Похождения в Париже

Я замер, оглянулся на окна. Шторы задернуты, что не успокаивало. Вновь посмотрел на экран:

«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»

Послание напечатали, пока я находился в баре, изображая из себя шотландца? Нет, разумеется, нет. В этом случае картину унесли бы из номера. Найти ее не составляло труда.

Я задумался и вспомнил, что утром, уходя из квартиры, оставил ноутбук на столе включенным — в режиме ожидания, как и всегда. И тот или те, кто убил Катрину Ам, не сочли за труд перед уходом напечатать мне послание. Отсюда следовали два вывода. Первый — они знали, что картина у меня. Второй — об убийстве они в полицию не заявили. Почему я так решил? Иначе не было бы смысла адресовать мне эту короткую строчку.

Чуть позже я сделал и третий вывод. Я не был под неусыпным наблюдением, в противном случае они увидели бы, как я возвращаюсь домой с картиной, и могли перехватить меня, когда я уходил.

Но они убили женщину, а я понятия не имел, кто они и откуда знают меня.

Но как я мог выполнить их пожелание? Как мог принести им картину, не зная, кто они и где находятся? И почему они убили Катрину? Почему не дождались моего возвращения домой? Они могли устроить мне засаду и, если им того хотелось, отнять картину, никого не убивая.

А может, подумал я вдруг, все это — дымовая завеса. Может, убийца — Бруно, как я и предположил с самого начала, и он пытается сбить меня со следа этим посланием, убедить, что за смертью Катрины стоят некие «МЫ»? Впрочем, в этом предположении вряд ли был смысл. Я все-таки вор, а не детектив, и Бруно, насколько я это себе представлял, знать не знал, что мне удалось купить украденную им картину.

Как бы то ни было, получив послание, я вообще перестал что-либо понимать, и, похоже, никакое резюме происшедшего со мной, никакие стрелочки и квадратики не могли поспособствовать созданию дельного план дальнейших действий. Я просто не знал, как ко всему этому подступиться.

Я сидел и смотрел на стоящую у стены картину. Именно она была центральным звеном, и я решил, что пришло время познакомиться с ней поближе. Пересек комнату, поднял с пола, поставил на кровать. Хозяйка галереи так крепко завязала шпагат, что мои пальцы не могли справиться с узлами. Но я порылся среди воровских инструментов и нашел маленькую опасную бритву. Разрезал шпагат, потом бумагу — осторожно, чтобы не поцарапать ни картину, ни раму. Приподнял картину, вытащил из-под нее разрезанную бумагу, бросил на пол. Прислонил картину к спинке кровати, вновь всмотрелся в сценку на Монмартре.

Я не узнал места, где все происходило, но, судя по лоткам, художник нашел натуру на одной из площадей в непосредственной близости от церкви Сакре-Кер. Наверное, я мог бы прогуляться в поисках этого места, но боюсь, усилия мои пошли бы прахом. Если художник так исказил людей, скорее всего, он сильно напортачил и с фоном. А, кроме того, что бы мне это дало?

Так что куда больше меня интересовала личность художника. Если сама картина не тянула на шедевр, то, вероятно, больших денег стоило что-то другое. Фамилия художника Мэньи мне ничего не говорила, но я не считал себя специалистом по творившим в начале двадцатого столетия парижским художникам второго и третьего ряда. Иногда события жизни художника многократно увеличивали стоимость его работ. Вот мне и пришло в голову, что Мэньи знаменит отнюдь не в живописи, о чем не знал не только я, но и хозяйка галереи. Если Мэньи оставил какой-то важный след в истории, становилась понятной суета вокруг его картины.

Я подключил ноутбук к интернету, вышел на страничку «Гугла», набрал в поисковой строке «Мэньи, художник», но ничего существенного не нашел. Несколько ссылок сообщали о том, что скульптор Пьер Бонтан [11]изваял статую капитана королевской гвардии Шарля де Мэньи, которая выставлена в Лувре. Но я подумал, что сей факт не имеет никакого отношения к моей нынешней ситуации. Ради спортивного интереса я зашел на сайт генеалогии и узнал, что фамилия Мэньи обязана своим происхождением восточной части Бретани. Вдохновленный столь полезной информацией, я закрыл ноутбук и вернулся к картине.

