Страница 31 из 47
— Еще нет. Но я в трудном положении, Резерфорд, и хочу попросить вас приютить меня на день-другой. Я, конечно, могу пойти в отель, но…
— Об этом не может быть и речи, — прервал он меня. — Даже не заикайтесь. Вы знакомы с Остерпарком?
Я ответил, что знаком, и сказал, где сейчас нахожусь.
— Очень хорошо. Я живу на его западной стороне. У вас есть ручка?
— И салфетка.
— Молодец, — похвалил он меня, продиктовал адрес и спросил, смогу ли я найти нужный дом.
— Разумеется, смогу, — ответил я. — Ничего, если я сразу пойду к вам?
— Разумеется. Я заварю чай.
Я вновь поблагодарил Резерфорда, повесил трубку, расплатился с хозяином кафе, оставил несколько евро в качестве чаевых, вновь вышел в холодное раннее утро и зашагал в том направлении, откуда пришел. Сырой воздух щипал рану на затылке, я дрожал в кожаной куртке Дохлого. Одну руку сунул в карман, другую, которой держал сумку, упрятал в рукав.
Вернувшись на Сент-Якобсстрат, я пересек Дамрак и мимо Ауде-Керк [9]проследовал в самое сердце Квартала красных фонарей. Ничего необычного здесь не было. Гуляки в измятой одежде, пошатываясь на каждом шаге, вываливались из квартирок проституток и секс-клубов. Отработавшие смену девушки в пластиковых плащах и высоких, до колен, сапогах направлялись к Центральному вокзалу, чтобы разъехаться по домам на окраинах города. Другие девушки, густо накрашенные, прибывали на дневную смену.
Я наклонил голову, предпочитая смотреть на свои ноги, ступающие по шершавому бетону. Миновав группу соотечественников, которые заплетающимися языками тянули песню о регбистах, я взял курс на Чайнатаун. По мере приближения к нему восточноазиатских бакалейных магазинчиков, мясных лавок, ресторанов все прибавлялось, преобладающими становились ярко-желтые и красные цвета, меня окружал мир иероглифов, которые я не мог расшифровать. В нос били запахи незнакомых блюд. Вокруг почти все говорили на китайском.
Я проходил мимо магазинчика на улице Зедейк, когда его хозяин вышел на улицу, неся перед собой стойку с открытками. Он наткнулся на меня, а я зазевался и не успел увернуться. Стойка упала на землю, открытки и карманного размера карты Амстердама разлетелись во все стороны. Я нагнулся, чтобы поднять те, что валялись у моих ног, не зная, кого честит хозяин, себя или меня, а когда выпрямился с открытками в руках, мое внимание привлекло окно над магазинчиком. Я остолбенел, и уже все равно было, что это меня кроют на все лады. Окно украшал знакомый рисунок: одна обезьяна закрывала уши, вторая — рот, третья — глаза. Над рисунком тянулись китайские иероглифы, расшифровать которые я, само собой, не мог.
Когда ко мне вернулась способность двигаться, я сунул открытки их хозяину и направился к стеклянной, в алюминиевой раме, двери рядом с магазином. Не стал звонить — просто открыл дверь и вошел в неотапливаемый подъезд, где в неподвижном воздухе мое дыхание тут же заклубилось паром.
Я увидел освещенную лестницу с истертой красной ковровой дорожках на ступенях. Поднялся по ней, словно загипнотизированный, и оказался перед еще одной стеклянной дверью, на которой были изображены обезьяны, только размером поменьше, чем на окне. Повернул ручку. Не заперто. Открыл дверь и переступил порог.
Я очутился в маленькой, скудно обставленной комнатушке. Всю обстановку составлял широкий прилавок из фанеры и три поставленных перед ним в ряд пластмассовых стула. Белая краска стен посерела от времени. На прилавке лежала трубка радиотелефона и стоял маленький бронзовый колокольчик. Я какое-то время постоял у двери, но никто с другой стороны прилавка так и не появился. Я поднял колокольчик, потряс им и сразу пожалел, что такие колокольчики встречались в моей жизни нечасто, потому что на звон вышла ослепительно красивая женщина. Маленькая, легкая, воздушная, накрашенная, как гейша, в ярко-синем кимоно, которое так шло к ее роскошным черным волосам, поднятым в высокую прическу. Приближаясь к прилавку, она, следуя восточным традициям, склонила голову.
