Небо, полное звезд

Бережной невесело рассмеялся:

– Ха! Отряд испытателей! Там и так толпа народу, а новых кораблей мало. На всех не хватает.

– Тебе хватит, – заверил я. – Если не ошибаюсь, сейчас в Отряде нет никого моложе пятидесяти. Поверь, ты будешь самым востребованным из них: с одной стороны, у тебя большой опыт, а с другой – ты достаточно молод, что немаловажно для такой ответственной работы. Ведь везде, кроме Звёздного Флота, испытатели считаются элитой, ими становятся лишь лучшие из лучших, и только у нас одних, из-за хронической нехватки лётного состава для регулярных рейсов, всю новую технику испытывают ветераны предпенсионного возраста.

Бережной тяжело вздохнул.

– Я всё понимаю, Эрик. Ты говоришь правильные слова, но… Чёрт побери! Я так надеялся попасть в Исследовательский Департамент, мечтал летать к далёким, неизученным звёздам… Мы с тобой вместе мечтали, помнишь? – Он с горечью усмехнулся. – А теперь мои мечты низвелись до того, чтобы подольше оставаться на грузовых маршрутах.

Что тут я мог сказать? Разве только посочувствовать. Но Андрей не нуждался в сочувствии – ни в моём, ни в чьём-либо другом. Он просто хотел поговорить со мной, как с товарищем и коллегой, и меньше всего ожидал от меня ахов да охов, скорбных покачиваний головой, слов утешения. Ему это было ни к чему.

Бережной запрокинул голову и устремил свой взгляд в полное звёзд небо.

– Как всё-таки неправильно устроен мир, – отрешённо, без всякого выражения, произнёс он. – Неправильно и несправедливо. Я говорю не о себе, а обо всех людях. О тех, которые теснятся на Земле. О тех, которые мёрзнут на Марсе. И даже о тех, которые благоденствуют в звёздных колониях. Все они – заключённые, их тюрьмы – их планеты, где они обречены провести всю свою жизнь… А представляешь, чего бы мы достигли за последние четыре века, не будь этой проклятой проблемы гипердрайва?

– Представляю, – ответил я. – Мы бы уже заселили добрую сотню планет. А может быть, две или даже три сотни. Чувствовали бы себя хозяевами в Большом Космосе, а не робкими гостями. Десятки тысяч наших кораблей бороздили бы просторы Галактики, заглядывая в самые отдалённые её уголки. А возможно… – Я немного помолчал. – И не просто возможно, а скорее наверняка некоторые планеты воевали бы друг с другом.

– Пусть и так. Пускай воевали бы. Всё лучше, чем эта стагнация. Развитие человечества всегда сопровождается конфликтами – увы, такова наша природа. Однако сейчас мы не развиваемся, не движемся вперёд, а самое большее – ползём. Причём ползём так медленно, что этого нам едва хватает для выживания как вида. Без колоний, без их продовольственных поставок Земля уже умерла бы. Но рано или поздно она всё равно умрёт, а когда-нибудь и все нынешние колонии повторят её судьбу, передав эстафету следующим колониям. Так мы и будем расползаться по Галактике, оставляя после себя мёртвые планеты. Разве это правильно?

Я не ответил. Вопрос был чисто риторическим.

Глава 5. «Ковчег»

Если не считать невесёлого разговора с Андреем Бережным, этот недельный отпуск удался на славу. Марси с Симоном были в полном восторге: им понравилась Эсперанса, понравился остров Боливара, понравилось жить у меня, и за эти семь дней они научились воспринимать меня не только как командира, но и просто как старшего товарища. А мне, со своей стороны, доставляло удовольствие опекать их – как верно подметил Бережной, с ними я чувствовал себя немножко отцом семейства. Ощущение было странным, непривычным, но чертовски приятным.

Когда наш отпуск закончился и вся команда собралась на борту «Кардиффа», Краснова при первой же встрече смерила Симона и Марси придирчивым взглядом, явно выискивая признаки плохой заботы о них. Однако тщетно – оба выглядели свежими, отдохнувшими, полными сил, к тому же были весёлыми и загоревшими. Чем, кстати, выгодно отличались от Милоша, который оставался таким же серьёзным и бледным, как неделю назад.

