Свободу медведям

Лесная дорога шла вдоль реки, и в некоторых местах под деревьями по-прежнему лежал снег; островки снега становились желтыми под светом наших фар и казались кружевными из-за темных пихтовых игл. Некоторые деревья были помечены для вырубки белыми мазками извести, дорога вихляла вместе с рекой.

Когда река повернула в сторону от нас, ее берег расширился; мы соскочили с главной лесной дороги и заскользили по мокрой траве плоского берега. В траве прятались мыши и лягушки.

Я прислушивался к кваканью лягушек. Если бы неподалеку была ферма, то мы непременно услышали бы собаку. Но вместо этого мы слышали лишь журчание реки да скрип моста на главной дороге. Ветер осторожно пробирался сквозь густой лес, точно молчаливый горожанин, крадущийся через гардеробную — бесшумно, не клацая железным снаряжением среди деревьев, как это делали бы солдаты.

Ибс приглушенно журчал всей своей тысячей струй. Среди этих ночных шорохов мы сняли с мотоцикла свою поклажу, не упуская ни единого звука. Когда мы расстелили на земле подстилку, нам пришлось выгнать из-под нее мышь. Мы по-прежнему находились в видимости моста на главной дороге, но за все то время, что мы не спали, мимо нас никто не проезжал. Линия моста на ночном небе была единственной геометрической чертой над руслом реки; кроме нее, можно было видеть лишь водную зыбь да неровную черную линию деревьев на фоне сияния ночи. Рядом со сваями моста были каменные запруды, где в фосфоресцирующем свете луны плескалась вода.

Зигги сел в своем спальном мешке.

— Что ты видишь? — спросил я его.

— Жирафов, плавающих под мостом.

— Это было бы здорово, — сказал я.

— Еще как! — воскликнул он. — И еще сернобыка! Ты разве не видишь, как он переходит вброд реку, погрузив в нее свои сногсшибательные яйца!

— Он простудит их, — добавил я.

— Нет! — возразил Зигги. — Ничто не должно повредить этому сернобыку!

На подножном корму

Под мостом лежал большой валун, образующий маленький водопад, в котором можно было промыть нашу форель: вода падала на узкие колыхающиеся брюшки, струилась по чудесным ребрам и наполняла упругую брюшину. Если зажать края разреза на брюхе, то вода начинает вытекать через рыбьи жабры — сначала розовая, затем прозрачная.

На двоих мы поймали двенадцать форелей, разложив их выпотрошенные внутренности на поверхности валуна. Усевшись у мотоцикла, мы принялись наблюдать, как воронье ныряет под мост, набрасываясь на рыбьи потроха до тех пор, пока на валуне ничего не осталось. Когда солнце показалось из воды и повисло на уровне моста, мы решили поискать ферму и договориться о завтраке.

Дорога была мягкой, и мы соскользнули с ее гребня в колею; Зигги вел мотоцикл медленно, и мы оба откинулись назад, наслаждаясь хвойным запахом леса, а также клевера и душистого сена за ним. Лес начал редеть, за ним во все стороны простирались поля; река менялась, становясь все глубже и быстрее, выталкивая роскошную ажурную пену к крутым берегам.

Затем дорога пошла немного в гору, и река стала уходить вниз, в сторону от нас; теперь мы увидели деревню — церковь с единственным куполом-луковицей и несколько крепких зданий, жавшихся друг к другу по одну сторону улицы. Перед деревней мы увидели ферму. И Зигги свернул к ней.

Просека оказалась топкой из-за вязкой, как тесто, грязи, и наше заднее колесо погрузилось в нее по самую цепь; мы забуксовали в жидкой грязи. Рядом с дорогой паслась коза, и мы едва не налетели на нее, лихорадочно давя на тормоз. Коза дала деру, когда нас вынесло на обочину; мы протарахтели мимо свинарника, и маленькие поросята отпрыгнули в сторону, как котята, а большие бросились бежать, словно толстые дамы на высоких каблуках. Задний протектор ходуном ходил в дорожной жиже; за нами во все стороны летели ошметки грязи. Удравшая коза подняла на ноги фермера и его жену.

Разлюбезный герр Гиппел со своей фрау Фрейной с радостью согласились на обмен — кофе и картофель за половину нашей форели, к тому же кофе из поджаренных зерен.

Фрау Фрейна словно пыталась выразить своими бесцветными, подмигивающими глазами: «О, заходите посмотреть, какая у меня премиленькая кухня!» Пышная грудь ее выгибалась колесом, как у доброй матушки-гусыни.

