Дни и ночи

Тимофей Борисович скептично хмыкнул, скрестил руки на груди и смерил ее крайне недовольным, снисходительным взглядом.

А Саша вдруг заметила, что он одет не больше, чем она. Видно выскочил из дома, разбуженный ее визгом, натянув одни штаны, даже без футболки. И ему, вероятно, не менее холодно, чем ей.

Стало стыдно, что она человека разбудила, а ведь он меньше ее самой спал.

— И что бы вы сделали? Если бы тут и правда был вор, а не этот кот? Избили бы того скалкой? — тоном, который просто сочился насмешкой и убежденностью, что она дура, спросил Тимофей Борисович, поддев ногой отброшенное на траву «оружие».

А Саша поймала себя на том, что пялится на его голую грудь и думает о том, что Антону никогда не удавалось добиться таких ненавязчивых, но явно сильных, рельефно обрисованных мышц, сколько бы он не занимался в тренажерном зале.

Поняв, что начинает краснеть, и в уме пробормотав проклятие, Саша уткнулась лицом в шерсть виновника происходящего. Только стоять и глазеть на своего начальника ей не хватало.

— Не знаю. Это глупо, — признала она необдуманность собственных действий, — но я тогда просто испугалась и не могла уже гадать, есть тут кто-то или нет? Всю ночь промаялась, — честно высказала Саша, осознав, что теперь смотрит на его босые ноги.

Тимофей Борисович так торопился, что даже тапки не обул.

— Извините, — почти шепотом проговорила Саша, уже сгорая от стыда. — Я не хотела никого тревожить. Просто… не привыкла я к селу, и к такому крутому повороту в жизни. Простите, стресс, — усмехнулась она и заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

Лицо Тимофея Борисовича выглядело непроницаемой маской, да и взгляд ни о чем не говорил Саше, старающейся не замечать, что начальник-то у нее, очень даже красивый, особенно когда полуобнажен. В халате она на него, что-то, так не реагировала. Или и тут дело в стрессе?

— Я собаку заведу, — вдруг выпалила она, не зная, чем нарушить молчание, повисшее между ними.

Тимофей Борисович непонимающе нахмурился и вздернул бровь. Видно ей удалось еще больше сбить его с толку.

Где-то над их головами зашлась трелью ранняя пташка. А кот, наконец-то успокоившись, свернулся клубочком на руках Александры и довольно заурчал.

— Так, хорошо, — Тимофей Борисович глубоко вздохнул и потер рукой небритую щеку. — Стресс, примем это оправдание, весьма вероятное, кстати, и будем считать, что вы быстро его преодолеете, — совершенно серьезно проговорил он. — Давайте-ка, мы сейчас все глубоко вздохнем, после такого… — он с укором покосился в ее сторону, — веселого подъема. Вы прогоните этого кота, а я схожу к себе и принесу перекись, вату и зеленку, чтобы царапины не воспалились, — Тимофей Борисович махнул рукой в сторону ее шеи и плеч, и Саша, будто по команде, ощутила жжение, на которое до этого не обращала внимания.

Хороший и разумный план. Единственное, она только что осознала, как приятно держать на руках эту пушистую, урчащую и теплую массу.

— Ой, а я его, наверное, оставлю, — немного неуверенно, но все-таки с долей решимости сообщила Саша уже в обнаженную спину своего главврача, отвернувшегося от нее.

Просто поделилась мыслями.

Тимофей Борисович медленно обернулся обратно и смерил Сашу своим фирменных взглядом из серии «что-же-это-за-существо-такое-стоит-передо-мной?»

— Это кот, — заметил он таким тоном, словно Саша могла принять животное за слона.

— Я вижу, — кивнула она и, улыбнувшись, принялась почесывать за ухом у мурлычущего кота, обдумывая, что же ей придется добавить в список покупок?

Она только сейчас, кстати, обратила внимание на то, что кот был совершенно черным. Но ей ли бояться плохих примет после тринадцати лет жизни с Антоном?

— Вы только что говорили, что собираетесь завести собаку, — все тем же тоном продолжил Тимофей Борисович.

— Да, чтоб хоть какая-то охрана была, — снова согласилась Саша, продолжая поглаживать кота.

