Охотники за магией

Позвала.

Молчание снова было ответом.

Ненавидя дракона и презирая себя, заснула.

На следующий день всё повторилось.

Это превратилось в ежедневную, то есть еженочную дурную привычку.

Сто раз я говорила: «Ну какой смысл напоминать о себе, если тебя не хотят слышать, не хотят с тобой общаться?» И охотно с собой соглашалась, уверенная, что всё, не буду унижаться, выпрашивая ответ.

Но стоило пробить полуночи, — как я просыпалась и понимала, что если не сделаю ещё одну попытку, не засну до утра.

Однажды, разъярённая на себя, я стиснула зубы и не стала пытаться позвать дракона. Ну и провалялась до утра без сна, весь день потом ходила как варёная и поняла, что второй бессонной ночи не выдержу.

И каждый раз, перед тем, как сосредоточиться и жалобно спросить: «Ну, где же ты?! Почему молчишь?!» — сердце ухало вниз, в висках пульсировала кровь, а все тело бросало то в жар, то в холод. И робкая надежда упрямо оживала: «А может быть, в этот раз отзовётся?»

Когда же в очередной раз молчание было ответом, сердце возвращалось на место, в душу снова заползало холодное ожесточение и кто-то ехидный, кто сидит внутри (разумный глист, наверное), притворно-участливо спрашивал: «Ну что, достучалась?» И я уже почти радовалась, что результат один, надеясь, что всё, образумилась, в следующий раз не буду никого звать и спокойно просплю всю ночь.

Но на следующую ночь снова звала дракона.

Обидно было до заикания, — ведь мне не нужно, чтобы он прилетел или отзывался каждый день… Только бы знать, что он есть, что он живой, что у него всё хорошо… Что он меня помнит, в конце-то концов!!!

Дракон молчал, и звезды теперь тоже не пели, как совсем недавно, когда в любое время дня и ночи можно было, не разжимая губ, послать вопрос — и тут же получить три вопроса в ответ.

А самое печальное, я насмерть забыла ту мелодию, что мы сплели вместе тогда, на холме у Плети. До дикой головной боли пыталась вспомнить — и не могла.

И от этого чувствовала себя так, словно меня придавили чем-то тяжёлым в тот день, когда заморозком побило георгины у нас в саду.

В общем, проблем хватало.

Предложение Ножа уехать куда-нибудь заинтересовало меня, — и я стала прикидывать, а не побывать ли мне, действительно, ещё где-нибудь?

Глава третья

СТРАННЫЙ ТРУП

Странный труп обнаружили через день после того, как кто-то стрелял в меня в университетском парке. В бухте Ай-яй-яй нашли обезображенное тело.

Человек, похоже, неудачно свалился со скал, а потом его долго шваркало прибоем о прибрежные камни, превращая лицо незнакомца в кашу.

Об этом рассказала за завтраком сестра, — почему-то у нас дома новости никогда не делились на те, которые можно рассказывать за столом, а которые нет — и ничего, никого не рвало.

Почему Нож сделал такие выводы, было совершенно не ясно, но он довольно сказал, догнав нас с сестрой на улице Старых Яблонь, когда мы торопились в Университет:

— Вот видишь, я же говорил тебе — ещё один сумасшедший.

Наверное, он, как младший преподаватель, облечённый правом вести экстраординарные лекции, считал, что человек в здравом уме и твёрдой памяти со скалы не упадёт. Или вообще не будет шарахаться по скалам. А почему именно этот труп при жизни был тем стрелком, Нож не пожелал разъяснять.

Вместо этого он сказал:

— Пушистая, я нашел тебе одно шикарное местечко для практики. Там требуют практиканта с совершенно определенным набором знаний и умений, достаточно редким. Твоя специализация, как ни странно, подходит. Думай быстрей — корабль отправляется завтра. Это в нашем представительстве, в одном из городов на побережье в Шестом Углу.