А этот герр Гиппел оказался настоящим гурманом.

— Вы большой знаток по части рыбы, — сказал ему Зигги.

— О, мы часто едим форель, — ответил он, осторожно ощипывая мясо и объедая рыбу до самых костей. Рыбьи скелеты он аккуратно складывал на краю тарелки.

— Как много сегодня форели! — воскликнула фрау Фрейна.

— А мы только что занялись этим делом, — усмехнулся Зигги. — Поиском подножного корма, да, Графф? Вернулись, так сказать, к элементарным законам природы!

— Ну вот, — кивнул Гиппел, — вы напомнили мне о законах.

— Но ведь мы так чудесно позавтракали, — возразила фрау Фрейна.

— Однако тут затронут вопрос о законах, моя дорогая, — сказал Гиппел. — У них на двоих было двенадцать форелей.

— О, я знаю, — произнесла фрау Фрейна. — Но мы бы не позавтракали так чудесно, будь у них только десять рыбин.

— Но только пять на одного, — возразил Гиппел. — Положено только пять. Но моя Фрейна права. Тогда завтрак не был бы так хорош.

— Как это ужасно, — вздохнула Фрейна и вышла во двор.

— Герр Зигги, — обратился к нему Гиппел. — Мне крайне жаль, что вы затронули этот предмет.

— Какой предмет? — удивился Зигги.

— Законы! — пояснил Гиппел. — Вы собрались уезжать и напомнили мне о них.

Фрейна вернулась обратно и протянула Зигги зеленую бумажку, повернув ее обратной стороной вверх.

— Что это? — спросил я.

— Это наш штраф, — ответил Зигги.

— О! — воскликнул Гиппел. — Какой же я хозяин после этого?

— Да кто вы такой, черт побери? — спросил Зигги.

— Егерь и инспектор по рыбнадзору, — ответил Гиппел.

— Это просто ужасно, — выдохнула Фрейна и снова вышла во двор.

— Очень приятно, — сказал Зигги. — Я всегда говорил, что весьма приятно подружиться с местным егерем.

— О, это действительно так, — заявил Гиппел. — Поэтому штраф всего лишь пятнадцать шиллингов.

— Пятнадцать шиллингов? — воскликнул я.

— Это самое малое, что я могу сделать для вас, — сказал Гиппел, который теперь тоже направился в сторону двери. — Простите, я на минутку, — буркнул он, — мне так неловко, — и, понурив голову, шагнул через порог на улицу.

— Да он просто разбойник! — возмутился я. — Где ты оставил мотоцикл?

— Не кипятись, Графф, — сказал Зигги, — наш мотоцикл стоит рядом с тем самым местом, где сейчас этот симпатяга Гиппел успокаивает свою чувствительную жену.

— Пятнадцать шиллингов, Зиг! — не унимался я.

Но Зигги вытащил нужное количество бумажек из кармана своей охотничьей куртки.

— Передай им это в качестве утешения, Графф, — сказал он. — А я еще минуту побуду здесь.

После чего мне пришлось выйти на улицу, чтобы подбодрить этих добросердечных супругов; мы все втроем уселись на крыльцо, наблюдая, как бестолковые козы становятся в боевую стойку перед мотоциклом, пытаясь проверить выдержку этого странного вожака.

Затем вышел не сказавший ни слова Зигги, и этого оказалось достаточно, чтобы бедная Фрейна снова расстроилась.

— О, они такие милые мальчики! — И она заплакала.

— О, еще какие милые, — подтвердил Гиппел. — Этот закон просто отвратителен! — прорычал он. — Следует принимать в расчет таких славных ребят!

Но Зигги попытался успокоить их.

— Ничего, ничего, — выпячивая вперед живот и поглаживая его рукой, сказал он. — Зато мы славно позавтракали, такой завтрак стоит пятнадцати шиллингов!

Его слова поразили нас всех, вернув Фрейне способность здраво рассуждать. Бедный Гиппел от возбуждения не нашелся что сказать.

Потом они стояли и смотрели, как мы седлали мотоцикл. Мы обогнули коз, стараясь на этот раз быть осторожней. Поросята бросились врассыпную как сумасшедшие.

— Просто удивительно, — сказал я Зигги, — чем может обернуться сделка насчет завтрака. — И тут я ощутил какой-то твердый предмет на его животе под курткой. — Что там у тебя? — спросил я.