— Александра Олеговна, — ей показалось смешным такое обращение, когда они стоят на рассвете, полуголые посреди двора, но возможно, так даже лучше. — Вам о чем нибудь говорит выражение «живут, как кот с собакой?», — весьма серьезно поинтересовался начальник.

— Да, Тимофей Борисович, — поддержала она его тон. — Но кота я собираюсь держать в доме, а собаку — во дворе, — пояснила Саша свое решение, — так что, думаю, все обойдется, и мы не будем сильно шуметь, мешая вам, — ей все еще было стыдно за его ранний подъем.

— Тогда, как врач, — он снова скрестил свои руки на груди и Саше пришлось серьезно постараться, чтобы смотреть куда-то в другое место. Да что же такое, мужчин она что ли не видела? Пусть и красивых. — Я тем более не рекомендую вам оставлять вот … это, — суровый взгляд уперся в кота, уже заснувшего на ее руках.

Однако тот тут же приоткрыл один глаз и фыркнул в сторону Тимофея Борисовича, словно бы понял ее босса.

— Надо ли вам напоминать, — проигнорировав такое вопиющее поведение животного, продолжил Тимофей Борисович, — что именно домашние животные, а в частности — коты, в девяноста пяти процентах случаев являются источником заражения токсоплазмозом* у женщин детородного возраста, к коим относитесь и вы?

Все это было произнесено настолько серьезно и сурово, что Саша почти позабыла где они стоят и в чем, словно на прием к доверенному врачу попала.

Однако смысл вопроса заставил ее хмыкнуть и усмехнуться, вероятно, горько. Слова Тимофея Борисовича послужили последним аргументом за решение оставить кота.

— Думаю, тут мне нечего опасаться, — заметила она с горечью и прошла мимо Тимофея Борисовича в сторону дома. — Назову-ка я тебя Т…, - она умолкла, прервав единственную известную кошачью кличку и оглянулась. — Тихоном, — решила Саша, прикусив губу.

Но ее начальник, к счастью, не был в курсе, как звали кота лучшей подруги Саши. Потому не уловил иронии.

Однако отчего-то он сильно хмурился и смотрел ей в спину с таким видом, словно между лопаток Саши вдруг прорезались крылья.

— Я вас в кухне подожду, — не зная, что сказать, проговорила она. — Там лампочка самая мощная, — объяснила Саша свой выбор и отвернулась.

— Почему вы ушли из гинекологии, Александра Олеговна? — нежданно огорошил он ее вопросом из-за спины, вместо ответа.

Причем спросил так, словно и сам все понял.

Саша замерла. Все равно больно. Вроде и смирилась уже. А ноет.

Она могла бы промолчать и пожать плечами, могла бы сказать, что надоело, или что «не ее это». Но отчего-то остановилась и глубоко вздохнула.

— Трудно смотреть на счастливых беременных, понимая, что самой это не суждено пережить, и слишком сложно смотреть в заплаканные глаза женщин, умоляющих тебя вылечить их от бесплодия, когда и себе помочь не можешь, — еле слышно прошептала Саша в прохладный воздух не поворачиваясь.

Сглотнула. И быстро пошла в дом, ничего не добавляя и не говоря больше.

Тимофей Борисович больше ее не останавливал, и насколько Саша видела из окон — направился к своей хате.

Такого утра у него, кажется, уже года четыре не было. И сейчас в голове вертелся один протяжный нецензурный возглас.

Это ж надо было так…

Что? Влипнуть? Увидеть? Встряхнуться?

Тимофей не знал, но едва ли не вихрем влетев в свой дом, осознал, что впервые за эти годы ощущает такую чертову уйму эмоций. И не был уверен, что ему понравилось вспомнить, что значит ощущать себя живым человеком.

На секунду замерев у стола, Тимофей невидящим взглядом уставился на модель парусника в бутылке, которую собирал по ночам третью неделю. На полке над столом и на подоконнике стояло уже четыре готовых корабля в таких же бутылках. Как оказалось, это великолепно убивает время. Главное заставить себя усидеть, удержаться. Он часто и засыпал над моделями, как и вчера, собственно, или уже сегодня. В постель Тимофей перебрался ближе к трем. И проснулся от ее вопля и первой мыслью было, что кого-то поблизости режут заживо.