Палач

К нему тут же подскочили три разбойника и, прикладывая все усилия, стали вязать руки. Бюргермейстер пытался сопротивляться; он повалил двоих наземь и начал топтать их ногами, но сильный удар дубиной по голове заставил его пошатнуться и вновь опуститься на колени.

К своему сожалению и ужасу, он не потерял сознания. Только все происходящее словно замедлилось в движении и приобрело сиреневый оттенок. У бюргермейстера обмякло тело, и два слабосильных старика без труда заломили ему руки за спину и связали конопляной веревкой. Потом он приподнял голову и сквозь липкую кровь увидел, как на миг расступилась толпа рычащих в восторге лесных бродяг. Сначала он разглядел извивающуюся на холодной земле Эльву и мнущего ее грудь главаря. Затем между расступившимися разбойниками важно прошла старуха, неся одежду девушки над головой.

— Сынок, ты не снимай свой нагрудный панцирь. Пусть ангелочек почувствует твое железо и на груди, и между ног.

— Хорошо, мама, — с усилием ответил сынок. Несмотря на многорукую помощь, он все еще не мог укротить сопротивляющуюся из последних сил девушку.

Но жертва слабела. Почувствовав это, несколько парней уже заспорили, кто будет следующим после главаря. Спор тут же перерос в драку и оскорбительные выкрики. Воспользовавшись тем, что более молодые насильники увлеклись потасовкой, к телу обнаженной девушки потянулись скрюченные пальцы стариков. Они знали, что их очередь последняя, но была возможность хотя бы попытаться возбудиться, притронувшись к коже и волосам юного создания.

— О Господи, сжалься и дай мне умереть, — заплакал Венцель Марцел. — А потом пусть придет сам сатана и заберет с собой этих негодяев!

Слезы отчаяния брызнули из его глаз, и в этой кроваво-водяной пелене бюргермейстер воззрел… его — сатану!

Венцель Марцел увидел звероподобное лицо, искаженное гневом, и почувствовал запах гниющей плоти. Потом это существо встало и повернулось к нему спиной.

— Кто знает меня?

Сатана сдернул с головы капюшон.

Грозный голос заставил всех посмотреть на пришедшего. Крики, стоны, вздохи, сопровождавшие возню, тут же утихли, и над местом человеческого ада повисла гробовая тишина.

— Это он, дьявол подземелья Правды. Он четвертовал моего сына, — в страхе прошептал один из стариков, и этот тишайший голос услышали все.

Лесные оборванцы вздрогнули и стали медленно отступать. Потом животный страх сжал их сердца, заставив броситься со всех ног в чащу леса.

— Ах вы, подлые трусы! Вы забыли, что человек умирает только один раз.

Главарь быстро вскочил на ноги и бросил презрительный взгляд на убегающих. Он зло выругался, с сожалением посмотрел на свой фаллос, вмиг съежившийся, и надел спущенные до колен кожаные брэ.

Глянув на застывшую в нескольких шагах мать, разбойник взялся за рукоять меча и медленно потянул его из ножен.

— Кто бы ты ни был — демон, дьявол или человек, — ты сейчас умрешь.

Выкрикнув эти слова, отчаянный главарь лесных разбойников высоко поднял меч и бросился на того, кто посмел лишить его плотского наслаждения и одним своим видом разогнал до смерти преданных ему людишек.

Раздался хлопок распахнувшегося плаща, и в правой руке пришедшего блеснул короткий меч. Железо со скрежетом встретило железо. Мечи быстрыми молниями стали пересекаться, роняя на пожухлую траву быстро гаснущие искры. Казалось, что в схватке на мечах сошлись два опытных бойца и бой будет продолжительным.

Но все закончилось быстро. Разбойник, увлекшись верхним боем, сделал выпад, выставив правую ногу. По этой ноге тут же скользнуло лезвие меча противника. И стоило главарю на мгновение застыть от боли, тот же меч, рассекая гортань, вонзился в шею и быстро вышел из нее. Горячая кровь брызгами вырвалась из широкой раны и в мгновение залила нагрудный панцирь. Разбойник умер еще стоя, а уж затем повалился на спину.

— А-а-а! — в отчаянии закричала старуха и, вытянув костлявые руки, бросилась на убийцу ее сына.