Итак, если сама картина ужасна, а художник — никто, за что еще кто-то хотел заплатить большие деньги? Я провел пальцами по холсту и окончательно убедился, что написана картина маслом. Надежда, что я имею дело с акварелью, под которой скрывается дорогая работа известного мастера, отпала.

Тогда я поднял картину, повернул к себе обратной стороной и обнаружил, что холст укреплен листом тонкого картона. На картоне имелась какая-то наклейка с надписью на французском. Буквы выцвели, и я не смог разобрать ни слова. Очень осторожно я потянулся к металлическим скобам, которые удерживали картон на месте, и одну за другой отогнул их. Потом воспользовался одной из микроотверток, чтобы подцепить лист картона и вытащить из рамы.

Едва картон отделился от холста, я задрожал как осиновый лист: между ним и холстом лежал конверт из плотной коричневой бумаги формата А4. Клапан приклеен не был, середина конверта чуть бугрилась. Я уже протянул руку, чтобы взять конверт и достать содержимое, но здравый смысл подсказал, что прежде всего надо надеть перчатки. Я порылся в сумке, нашел пару и надел достаточно быстро, но осторожно, памятуя о распухших суставах. Как же мне не терпелось найти ответы на вопросы, которые роились в моей голове! Однако я не торопясь взял конверт, откинул клапан, сунул руку внутрь. Вытащил листки бумаги и ацетатные пленки, вновь заглянул в конверт, убедился, что он пуст, положил на тыльную сторону холста, а свои находки отнес на маленький письменный стол в углу номера. Включил лампу и принялся изучать добычу.

Начал с ацетатных пленок, синего цвета и прозрачных, что затрудняло просмотр. Пришлось направить лампу вверх и просматривать пленки на просвет. Несмотря на мелкость изображения, я сразу понял, что это детальный план этажа. Пояснение, что это за здание, отсутствовало; пленок в конверте лежало три, отличались этажи только планировкой при одинаковом периметре, из чего я сделал вывод, что планы имеют отношение к одному зданию, в котором как минимум три этажа. Или, возможно, три крыла.

Я отложил пленки и взялся за квадратный листок бумаги, похоже, вырванный из блокнота, какие всегда носят с собой детективы в телевизионных сериалах. Кто-то очень торопливо, сильным наклоном, написал на листке несколько шестизначных номеров:

45–98–90

45–27–81

60–21–56

77–70–09

16–30–78

Я повторил все номера про себя, словно надеялся, что они вызовут какие-то воспоминания. Не стоило удивляться, что не вызвали. Вероятно, я видел перед собой коды, да только понятия не имел, на каких пультах их следовало набирать. Кроме того, это могли быть некие секретные телефонные номера или выигрышные лотерейные комбинации. Я прекрасно понимал, что для кого-то эти шестизначные числа стоили немалых денег.

На следующем листке я увидел список имен и фамилий, написанный той же рукой. Насчитал пятнадцать, двенадцать мужчин и трех женщин. У всех — только одно имя и фамилия, ни вторых имен, ни их инициалов. Я тщательно изучил список, но фамилии мне ничего не сказали. Похоже, все были французами, но утверждать это я бы не решился. С четырьмя фамилиями соседствовали двузначные числа, и я предположил, что это возраст. Уж не знаю зачем, но я прочитал эти имена и фамилии вслух, вместе с возрастом:

— Анри Жетте, пятьдесят один год. Люк Мюрель, пятьдесят шесть лет. Жан-Патрик Девиль, тридцать девять. Кристиан Фортен, двадцать четыре.

Рядом с фамилией Девиль стояла звездочка. Ясно было, что составитель списка выделил Жана-Патрика, но по какой причине, я не имел ни малейшего понятия.

Под списком лежала сложенная фотокопия документа: три листка, скрепленные металлической скобкой. На каждом была электрическая схема — очень сложная, со множеством символов. И опять, как и на планах этажей, ни единого пояснения.

11

Пьер Бонтан (1507–1568) — французский скульптор эпохи Возрождения.