Дом психопата

Здесь. В темноте.

Проснулся он неожиданно. Должно быть, забылся. Как долго он здесь лежит? Может, Эми приходила, увидела, что он спит, и ушла? Этого он не помнил.

Наверное, она заходила, но что случилось потом, он совершенно не представлял. Ясно было одно: она не ушла. Он чувствовал прикосновение ее голого бедра к своему.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отодвинуться от нее. Затем он включил лампу на ночном столике и повернулся, чтобы получше рассмотреть ту, что лежала в его постели.

Это была не Эми.

И не Дорис Хантли.

С подушки на него косилась мать Нормана Бейтса.

12

Эми вошла в холл гостиницы, радуясь тому, что попала из уличного зноя в относительно прохладное место. Дежурный за стойкой оторвался от комикса, но она разминулась с ним взглядом и направилась прямиком к стоявшему внизу лифту.

Обычно лифты вызывали у нее легкий приступ клаустрофобии, но на этот раз Эми обрадовалась, когда дверь закрылась и она в одиночестве начала подниматься. Слишком много сегодня было людей вокруг, слишком много взглядов. Весь город имел возможность рассмотреть и обсудить ее.

Ну и что с того? Выйдя из лифта, Эми пожала плечами и принялась искать в сумочке ключ. Пусть шепчутся за ее спиной, лишь бы не вонзали в нее нож.

Не самая приятная мысль, когда в темноте открываешь дверь и нащупываешь на стене выключатель. Верхний свет озарил номер, в котором, кроме нее, никого не было. И тем не менее Эми вздрогнула от неожиданности, когда раздался звонок.

Заперев дверь, она торопливо подошла к телефону, пытаясь с трех раз угадать, кто бы это мог быть. Кто может звонить ей поздним вечером? Хэнк Гиббз? Шериф Энгстром? Эрик Данстейбл?

— Добрый вечер, мисс Хайнс. Надеюсь, я не побеспокоил вас в этот час.

— Нет, я только что вернулась с ужина. — Эми сделала паузу. — Кто это?

— Николас Стейнер.

— Доктор Стейнер! — Эми снова помолчала. — Простите… Я не узнала ваш голос.

— Я тоже. — Стейнер слабо хихикнул. Говорил он медленно. — Пытаюсь размягчить свои голосовые связки, но хотел позвонить вам как можно раньше и сказать, что, к сожалению, не смогу с вами встретиться.

— Вы отменяете встречу, потому что вас пытались убить? — спросила Эми. — Боюсь, вам придется подыскать повод получше.

В ответ Стейнер хихикнул несколько громче.

— Хотите, договоримся на другое время?

— Конечно. Вы сейчас в больнице?

— Меня отпустили сегодня днем, наказав воздерживаться от полноценной рабочей нагрузки до конца недели. Я отдыхаю, ни о чем не думаю, и мне это страшно надоело.

— Так что я для вас — последнее утешение?

— Я предпочитаю воспринимать вас как объект моего живейшего участия.

— Очень любезно с вашей стороны. Большинство людей, с которыми мне пришлось здесь столкнуться, не испытывают подобных чувств, — сказала Эми. — Мне кажется, единственное, что их заботит, — это чтобы я поскорее покинула город.

— И когда это произойдет?

— Я еще не решила. — Эми помолчала. — Как вы думаете, вы сможете встретиться со мной завтра?

— С удовольствием. Когда вам удобно?

— Лучше всего, наверное, днем. Если бы мы могли провести час, скажем, около трех…

— Отлично, мисс Хайнс. Пусть будет половина четвертого. У меня будет время вздремнуть после ланча.

— Хорошо. До встречи. — Эми уже хотела повесить трубку, но решила задать еще один вопрос: — А как там дела у доктора Клейборна?

— Не очень хорошо. Его перевели в больницу «Бэнкрофт Мемориал», и ни у кого из тамошнего персонала я не могу получить прямого ответа. Возможно, мне удастся что-то выяснить к моменту нашей завтрашней встречи.

— Спасибо, доктор. Буду с нетерпением ждать ее, а пока не беспокойтесь ни о чем.

— Не сомневайтесь, так оно и будет. — Стейнер снова хихикнул. — Возможно, я даже не стану утруждать себя тем, чтобы побриться.