— Да не подойдет она, — встряла сразу вредная сестра. — Это тебе, доверчивому, девочка нарассказывала, что занимается круглыми сутками, а на деле то бабочек гоняет, то гусениц собирает, то рога сумками притаскивает и сушит по поручению своего курса, развешивая их на деревьях к ужасу соседей. А потом эти умники, её однокурсники, сушёные рога толкут и сдают в аптеку, уверяя, что это первоклассное средство от импотенции. И есть покупатели, представляешь?! А ещё она вздыхает на луну, вместо того, чтобы курсовые писать.

— Если на корабле заниматься будет, повторит всё, подойдёт, — уверил Нож. — Ну что, Пушистая Сестричка, едешь?

— Поеду! — буркнула я, больше в пику сестре.

Купилась, одним словом, как последняя дура…

Когда мы дошли до корпусов, я отправилась на лекции, а Нож с сестрой, о чём-то снова споря, пошли оформлять мне бумаги.

Вечером сестра лично проследила, чтобы я собралась, хотя Нож не появился и никаких бумаг не принёс.

Это не помешало сестре ни свет ни заря поднять нас, чтобы всей семьей припереться в Первую Гавань ранним утром.

Нож уже стоял на причале, разговаривая с кряжистым моряком средних лет.

— Всё нормально, — сказал он, подойдя к нам. — За исключением мелочи. Вчера я немного опоздал, и документы уже оформили на другую студентку, по имени Ветка Ивы. Ты ее знаешь?

Никакой Ветки Ивы я отродясь не знала, о чём и сразу заявила:

— Оформили, — значит оформили. Не поеду, и все дела. Зря вставали в такую рань.

— Да нет, едешь, — подхватил меня под локоть Нож. — Та девушка заболела, а секретарь отпросился за город на три дня по семейным делам, мы просто не успеем бумаги переписать. Тебе-то какая разница, под чьим именем ехать?

— Это мне как-то не нравится… — замялась я, чувствуя непонятный подвох.

— Почему? — тут же спросила сестра, беря меня под другой локоть. — Это же только в направлении чужое имя стоит, все остальные документы — твои. А другого такого случая не будет. Корабль сейчас уйдет.

Не успела я опомниться и сообразить, что даже толком не знаю, в чём конкретно будет заключаться моя практика и где находится этот пресловутый Шестой Угол, как очутилась на борту корабля, который назывался «Золотой пёс».

Папа с мамой потерянно стояли на причале, похоже, тоже совсем не понимая, к чему вся спешка и суматоха, и прижимались друг к другу, словно ища опоры в этом странном мире, где выросшие дети совершают непонятные родителям поступки.

— Если ты не подойдёшь, — тебя этим же судном обратно и отправят! — сообщила сестра в качестве теплого прощального напутствия. — Не бездельничай, садись сразу за конспекты. Я пометила крестиком те два средних сундука, где они лежат. А большой ящик на корабле не распаковывай — там всякая утварь, чтобы обустроиться на новом месте. Тюфяк, подушка и всё такое. Деньги трать экономно, мы будем тебе присылать понемножку с каждым кораблем. Не выпендривайся, одевайся потеплее. Много сладкого не ешь, долго не спи — ты не дома. Не позорь семью!

У меня же в голове всё перемешалось, и слова Ножа, и стрелы в парке, и чужое имя в направлении, и растерянные папа с мамой, такие одинокие там, на причале, что сердце резало.

Поэтому я была даже рада, когда мы отчалили, и Ракушка со всей этой неразберихой осталась позади.

В Университете у меня было два научных руководителя и две темы. Почему так получилось, не знаю. Времени свободного, наверное, было много.

Одна тема называлась коротко: «Особенности погребального обряда Сильных на примере захоронения Молниеносного», — благо его гробницу в Пуповине я же, вместе с Боевым Сопротивлением, и обчистила.

Так что и материала для исследований хватало, и руководитель говорил, что работа, если я доведу её до ума, очень обогатит историческую науку.

Вторая же тема обозначалась так: «Изменения в женских украшениях как отражение изменения социального положения женщины в обществе… (и еще слов пятнадцать, включая даты)»

Тема была тёмная и запутанная. С украшениями всё было ясно, а вот с отражениями изменений — пока не совсем.

Но что мне нравилось, так это перерисовывать всякие старинные побрякушки, готовя иллюстрации к работе и прикидывая попутно, какие из них мне бы больше подошли.