Страница 22 из 47
На этот раз ответа пришлось ждать долго, и я стал всматриваться в освещенные окна первого этажа, надеясь уловить в них какое-то движение, но тщетно. Возможно, в доме никого не было, но я все-таки предполагал обратное. Женщина, с которой я говорил, не подтвердила, что Ван Зандт дома, но что-то подсказывало мне: так оно и есть. Резерфорд назвал его затворником, а домоправительница, конечно, могла, чтобы отпугнуть воров, оставить свет в одной-двух комнатах, но не во всем же доме!
Я собрался было нажать кнопку вторично, когда мое терпение вознаградилось. Голоса из динамика я не услышал, зато послышалось короткое жужжание, и замок на калитке отомкнулся. Я ее открыл и по дорожке направился к двери. Мелкий гравий хрустел под ногами, словно с каждым шагом я давил тысячу маленьких жучков. Наконец я добрался до двери, поднял латунную колотушку и постучал по дереву.
Мне ответила тишина.
Я выждал какое-то время, постучал вновь. На этот раз из дома раздались крики. Мой голландский по-прежнему оставлял желать лучшего, но у меня создалось впечатление, что меня бранят на все лады. И что все это значило? Хозяин хотел, чтобы я воспользовался отмычками и вошел сам?
Я стукнул третий раз, и крики заметно приблизились. А кроме того, стали яростнее, словно человек, который кричал, двигался очень медленно, зато с каждым шагом раздражение его нарастало. Скоро голос вплотную приблизился к двери, и, наконец, повернулся барашек замка, дверь приоткрылась, и в проеме появилась злобная старческая физиономия.
Дело в том, что иногда внешность персонажей моих книг я «срисовываю» с людей, которых встречаю в жизни. Думаю, раз или два я просто вставил в романы моих знакомых. Гораздо чаще в моих героях смешиваются черты двух или трех людей — к примеру, старого родственника, кондуктора, встреченного накануне, и телевизионного комментатора. Иногда я описываю внешность человека, глядя на снимок в журнале, а черты его характера заимствую у исторической личности; кое-кому не везет, поскольку я награждаю его болезнью, о которой прочитал в справочнике. Но никогда раньше я не сталкивался с живым воплощением персонажа, который ранее существовал только в моем воображении. Невероятно, но я увидел перед собой дворецкого Артура, и сходство было столь велико, что я не буду описывать Нилса Ван Зандта, а просто приведу несколько строк, посвященных ему в моей книге.
«Кожа старика свидетельствовала о том, что жизнь у него выдалась не праздная. Сухая, съежившаяся, скукоженная, она собиралась морщинами на лбу и в уголках глаз. Там, где натягивалась, к примеру на переносице, она выглядела тонкой, как кисея, тогда как на шее скручивалась, превращаясь в истертые веревки. Его седые волосы заметно поредели, стали мягкими, как пух, из них торчали здоровенные уши, похожие на клоки ваты, какими затыкают горлышко в пузырьках с таблетками. Серые слезящиеся глаза напоминали гальку на морском берегу, и он смотрел сквозь меня, совсем как слепой. Спина у него согнулась, плечи ссутулились, и ходил он, опираясь на трость из темного дерева. Черный костюм дворецкого висел на нем, как на вешалке, белая рубашка пожелтела у воротника, а галстук-бабочку последний раз завязывали, должно быть, в том самом году, когда затонул „Титаник“».
Нет, конечно, открывший дверь старик не был одет в костюм дворецкого, но в остальном сходство оказалось просто невероятным. Как ни странно, но точно так же отреагировал и хозяин дома — правда, он сразу прижал руку к сердцу и привалился к дверному косяку; губы его беззвучно раскрывались и закрывались, как у выброшенной на берег рыбы. Потом он посмотрел на меня, печально покачал головой, зубы сжались, глаза блеснули. Затем он что-то залопотал на голландском.
— Подождите! — Я вскинул руки. — Видите ли, я — англичанин. Извините, если напугал вас.
Он замолчал, не закончив предложения. Потом перешел на слова, которые я мог понять.
— Кто вы? — Он прищурился.
— Меня зовут Чарли Ховард. Вы — господин Ван Зандт? Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.
— Вы не договаривались о встрече со мной?
— Нет.
