Тайна распятия

Пятнадцать лет Михаил жил в монастыре Святого Георгия в покое и молитвенном уединении и за все это время ни разу не встречал русского человека. Поэтому, когда он узнал, что Анна — его соотечественница, в душе старого солдата что-то всколыхнулось. Впрочем, Михаил сразу выделил красавицу-славянку из очереди посетителей. Он даже разрешил ей помогать ему в монастырской библиотеке, что означало доступ в ее святая святых — в хранилище, содержимое которого никто до сих пор толком не разобрал. В то же время оно продолжало пополняться за счет находок бедуинов, которые, кочуя по пустыням Ближнего Востока и Северной Африки, время от времени находили то какие-то захоронения, то пещеры, а в них — всякие любопытные артефакты, в том числе книги и рукописи. Среди кочевников встречались и арабы-христиане, которые уважали монахов за святость и строгое соблюдение устава. Вот они-то и приносили брату Михаилу находки, а он, как и его предшественники, складывал их в дальнем углу хранилища, не особо утруждая себя разбором накопленных богатств.

И вот однажды, разгребая завалы из непонятного происхождения черепков, различных сосудов, пыльных фолиантов и прочего исторического хлама, Анна наткнулась на необычный предмет, который просто не мог быть пустяком. Это был почерневший от времени, покрытый толстым слоем пыли и весьма грязный деревянный ларец, гравировка на котором не оставляла сомнений в его принадлежности к утвари корабля британского королевского флота; на нем даже дата стояла — 1492 год. В ларце лежал стеклянный сосуд, герметично запаянный сургучом, а в нем находился какой-то свиток с письменами. Шувалова была заинтригована: чутье ей подсказывало, что просто так ни корабельные ларцы, ни сосуды с рукописями в монастырских хранилищах не пылятся. Она тотчас кинулась к брату Михаилу и, получив его согласие, изъяла этот предмет в личное пользование. Тем же вечером она тщательно очистила ларец и сосуд и все скрупулезно описала. На следующий день они вместе с Михаилом осторожно вскрыли сосуд и достали свиток. Это был коптский манускрипт, довольно древний, сплошь испещренный письменами. Он состоял из нескольких страниц, однако часть его восстановлению уже не подлежала. Поскольку он грозил рассыпаться в любой момент, первым делом Анна сняла с него копию, сделала фотографии, а уж потом взялась за анализ текста. Чудо, что среди монахов оказался один египтянин, который немного знал язык коптов — одной из древнейших христианских общин, возникших в I веке в Египте. Именно он помог составить приблизительный перевод.

То, что у него получилось, вызвало шок не только у Анны, но и у видавших виды монахов. Брат Михаил даже разозлился, забрал оригинал манускрипта и спрятал его подальше от глаз. Ожесточенно жестикулируя, он потребовал, чтобы Анна ликвидировала имеющуюся у нее копию, поскольку, как выразился поддержавший его монах-египтянин, «свиток источает ересь, отравляющую душу сильнее змеиного яда». Шувалова воспротивилась, и вот тут-то вокруг Анны стал виться недавно прибывший в монастырь Натан Ковальский. Доселе он пребывал в тени и не слишком активно общался с другими учеными, но как только среди послушников монастыря прошел слушок о необычной находке, Натан постарался познакомиться с Анной поближе. Когда же Ковальский узнал, что речь идет о редкостном коптском манускрипте, он предложил ей помощь — отправить имеющиеся у нее материалы через него в Лондон, где, по его словам, работали отличные специалисты-египтологи. Шувалова уже почти согласилась с этим предложением, но потом произошло одно необъяснимое событие, вследствие которого Анна передумала.