Повесив трубку, Эми достала один из своих блокнотов, тот, что был поменьше, но не для того, чтобы записать в него время завтрашней встречи. Это она запомнит. Однако пришло время обновить планы на будущее, взвесить шансы, оценить перспективы.

Исходя из того, что только что сказал Стейнер, встретиться с Клейборном едва ли удастся. Придется довольствоваться тем, что сможет рассказать о нем сам Стейнер. Так что вычеркиваем Адама Клейборна, доктора медицины. И Боба Питерсона вычеркиваем, и доктора Роусона; что же касается людей вроде преподобного Арчера, нет смысла даже записывать сюда их имена.

Хэнк Гиббз? Возможно, стоило поговорить с ним еще раз, равно как и с шерифом Энгстромом, если только удастся найти щель в его броне. Пока этот маленький человек казался ей Ахиллом, лишенным уязвимой пяты.

Кто же оставался? Эми не задумываясь отвергла идею побеседовать с родителями Терри Доусон. Не было нужды эксплуатировать их скорбь и делать сенсацию из печали друзей и одноклассников жертвы. Не такая это будет книга.

Но какая?Это Эми и пыталась понять, пробегая глазами записи. По правде говоря, пока у нее набралось не много нового материала — возможно, потому, что его и не существовало. Не исключено, что этот адвокат, Чарли Питкин, знал, где закопаны тела, но что-то подсказывало ей, что он не будет ради нее заниматься гробокопательством. Сенатор штата не станет разбрасываться секретами, а судя по тому, что рассказал Отто Ремсбах, старина Чарли вообще не имел привычки разбрасываться чем-либо.

Эми подумала об Айрин Гровсмит, о Дорис Хантли, о секретарше доктора Роусона — как ее там, Мардж, Марджи? — но тотчас отвергла их всех. Капитана Бэннинга тоже можно было не брать в расчет: она его пока не видела, но, даже если бы им удалось встретиться, велика вероятность того, что он оказался бы кем-то вроде Энгстрома.

Дик Рено — не Энгстром, это уж точно, но Эми уже знала, чего от него ждать. А если она задержится здесь еще на пару дней, то, возможно, и уступит ему — просто так, от скуки. Так что и его можно было вычеркнуть: меньше всего Эми сейчас хотелось обременять себя связью с помощником шерифа из провинциального городка и его проблемами. Книга все-таки будет о деле Бейтса, а не о переживаниях по поводу бывших жен или опеки над одиннадцатилетними мальчиками. Ты хороший парень, Дик Рено, но сейчас у меня нет времени, чтобы влюбляться или влюблять кого-то в себя; ступай плакаться в другую жилетку, не в мою.

И тем не менее Эми понимала, что она в известной мере обязана ему, после того что он рассказал ей за ужином о планах Отто Ремсбаха. Они наверняка найдут отражение в книге, ведь и сам Ремсбах ронял некие намеки прошлым вечером — правда, только намеки. Эми была уверена, что, если постараться, можно выудить у него кое-что еще.

Но когда? Это было проблемой. Даже если бы у нее не была назначена встреча со Стейнером, которая связывала часть ее дня, Ремсбах наверняка будет день и ночь занят подготовкой к послезавтрашнему Великому Открытию. Таким образом, ей не оставалось ничего иного, как дождаться окончания церемонии. Как ни странно, за время пребывания в городе ее отношение к этому мероприятию изменилось.

Когда она только приехала сюда, присутствие на этой церемонии было для нее делом номер один, но теперь она уже не считала, что это обязательно. Эми задумалась, почему так произошло. Возможно, это было следствием враждебного отношения, которое она ощущала в этом городе, в загородном клубе или во время сегодняшней заупокойной службы? Если так, то появление на Великом Открытии станет для нее еще одним испытанием. И, по правде говоря, совсем не обязательно через него проходить. Сколько бы посетителей ни собралось, это событие все равно привлечет множество газетчиков, не говоря уже о радио и телевидении. Соответственно, информации в прессе будет более чем достаточно, чтобы можно было узнать все в подробностях, включая самые кровавые из них.

Эми, впрочем, интересовало не это. Ее интересовали подробности реконструкции дома и мотеля. Насколько подлинными были эти сооружения, сохранились ли какие-то элементы первоначальной постройки и использовались ли они при возведении новой, передает ли обстановка атмосферу того места, где жил Норман — и где умерли те, другие?