Страница 38 из 75
– Не было.
Хэй поднял руки:
– Просто не понимаю. Я ему указываю, что ни одно из предсказаний, которые он сделал в своей статье, никак не соотносится с этим случаем, но он продолжает настаивать. Мол, он предсказал, что все больше женщин будут убивать свои семьи, и вот пожалуйста, Джеральдин Бретерик. Похоже, он намерен игнорировать особенности этого дела. Как будто все наши исследования ничего не значат!
Саймон удивленно глянул на него.
– Простите, – смущенно пробормотал Хэй. – Послушайте, я думаю не о своей карьере. Я чувствую ответственность. Я один из немногих экспертов по этому вопросу в стране, как и Кит. Теперь, когда я высказал свое мнение вам… ну, по крайней мере, полиция знает, что существует и другая точка зрения.
– Вы очень помогли.
Хэй посмотрел на часы:
– Пора бы нам отправляться за стол.
У Саймона напрочь пропал аппетит.
– Я, пожалуй, воздержусь, если не возражаете. У меня был тяжелый день, и завтра будет еще один. Надо ехать обратно.
Хэй выглядел разочарованным.
– Ну, если вы уверены… Нам вовсе не обязательно за едой говорить о таких вещах. В смысле, не думайте, что все мои интересы…
– Дело не в этом, – сказал Саймон. – Мне правда надо возвращаться в Спиллинг.
Хэй проводил его до двери.
– Если Джеральдин этого не делала… – начал он. – Простите, я опять думаю вслух.
Саймон остановился в начале крутой лестницы.
– У нас нет подозреваемых. Поэтому все так поглощены теориями Харбарда.
– Муж? – коротко спросил Хэй.
– Алиби, – так же коротко ответил Саймон. – И никакого мотива. Они были счастливы. У Бретерика никого на стороне не было.
– Я должен еще кое-что сказать. – Хэй помолчал. – Не смогу спать спокойно, если отпущу вас, не сказав этого. Когда мужчины убивают своих жен… ну, в большинстве случаев… жены не работают и вне дома ничего собой не представляют. Гораздо реже убивают женщин, которых воспринимают как равных. Которых ценит кто-нибудь еще, кроме самого мужа.
Саймон обдумывал это по дороге к машине. Джеральдин Бретерик ценили ее друзья, но любили ли они ее? Нуждались ли в ней? Жизнь Корди О’Хара и без Джеральдин продолжается. Конечно, у нее была мать, но Саймону казалось, что это, пожалуй, не считается.
Кто же, кроме Марка, ценил Джеральдин больше всех на свете, кто нуждался в ней больше всех? Люси. Люси, которая тоже мертва.
Первое, что Чарли заметила, открыв дверь, – большую книгу в руках Оливии. Размером с телефонный справочник Роундесли и Спиллинга. Оливия продемонстрировала обложку: каталог Лоры Эшли.
– Не начинай с нытья, цены у них вполне разумные. Ты удивишься. Я знаю, какая ты скупердяйка, а ты знаешь, что я терпеть не могу ничего второсортного. Лора Эшли идеальна – доступный дизайнер.
Чарли ждала, что Оливия заметит красный нос и опухшие глаза, но сестра деловито протиснулась мимо нее в прихожую. Остановилась, осмотрела грязную штукатурку вокруг.
– Я знаю, что нам нужно. Я много размышляла и выбрала несколько приличных вариантов, из качественной ткани и все такое. Решать, конечно, тебе…
– Лив. Насрать мне на ткани.
– Но я буду настаивать на светло-золотистых обоях в прихожей, с мускатного цвета узором кирпичиком. А в гостиной поставим берлингтоновский гарнитур «вытертой» кожи из трех предметов. Лора Эшли, знаешь ли, не только ткани с птичками и цветочками для старых дев делает. У нее есть вполне стильные вещи. Все производят – буквально все, – и все можно взять в одном месте, так что…
Чарли оттолкнула сестру и взбежала вверх по лестнице. Захлопнула дверь спальни и привалилась к ней. Старая дева. Это она. И останется такой навсегда. Она слышала, как Лив пыхтит, взбираясь по лестнице, – наверное, для нее это была самая серьезная физическая нагрузка за много лет. Чарли подошла к голому, без занавесок, окну. Подпрыгнула, ухватилась за карниз и оторвала его от стены. Вот так. Теперь Лив не сможет повесить на него шторы от Лоры Эшли.