Но руки так и не достигли шеи этого страшного человека. Быстрый удар меча пронзил ее грудь, а удар ногой в живот отбросил умирающую женщину на бездыханное тело сына.

— Это ты… — не то спросил, не то сам себе сказал Венцель Марцел, внимательно всмотревшись в своего спасителя.

Тот коротко кивнул и бросил Эльве ее одежду. Затем он вытащил короткий нож и освободил руки бюргермейстера со словами:

— Мне нужно спешить. Этой ночью я загнал своего коня.

— Бери одного из моих, — со всей искренностью предложил Венцель Марцел.

— До Мюнстера уже близко. А с конного снимают въездной налог.

— Что за нужда заставляет так спешить?

— Мне нужно побывать в подземелье Правды. Но даст ли согласие епископ?

— Отец попросит его об этом. — Несмотря на дрожь во всем теле, Эльва смогла быстро одеться, и теперь другие слезы, слезы благодарности, тихо струились по ее милым щечкам.

Венцель Марцел неуверенно посмотрел на девушку. Та всхлипнула и добавила:

— Ты должен помочь человеку, который дважды спас твою дочь.

Бюргермейстер, еще не совсем понимая, о чем она говорит, неуверенно пробормотал:

— Человеку… Наверное, да. Но он палач… — И, увидев глаза Эльвы, наполненные до краев умоляющей просьбой, спросил у своего спасителя:

— Ты желаешь быть палачом подземелья Правды?

— Теперь я свободный человек, — тихо произнес тот и, сглотнув то ли слюну, то ли боль, добавил:

— Но хочу себя спасти.

С этими словами он откинул плащ с левой руки. Тугие окровавленные бинты охватывали ее до локтя и сочились гноем…

— Что там с Верметом? — спросила Эльва, приоткрыв занавеску окошка повозки.

Венцель Марцел посмотрел на облокотившегося на колесо стражника и нехотя ответил:

— Наш спаситель обломил стрелу, но сказал, что вынуть ее руками не сможет. Он умрет. Я верно понял?

Стоящий рядом с бюргермейстером мужчина кивнул.

— Чтобы он выжил, мне нужно то, о чем я хочу попросить епископа.

— Ладно. Пойдем.

Повозку пришлось оставить у ворот епископского замка. Да и сюда они добрались с большим трудом. Улицы Мюнстера на подъезде к замку были заставлены множеством таких же повозок, а во дворе замка было не протолкнуться.

Бюргермейстер понимающе улыбнулся и велел:

— Иди впереди. Только открой голову. Думаю, тебя тут не забыли.

Мужчина нехотя стянул капюшон и решительно надавил на толпу. Люди уже готовы были осадить наглеца, но ругательства, едва не сорвавшиеся с языка, так и не прозвучали, а оружие не было использовано. Побледнев, они отшатнулись, а затем, напирая спинами, попятились на несколько шагов. Воины, селяне, горожане и даже благородные господа, повернув головы и увидев палача подземелья Правды, поспешили сделать то же самое. Они дали ему дорогу даже с большей поспешностью, чем прокаженному. И самому сатане.

Стоявшая на ступенях стража, как и все, в полном молчании расступилась, не желая даже древками копий остановить этого человека. Идущий по пятам за бывшим епископским палачом Венцель Марцел почувствовал внутреннюю дрожь. Перед ним никто и никогда не расступался с таким необъяснимым страхом и беспокойством. Да и вряд ли нечто подобное когда-нибудь случится. Толпа, дающая дорогу Папе Римскому, императору, или королю, делает это с совсем другими чувствами. И не с такой поспешностью, животным страхом и, наверное, даже с почтением, как к этому необычному человеку. Ведь каждый из толпы, даже по воле величайших правителей оказавшись в руках палача, будет испытывать перед ним страх намного более ужасный, чем перед теми, кто послал их на муки.

Бюргермейстер, почувствовавший на себе множество любопытных взглядов, готов был даже остановиться и отдать этому внушающему ужас человеку какое-либо приказание. И все потому, что в этот миг ему хотелось быть причастным к такому непростому людскому вниманию. Пересилив себя, Венцель Марцел тайком перекрестился и, оказавшись в переходах замка, пошел рядом с палачом.