Палач

Схватив возничего за грудь, бюргермейстер бросил его на землю и, прижав ногой, заорал:

— Ты, свиной выводок, куда смотрели твои собачьи глаза? Где подкова? Ты знаешь, сколько стоит это железо? Ищи и без подковы не возвращайся!

Дав ногой под зад вставшему на четвереньки возничему, Венцель Марцел грозно взглянул на стражников. Те, тронув коней, согнулись, затаившись за крытой повозкой.

— Хоть у сатаны в глотке, но найди мою подкову! — закричал вслед убегающему слуге бюргемейстер и потряс кулаком.

Прошло несколько часов. Солнце спряталось за угрюмые сосны. Уставшие за день птицы стали моститься в гнездах.

Венцель Марцел, перекатывая в пальцах злополучный камешек, уже жалел о своем непомерном гневе. Лес и его тропы всегда таили опасность. И он уже с тревогой посматривал на дорогу и обступившие ее деревья. Но все обошлось.

— Нашел, нашел! — Радости бегущего к повозке возничего не было предела. Он высоко держал над головой найденную подкову и улыбался во весь рот, показывая четыре зуба. — Дважды возвращался. А она у куста оказалась…

— Ладно, — неожиданно спокойно произнес Венцель Марцел. — Через две мили будет селение. Должен ведь кто-то там уметь подковывать лошадей. Трогай…

Селение, находившееся в полсотне шагов от дороги, было достаточно большим. Более тридцати домов. Все постройки были деревянными, с низкой посадкой. Почти на всех домах крыши были покрыты свежей соломой. Значит, эту зиму селение, скорее всего, голодало и прошлогодняя солома пошла на корм скоту и людям. Хотя крупного скота Венцель Марцел не приметил, но слышал блеяние коз и видел сидящих на жердинах полусонных кур.

А еще бюргермейстер обратил внимание на несколько огромных дубов при въезде в селение. Так что голод вряд ли здесь был лютым. Ведь из желудей получается хороший хлеб, особенно если в него добавить немного ячменя или овса. Таким хлебом питался и его отец, и сам Венцель Марцел. Да что он. Несколько десятилетий назад этот хлеб был привычен и знатным баронам, и графам. А уж для дедов и прадедов желуди были одним из основных продуктов питания.

Приказав возничему остановиться у самого большого дома, Венцель Марцел помог дочери выйти из повозки и, прошагав мимо стоящего на пороге хозяина, вошел внутрь.

Конечно же, он не ошибся. Это было хорошее жилище. Стены сложены из бревен в руку обхватом, и даже щели между ними залеплены мохом. Окна хоть и привычно маленькие, но затянуты свиными мочевыми пузырями и даже с дощатыми ставнями.

В дальнем уголке вместо груды камней, изображавших очаг, стояла новомодная печь. А значит, дым от огня не расползался по всему дому, а уходил по трубе. Рядом была широкая лежанка для всей семьи с перинами из домотканой рогожи. Вдоль стен стояли несколько скамей и два больших сундука. В потолочную балку были крепко вбиты металлические крюки, на которых висели четыре медных казана, а также связки лука и чеснока.

Возле двери, поближе к проемному свету, стоял стол из выструганных досок. За него Венцель Марцел усадил дочь и устроился сам. Только после этого он сообщил вошедшему вслед хозяину:

— Я Венцель Марцел, бюргермейстер имперского города Витинбурга. Я и моя дочь следуем к епископу Мюнстера. Он нас ждет. У нас важная встреча. Как твое имя?

— Я Йоган. Староста этого селения, — поклонившись, ответил хозяин и замер в ожидании дальнейших приказаний.

— Вот что, Йоган. Нужно подковать мою лошадь. Надеюсь, у вас есть такой человек?

— Да. У нас есть хороший кузнец, но он сейчас на церковной службе в монастыре. Придет к ночи.

— А другие?

— Другие не возьмутся. Разве для себя. Для других за ремесло нужно платить епископу.

Бюргермейстер понимающе кивнул и обратился к дочери:

— Нам придется переночевать здесь. В Мюнстере после захода солнца городские ворота закрываются. Да и останавливаться там дорого.

— Да, отец, — кротко согласилась Эльва и посмотрела на вошедшую годовалую свинку.

Подсвинок привычно подошел к лежанке, пустил длинную струю и сразу же улегся в свою лужу.

