Домашняя готика

– Пойду, наверное, – говорю я в трубку. – Ник зовет. Кажется, это срочно.

– Ник? Срочно?

– Невероятно, но факт. Ладно, я перезвоню.

– Нет, возьми меня с собой! – командует Эстер. – Знаешь ведь, какая я любопытная. Хочу прямой репортаж с места событий.

Я корчу рожу телефону, потом кладу трубку на бортик ванны и заворачиваюсь в полотенце. При этом не успеваю сообразить, что на белом полотенце наверняка останутся пятна от крови. «Ваниш» у нас кончился, так что в список дел добавляются два пункта: купить пятновыводитель и вывести пятна крови с полотенца.

Ник по-прежнему сидит на ковре, телевизор изливает поток круглосуточных новостей от Би-би-си.

– Ты это видела? – спрашивает он, указывая на фотографию женщины и маленькой девочки на экране.

Мать и дочь. Под снимком – рамка с именами. Они мертвы. Я успеваю сложить слова и фотографию в общую картину.

– В новостях целый день крутят, – говорит Ник. – Забыл тебе рассказать. Не часто Спиллинг упоминают на национальном телевидении.

Через ватную пелену шока я вдруг замечаю, что женщина похожа на меня. Пугающе похожа. У нее такие же густые, длинные, волнистые темно-каштановые, почти черные волосы. Мои в мокрую погоду на ощупь становятся как моток шерсти, у нее наверняка тоже. Как и у меня, у нее удлиненное овальное лицо, большие карие глаза, темные ресницы. Нос поменьше, чем у меня, и губы более пухлые; она красивее меня, но общее впечатление…

Понятно, почему Ник захотел, чтобы я ее увидела.

– Они жили примерно в десяти минутах отсюда. Я даже дом знаю, – говорит он.

– Что там происходит? – Господи помилуй! Я и забыла, что прижимаю к уху телефон.

Не могу ей ответить, потому что не в состоянии оторваться от слов на экране. Смерть Джеральдин и Люси Бретерик: полиция подозревает, что мать совершила самоубийство после того, как убила свою дочь.

Джеральдин Бретерик. Нет, это невозможно. И в то же время я знаю, что это именно она. Дочь Люси. И тоже мертва. О господи, господи. Сколько в Спиллинге женщин с таким именем и с дочерью Люси? Джеральдин Бретерик. Я ведь едва не назвалась этим именем сегодня, когда чуть не угодила под автобус.

– Что с тобой? – спрашивает Ник. – Странно выглядишь.

– Салли, что происходит? – требовательно спрашивает голос у меня в ухе. – Ник только что сказал, что ты выглядишь странно. Почему? Как ты выглядишь?

Заставляю себя сообщить Эстер, что со мной все в порядке, но мне нужно идти – дети зовут. Бездетные люди с готовностью принимают эту отмазку и затыкаются быстрей, чем пугливый сексист, услышавший о «проблемах женщин». Но только не Эстер. Я даю отбой, несмотря на ее протесты, и выдергиваю телефонный шнур из розетки.

– Салли, не… Что ты делаешь? Я жду звонка насчет велосипедной прогулки в субботу.

– Тсс!

Стараюсь не пропустить ни слова телекомментатора.

Марк Бретерик, муж Джеральдин и отец Люси, нашел тела, вернувшись из деловой поездки. Он не входит в число подозреваемых.

Ник поворачивается к экрану. Он уверен, мой интерес обусловлен тем, что я люблю местные новости, а тут еще умершая женщина выглядит точь-в-точь как моя сестра-близнец и живет рядом с нами. А мертвая девочка… Пытаюсь не поддаться ужасу. Может, я неправильно все поняла, может, это из-за шока… но нет, все так и есть. Люси Бретерик тоже мертва.

Девочка на фотографии нисколько не похожа на Зои. Облегченно перевожу дух. У Люси длинные темные волосы, как и у меня, обычно заплетенные в две толстенькие косички, одна из которых вечно непослушно изгибается и упирается хвостиком в шею. Белые заколки с мультяшными мордашками. Девочка на фото улыбается, видны белые, чуть торчащие вперед зубы. Джеральдин тоже улыбается, ее рука лежит на плече Люси. Одна, две, три, четыре улыбки – две на заколках, две на лицах.

Джеральдин. Люси. Мысленно я была с ними на короткой ноге уже больше года, хотя они обо мне даже не слышали.