Я тоже ей поклонился, а когда поднял голову, лучезарная улыбка сползла с моего лица. Потому что следом за женщиной появились двое громадных мужчин с широченными плечами и невероятно толстыми шеями, одетые в костюмы и темные рубашки; куда лучше они смотрелись бы на площадке для сумо. Зализанные их волосы чем-то перехватывались на затылке, и походка у них была необычная, вперевалочку.
Азиатская богиня стояла у прилавка, нежно улыбаясь, а двое громил высились над ее плечами. Все вместе они странным образом напоминали тех самых трех обезьян. Я заглянул в завораживающие глаза красавицы, и она кивнула, поощряя меня.
— Доброе утро, — начал я. — Вы продаете обезьян?
Женщина покачала головой, на лице отразилось недоумение.
— Обезьян, как вон те?! — Я указал на стеклянную панель входной двери.
Женщина опять покачала головой и опустила глаза, как будто ее что-то очень заинтересовало на поверхности деревянного прилавка. Один из громил, стоявших позади женщины, медленно повернул голову на массивных плечах, и при этом, мне показалось, послышался металлический скрежет. Его двойник шумно вдохнул через нос с таким видом, словно хотел высосать из воздуха весь кислород, до последней молекулы.
У меня создалось ощущение, что они не привыкли к тому, чтобы их время тратилось попусту, поэтому я расстегнул молнию, залез в карман кожаной куртки, достал две фигурки и поставил на прилавок. Одна обезьяна закрывала уши, вторая — рот, и вроде бы обе очень хотели укрыться от спокойного взгляда красавицы. К моему облегчению, женщина подняла голову, улыбнулась, а громилы несколько расслабились.
— Вы их узнаете? — спросил я. — Их сделали здесь?
Женщина, не мигая, смотрела на меня, словно ждала, когда же я перестану задавать странные вопросы.
— У меня нет третьей. Вы не продадите мне ее? Или вы, может быть, захотите купить эти? — спросил я, пододвинув фигурки к ней. — Сколько вы заплатите?
На этот раз женщина кивнула, словно все поняла, и сунула руку под прилавок. Я подумал, за деньгами или чековой книжкой, но ошибся. Женщина достала маленький металлический молоток из тусклого, похожего на свинец материала и, в отличие от обычного молотка, с двумя заостренными концами, так что сверху он выглядел сильно сплющенным шестиугольником.
Другая рука женщины тоже нырнула под прилавок и вернулась со свернутой полоской замши, которую она расстелила на прилавке. Потом взяла обе статуэтки, поставила их на замшу и, прежде чем я успел что-то сообразить, с силой ударила молотком сначала по одной, потом — по другой, превратив обезьян в кучки обломков гипса.
Челюсть у меня отвисла, но, приглядевшись к кучкам, я начал понимать происходящее, поскольку среди гипса заметил маленькие металлические предметы. Я взял один. Это был ключ — не больше тех, какими открывают чемоданы. Точно такой же я достал из остатков второй статуэтки. На обоих ключах были выгравированы одинаковые иероглифы. Я положил оба ключа на ладонь, какое-то время пристально смотрел на них. Действительно, обезьяны были бесценными. Людей убивали за эти вот ключи.
Пока я любовался блеском ключей, очищенных от гипса, женщина открыла калитку в прилавке, приглашая меня пройти. Я выполнил ее просьбу, она, вновь поклонившись, отступила в сторону, один из сумоистов взял у меня сумку и принялся рыться в ней, второй обыскал меня. Этот не нашел ничего интересного, зато его напарник извлек из сумки пистолет. Они принялись меня разглядывать; я в ответ небрежно пожал плечами, показывая, что ничего необычного в пистолете не вижу. Тогда один из громил ловко вытащил обойму с патронами, положил пистолет в сумку и ногой оттолкнул сумку в сторону. После этого женщина пригласила меня пройти через выкрашенную белой краской дверь. Я прошел, громилы последовали за мной; наша маленькая колонна, полагаю, чем-то напоминала посланников далекой планеты из какого-нибудь научно-фантастического телевизионного сериала.
9
Одна из старейших церквей Амстердама.