— Я заплачу тебе пражский грош за ночлег и курицу для нас. Сначала птицу обжарь, потом свари в чесночном бульоне. Да и людей моих покорми.

— Да, господин, — радостно откликнулся хозяин. — Я дам твоим людям луковый суп и даже хлеб. Спать будете на лежанке. Ваши слуги могут лечь в хлеву. Там есть свежее сено. Мы с женой и детьми переночуем у соседей. У нас даже есть покрывала.

Последние слова хозяин произнес уже за дверью.

Поговорив о пустяках с дочерью, Венцель Марцел укрыл ее своим плащом. Осень в этом году была прохладной.

В дверь боком вошел староста. В руках хозяина дома была небольшая охапка дров. Вслед за ним через порог шагнула его жена, довольно упитанная, высокая женщина. Она несла курицу на вертеле и угольки в глиняном горшочке.

Пока Йоган возился с огнем, появился долговязый мальчишка и поставил перед матерью котелок с водой. Женщина, подобрав юбку, уселась на сопревшую траву и солому, которыми был устелен пол, и стала чистить овощи. Затем она принялась стругать в котелок лук, чеснок, брюкву, несколько яблок, капусту и лесные коренья.

— Вот суп и готов, — удовлетворенно сказал хозяин и с гордостью посмотрел на свою жену.

— Хорошо бы его вскипятить. Для живота хорошо, — заметил бюргемейстер.

Йоган немного помолчал, а затем, смущаясь, ответил:

— Хорошо бы. Но у нас принято так.

— И у нас так принято, — подтвердил Венцель Марцел.

— Дров хватит только на бульон с курицей. — Хозяин развел руками.

— Вокруг хороший лес.

— Да, хороший. Но за рубку леса и дрова нужно платить епископу. Тех, кто рубит без позволения, вешают прямо на месте. К тому же лесничий у нас веселый. Два месяца назад он развлекся тем, что выпустил кишки несчастному Якову и обвязал ими ствол сосны, который тот пытался срубить. Так и остался Яков у сосны, своим ужасным криком призывая волков.

— Да, веселый лесничий, — согласился бюргермейстер и лениво зевнул. — Много непонятного зла в наше время. Нужно быть добрее к людям. Господь в царстве небесном зачтет это.

Староста поспешно кивнул.

— Жена, добавь в суп немного свиного жира.

Убедившись в том, что подкова добротно встала на свое место, Венцель Марцел кинул кузнецу мелкую серебряную монету и почесал затылок. Не приходилось сомневаться в том, что ночью к собственным вшам он добавил и селянских, кишевших в их вонючих матрасах и покрывалах.

— Господин бюргермейстер, — обратился к Венцелю Марцелу стражник, — спасибо за суп и хлеб. Вас ждет веселье и удачная встреча.

Бюргермейстер угрюмо посмотрел на стражника. Этого низкорослого воина звали Вермет.

— О каком веселье ты говоришь?

— Не знаю точно. Но на рассвете к колодцу подошли старик и старуха. Очень веселые и разговорчивые. А когда они узнали, что мы сопровождаем самого бюргермейстера Витинбурга, то и вовсе от души развеселились. Потом сказали, что Венцеля Марцела ждет встреча. И будет она веселее не придумать.

— Мне не до веселья, — раздраженно промолвил бюргермейстер и почувствовал, как об кисть правой руки ударила слизь. — Проклятые птицы.

Венцель Марцел сощурился, пытаясь рассмотреть своими слабыми глазами, что это за гадящая тварь, но увидел только черную точку.

«Это к деньгам или к важной встрече», — решил бюргермейстер и втиснулся вслед за дочерью в повозку.

А кружившая над Венцелем Марцелом птица, стремительно полетев вниз, уселась на ветке и звучно каркнула.

Наверное, нужно было бы подгонять и возничего, и ленивых лошадей, но Венцель Марцел не делал этого. Он предался сочинению. Так же как и древним философам, ему хотелось изложить на пергаменте собственные вечные мысли, читая которые, люди, живущие через столетия, будут удивляться его ясному уму и здравому рассуждению. Точно так же, как удивлялся он, Венцель Марцел, еще десять лет назад, когда ни один день не обходился без чтения мудрых высказываний Софокла, Аристотеля, Плутарха, Овидия и других великих греков и римлян античных времен.