Позже Штерн доверительно пожаловался мне:

– Милош просто неисправим! Весь отпуск прозанимался, только однажды удалось вытянуть его на озеро. Притом буквально за уши… – Главный инженер покачал головой. – Ну и представь себе: даже тогда он ухитрился тайком прихватить с собой планшетку!

Я нисколько не удивился:

– Значит, зубрил и на озере?

– Ага. Поплавал полчаса – но не для удовольствия, а в качестве зарядки. Потом засел на берегу и до вечера штудировал уравнения Склярского – Бронсона. Твои небось таких номеров не выкидывали.

– Понятно, что не выкидывали, – улыбнулся я. – Но тут тебе винить некого. Сам же настоял, чтобы Марей и Симон жили у меня.

– Вовсе не настоял, а просто уступил их желанию. Они откровенно демонстрировали, что предпочитают быть с тобой, а не с нами. Нам же с Ольгой достался Милош – такова наша судьба. Он правильный парень, способный, трудолюбивый, исполнительный, из него получится выдающийся инженер. Вот только… – Штерн вздохнул. – Скажу тебе по большому секрету, кэп: я бы не хотел иметь такого сына…

Приняв груз в трюмах и взяв на буксир баржу, мы отправились в рейс к Земле. Вновь потекли привычные полётные будни, но кое-что на корабле всё же изменилось – у нас стало ещё одним новичком меньше. Если Симон благодаря своей простоте и открытости вписался в экипаж моментально, то Марси для этого понадобилось больше месяца. А недельный отдых на Эсперансе довершил дело, позволив ей отвлечься от служебных обязанностей, собраться с мыслями и как бы со стороны оценить своё место и свою роль в команде. И вернулась она на корабль с чётким осознанием того, что является полноправным членом коллектива и выполняет важную работу, притом выполняет её хорошо.

А вот Милош по-прежнему не мог избавиться от комплекса ученичества. Но не потому, что упорно продолжал своё образование – это разные вещи. Многие астронавты на протяжении всей своей карьеры чему-нибудь да учатся, особенно те, кто стремится стать исследователем. (К слову сказать, восемь членов нашей команды, включая меня, имели университетские дипломы по тем или иным исследовательским специальностям.) Однако Милош неверно расставил приоритеты: учёба была для него на первом месте, а работа – только на втором. И в результате, несмотря на успешное исполнение своих обязанностей, он в большей мере чувствовал себя учеником-теоретиком, нежели инженером-практиком. В этом заключалась его самая главная ошибка.

Десять дней полёта, примерно половину пути до Земли, мы прошли в обычном для буксировщика режиме. А на одиннадцатый день, незадолго до полудня, когда мы со Штерном инспектировали двигательный отсек, меня вызвала по интеркому Марси, которая как раз несла лётную вахту.

– Кэп, – сообщила она взволнованным голосом, – у нас нештатная ситуация по категории «2-Б».

В переводе на нормальный язык это означало: что-то случилось вне корабля, но непосредственной угрозы для нас не представляет.

– Докладывай, – сказал я.

– После выхода из гипердрайва наши системы наружного наблюдения засекли в сорока миллионах километров от «Кардиффа» неопознанное судно.

– Его курс?

– Находится в дрейфе. Относительная скорость – 3,71 километра в секунду. Сохраняет полное радиомолчание, не посылает даже позывных.

– Хорошо, сейчас буду. Без меня ничего не предпринимать.

– Слушаюсь, кэп.

Я немедленно отправился в штурманскую рубку. Заинтригованный Штерн, оставив на посту своего заместителя Оливейру, последовал за мной. Встреча в межзвёздном пространстве с каким-либо другим кораблём была событием не просто незаурядным, а исключительным.

– Наверное, заблудившийся «автомат», – предположил главный инженер.

– Скорее всего, – согласился я.

За четыре столетия в космосе потерялось огромное количество автоматических исследовательских станций – в основном, как полагалось, из-за сбоев в работе навигационных систем или выхода из строя двигателей. Иногда, крайне редко, их по чистой случайности находили – да и то лишь благодаря радиомаякам, которые можно было запеленговать на расстоянии нескольких тысяч астрономических единиц. Но чтобы визуально обнаружить дрейфующий вдали от звёзд корабль с отключённым маяком – ни о чём подобном я ещё не слышал. Это уже была случайность на грани невероятности!