Комментатор рассказывает о других подобных случаях. О родителях, которые лишили жизни себя и своих детей.

– Девочке всего шесть, – говорит Ник. – Подумать страшно. У матери наверняка с головой было не в порядке. Сэл, включи телефон. Представляешь, как себя чувствует отец ребенка?

Я моргаю и отворачиваюсь от телевизора. Надо держать себя в руках. Если разревусь, Ник сразу сообразит, что это новости довели меня до слез. Обычно, если показывают про какие-то происшествия с детьми, я тут же прошу переключить канал. Легко не обращать внимания на ужасы, если тебя они не касаются.

Может, расспросить Ника, не говорили ли в новостях, почему – почему Джеральдин Бретерик сделала это?

Полиция знает?

Но я молчу. Меня все еще трясет. Никак не могу свыкнуться с мыслью, что жена и дочь Марка Бретерика мертвы.

О, Марк, мне так жаль. Хочу сказать это вслух, но, конечно же, не говорю.

Когда я снова сосредотачиваюсь на экране, двое мужчин и женщина беседуют в студии. Понимаю, что они обсуждают «семейное убийство».

– Кто это? – спрашиваю я Ника.

У людей в телевизоре серьезные лица, но видно, что они наслаждаются дискуссией.

– Женщина – наш член парламента. Лысый – какой-то напыщенный идиот-социолог, помогающий полиции. Написал книгу о людях, которые убивают свои семьи, он по ящику каждый вечер, с того момента, как это случилось. В очках – психиатр.

– А… Полиция уверена? Что мать это сделала?

– Сказали, расследование продолжается, но они считают, что мать совершила убийство, а потом покончила с собой.

Смотрю на бледные губы лысого социолога. Он говорит, что женщины – «уничтожительницы семей» (он изображает в воздухе кавычки) до последнего времени встречались гораздо реже, чем мужчины, но он уверен, что их будет больше и больше, все чаще женщины станут убивать себя и своих детей. Бегущая строка сообщает, что это «профессор Кит Харбард, Университетский колледж Лондона, автор книги „Разрушение домашнего очага: жестокие убийства в семье“». Он самый разговорчивый, хотя остальные и пытаются – безуспешно – прервать поток его словоизлияний. Интересно, на его взгляд, бывают не жестокие убийства?

Женщина, член парламента, обвиняет его в раздувании нездоровых интересов, утверждает, что у него нет права делать столь мрачные предсказания, не подкрепляя их фактами. Знает ли он, насколько противно природе матери убивать собственное потомство? И даже если происшедшее – действительно убийство с последующим самоубийством, то это всего лишь единичный случай, и таковым и останется.

– Но матери убивают своих детей, – присоединяется к дискуссии Ник. – Как насчет младенца, которого скинули с балкона девятого этажа?

Я изо всех сил стараюсь не заорать, чтобы он заткнулся. Чтобы все они заткнулись. Никто из них ничего не знает об этом. Я ничего не знаю об этом. Кроме…

Но я молчу. Ник так ничего и не заподозрил – и не должен заподозрить. Меня бросает в дрожь, когда я представляю, как какой-нибудь кошмар происходит с моей собственной семьей. Нет-нет, не такой кошмар, как в новостях, но все же. К примеру, Ник уходит от меня, забирает детей каждые выходные, знакомит их со своей новой женой. Нет! Этого не случится. Я должна вести себя так, будто у меня к этой истории лишь праздный интерес и у нас с Ником нет ничего общего с Бретериками.

Внезапно картинка на экране сменяется, появляются другие люди. Тоже двое мужчин и женщина. Все трое плачут. Один из мужчин отвечает в микрофон на вопросы журналистов.

– Родственники? – спрашиваю я.

Марк, наверное, слишком расстроен, чтобы говорить о смерти жены и дочери. Это, должно быть, кто-то из близких – возможно, его родители и брат. Я знаю, что у Марка есть брат. Хотя семейного сходства не вижу. У человека на экране каштановые с проседью волосы, болезненно-желтоватая кожа. Голубые глаза с набрякшими веками, нос тяжелый и длинный, губы тонкие. Не самая заурядная внешность, хотя и не скажешь, что непривлекательная. Возможно, это родственники Джеральдин.

– Я любил Джеральдин и Люси всем сердцем, – говорит мужчина. – И буду всегда их любить, даже теперь, когда их нет.