— Тогда вы должны уйти. Я подумал, что вернулась моя домоправительница. Я решил, что она забыла ключи.
— Она только что ушла.
— Тогда она подала вам хороший пример.
И он начал закрывать дверь. Рефлекторно я вставил ногу в щель между дверью и косяком. В глазах старика мелькнула тревога. Щеки затряслись. Я уверен, в тот момент он подумал, что я на него наброшусь.
— Я только хочу поговорить. Пожалуйста, дело важное.
Он покачал головой и вновь попытался захлопнуть дверь, и, если бы не моя нога, добился бы своего. Но дверь отскочила от моей туфли.
— Уберите ногу, — сказал он дребезжащим голосом.
— Я отниму у вас лишь несколько минут.
— Я вызову полицию.
— Послушайте, речь пойдет о Майкле Парке.
Имя произвело впечатление. Старик перестал нажимать на дверь. Настороженно смотрел на меня, и я понял, что должен сказать.
— Он мертв, господин Ван Зандт. Я пришел сюда, чтобы сообщить вам об этом.
Глава 19
Нилс Ван Зандт привел меня, как я понял, в библиотеку, Здесь стены от пола до потолка занимали стеллажи с книгами, многие с кожаными корешками — они напомнили мне футляры для видеокассет 1980-х годов. Возможно, он купил все это, чтобы заполнить полки и выглядеть в глазах гостей интеллектуалом, но я так не думал. У меня создалось ощущение, что он проводил в этой комнате много времени. У окна стоял заваленный книгами стол, на котором стояла пишущая машинка. Если Ван Зандт и предпочитал, как говорил Резерфорд, не выходить из дома, он не тратил время попусту.
Я подумал, что бар в углу — совсем не помеха работе с книгами. Ван Зандт указал мне на кресло у внушительных размеров камина, а сам направился к бару и налил в два стакана бурбон. Он не стал спрашивать, отдаю ли я предпочтение бурбону, просто решил, что я его пью. И не поставил под сомнение смерть Майкла, просто поверил мне на слово. Новость потрясла его, и я решил, что дрожь в руке, которой он держал щипцы для кубиков льда, вызвана не только возрастом.
— Как он умер? — спросил Ван Зандт, хищно посмотрев на меня. Щипцы с двумя кубиками льда зависли над одним из стаканов.
— Насильственной смертью. От побоев.
Брови Ван Зандта взлетели вверх, но не от удивления. Скорее, он этим показывал, что подтвердилось еще одно из его предположений.
— Это случилось в тюрьме?
— Нет, — ответил я. — В Амстердаме. Примерно через неделю после его освобождения.
Ван Зандт бросил кубики в стакан, поджал губы.
— Мне не сообщили.
— Полиция? Меня это не удивляет. Упущений у них много.
— Большинство из них — дураки. Они поймали убийцу?
— Еще нет.
— Они знают, кто он?
— Вопрос не по адресу.
Ван Зандт, опираясь на трость, дохромал до меня и протянул стакан. Какое-то время я не торопился с глотком, боясь, что бурбон обожжет горло. Крепкие напитки я не жалую. Пиво — да. Вино — в некоторых случаях. Но виски? Бурбон? Я так к ним и не пристрастился. Иногда мог выпить, но удовольствия не получал.
Ван Зандт осторожно опустился в кресло по другую сторону камина, потянулся к полену, бросил в огонь. Взметнулись искры. Он откинулся на спинку, пригубил бурбон.
— Вы, наверное, удивлены моим приходом.
Ван Зандт молча смотрел на меня. Языки пламени отражались бликами в содержимом его стакана.
— Дело в том, что я писатель, — продолжил я. — Майкл Парк хотел меня нанять.
— Нанять вас?
— Чтобы я написал его мемуары. На такие книги сейчас устойчивый спрос. Мемуары преступников прекрасно продаются и в Европе, и в Штатах. Он хотел, чтобы я написал его историю.
Ван Зандт опустил стакан на колено, склонил голову набок, сощурился.
— Для вас обычное дело — писать книги за убийцу?
— Он утверждал, что ни в чем не виновен.
Ван Зандт рассмеялся, но как-то неискренне. Картинный получился смех, какой-то лающий. Он словно давал мне понять, что утверждение это находит глубоко ошибочным, и удивляется, как я мог поверить в такую явную ложь.