Как-то, войдя в библиотечное хранилище, она вдруг обнаружила валяющийся там на полу пропуск на предъявителя в библиотеку Ватикана, видимо кем-то оброненный. Это было крайне странно. Во-первых, насколько Анне было известно, кроме нее и брата Михаила, в хранилище никто доступа не имел. Во-вторых, пропуск такого рода был весьма ценным документом, и потерявший его должен был бы его искать, но о потере никто не заявлял. А когда на следующее утро брат Михаил довольно грубым жестом дал ей понять, что в хранилище входить больше не нужно, она почувствовала, что случилось нечто непредвиденное и пора действовать. Как бы соглашаясь, Анна покивала головой для отвода глаз на очередные, граничащие с назойливостью уговоры Ковальского, но сделала все по-своему: в этот же день водитель грузовичка, бедуин, который иногда привозил в монастырь продукты, увез в город и отправил по почте увесистый пакет, адрес на котором, само собой разумеется, был совсем не лондонский. В пакет, кроме документов и описания того, что им удалось прочитать в коптском манускрипте, Шувалова вложила свое письмо и тот самый найденный ею пропуск в библиотеку Ватикана, который, как она решила, оказался сейчас в ее руках весьма кстати.

Глава 3

Посланник императора Тиберия

Тиберий Цезарь, сын Божественного Августа, Великий Понтифик, император Великой Римской империи, народный трибун и консул, когда-то в молодости слыл мудрым и смелым полководцем. Однако из-за долгого пребывания в тени других претендентов на трон и ожесточенной борьбы за власть характер его испортился. С возрастом он стал жесток, крайне подозрителен и боязлив. Ныне Тиберий с большим почтением относился к астрологам и магам, интересовался разнообразными мифами, не гнушался запретных развлечений с юными мальчиками и девственницами и всячески избегал публичной политики. Именно этим и объяснялось его странное для столичной знати решение удалиться из Рима на остров Капри, где на его восточной возвышенности в изумительном парке был расположен хорошо охраняемый дворец Юпитера, ставший резиденцией императора. Случилось это в 26 году, и как раз перед тем, как покинуть Рим, Тиберий еще успел назначить некоего Гая Понтия Пилата наместником в одну из римских провинций, включающую земли Иудеи, Идумеи и Самарии. Пилат этот происходил из сословия всадников, и император лично его не знал и даже никогда не видел, но ему пришлось принять во внимание настойчивую рекомендацию командующего преторианской гвардией Луция Элия Сеяна, которого Тиберий уважал и даже несколько побаивался.

С 15 года Сеян единолично возглавил гвардию, состоящую исключительно из всадников, и сумел значительно приумножить то умеренное влияние, которым традиционно пользовались преторианцы. Прежде всего он свел ранее разрозненные когорты в один общий лагерь. Замысел Сеяна был прост: сконцентрировать силы всадников в одном месте, чтобы в случае необходимости можно было сразу ими распорядиться и чтобы их численность и мощь внушали им самим уверенность в собственной силе, а всем прочим — страх. Тиберий не мешал ему в этом и был внешне до того расположен к Луцию Элию, что не только в частных беседах, но и в сенате, и перед народом неоднократно превозносил Сеяна как своего единомышленника. Он даже допускал, чтобы в театрах, на городских площадях и в преториях, а также в расположении легионов почести воздавались статуям префекта преторианцев наряду с его собственными статуями.

При этом Сеяну, как и многим другим окружающим его «соратникам», Тиберий до конца не доверял. Он скорее терпел их, поскольку ему нужны были союзники в традиционном для императоров противостоянии с сенатом. А Сеян был очень удобен: он сам происходил из сословия всадников и по закону не мог стать сенатором, что изначально предопределяло сложный характер его взаимоотношений с римской элитой. Именно Сеян убедил кесаря расквартировать гвардию в Риме и назначать наместников в римские провинции исключительно из всадников. По его мнению, такая конструкция государственной власти обеспечивала необходимый баланс между влиянием сената в центре и конкурирующими с сенаторами префектами и прокураторами на местах. Кроме того, это позволяло поставить под контроль всадников основные денежные потоки империи, ведь именно от наместников провинций зависело, какую часть взимаемых налогов следует направить в государственную казну, а какую — мимо нее. Для префекта преторианцев дополнительные средства были весьма важным подспорьем, ибо, как говорится, служба службой, а денежки — врозь.