться в том, что он желал смерти своему отцу.

Они обменялись взглядами. Отчуждение между отцом и сыном исчезло, но даже от далекого прошлого невозможно отмахнуться и сделать вид, что ничего такого не было. Никто из них не сказал ни слова, но Джек знал, что оба думают об одном и том же: сколько раз Джек, будучи мальчишкой, злился на отца и бросал ему в лицо: «Я хочу, чтобы ты умер»?

– У детей часто возникают подобные мысли, но ведь они не имеют буквального смысла, – сказал Джек.

– Да, – согласился Гарри. – Это правда.