– Чарли? (Тихий стук в дверь.) Слушай, если не хочешь, чтобы я вмешивалась, почему бы тебе самой не взяться за отделку? Нельзя же вечно жить с голыми полами.
– Это модно, – крикнула Чарли. – Время ковров прошло, да здравствует голый паркет!
Оливия рывком распахнула дверь. Лицо ее было того же цвета, что и обтягивающий грудь ярко-розовый свитер.
– Красивый и хорошо отполированный – да. Но не то, что у тебя. У тебя даже кровати нет.
– У меня есть матрас. Королевского размера.
– Ты живешь, как… как какой-нибудь террорист из сквота! Помнишь того, с бомбой в ботинке, – уродливый мерзавец с длинными волосами и носом как репа, который пытался взорвать самолет? Наверняка даже его спальня была уютнее твоей!
– Лив, мне плохо. Поэтому я и попросила тебя приехать. А не для разговоров про полы. Или про террористов.
– Я знаю, что тебе плохо. Тебе уже больше года плохо. Я привыкла. – Лив обреченно вздохнула. – Слушай, я знаю, почему ты выпотрошила дом, и понимаю, почему не можешь привести его в порядок. Я готова взять все это на себя. Но я правда считаю, что ты почувствуешь себя лучше, если…
– Нет, не почувствую! Мне не станет лучше от того, что я буду сидеть на светло-золотой берлингтоновской хрени! И прошлый год тут ни при чем – ни при чем! Думаешь, я из-за этого в таком состоянии?
Оливия стрельнула глазами по сторонам, словно ожидая подвоха.
– А разве нет?
– Нет! Это из-за Саймона. Я люблю его, и он предложил мне выйти за него замуж. А я обругала его и прогнала.
– И все?
– Да, все! Скукота, да? Снова Саймон Уотерхаус.
– Но я думала… по телефону ты сказала, что с этим разобралась. Он сделал предложение, ты ответила «нет»…
– Конечно, я ответила «нет»! Это же Саймон! Скажи я «да», и он тут же потерял бы ко мне всякий интерес. И еще немного охладел бы к моменту объявления о помолвке. Ко дню свадьбы я была бы ему совершенно безразлична, а к моменту прибытия в номер для новобрачных – ха! – стала бы его худшим кошмаром и самым большим страхом в одном лице.
Глаза Оливии сузились.
– По-моему, я упускаю какой-то жизненно важный аспект ситуации. Саймон даже на свидания тебя никогда не приглашал. Вы даже не целовались ни разу!
Чарли пробурчала что-то неразборчивое. Она целовалась с Саймоном – на вечеринке по случаю сорокалетия Селлерса, незадолго до того, как Саймон окончательно решил, что она ему не интересна и не отверг ее самым унизительным из всех возможных способов, – но об этом она Оливии никогда не рассказывала. Даже сейчас она не могла вспоминать об этой вечеринке.
– Трагедии – его фетиш, – сказала она. – Он просто жалеет меня из-за прошлого года.
– И из-за того, что спальня у тебя, как у человека с бомбой в ботинке, – добавила Оливия.
– Не так уж странно, что он меня любит, правда? За все неправильное, что во мне есть. – Голос Чарли сорвался. – И если он действительно меня любит, а я скажу «да», он тут же перестанет меня любить. Не сразу, но перестанет.
Она застонала.
– Чарли, ты… пожалуйста, скажи, что ты не собираешься принимать его предложение.
– Конечно, нет! Что я, по-твоему, совсем рехнулась?
– Хорошо. – Оливия была удовлетворена. – Тогда и проблемы никакой нет.
– Конечно, так что забудь. Можешь ехать.
– Но я принесла образцы тканей…
– У меня идея: почему бы тебе не засунуть их себе в жопу и не свалить обратно в Лондон? – Чарли свирепо уставилась на сестру.
Оливия уставилась на нее в ответ.
– Я никуда не поеду, пока ты хотя бы не взглянешь на цвет утиного яйца, – произнесла она ледяным и полным достоинства голосом. – Это узорчатый бархат. Посмотри, потрогай. Я оставлю его у двери, когда буду выходить.
Чарли даже растерялась от такой наглости. К счастью, зазвонивший телефон избавил ее от необходимости отвечать.
– Алло? – фальшиво жизнерадостно прочирикала она.
– Чарли? Это Стейси Селлерс, жена Колина Селлерса.