Домашняя готика

Чарли взяла банку с чили, открутила крышку и выложила содержимое в маленькую оранжевую сковородку. Добро пожаловать на самый жалкий обед в мире. У нее даже пива не было.

– Я хочу поговорить с тобой об этом. О Джеральдин и Люси Бретерик. Только с тобой я и хочу об этом говорить. Без тебя все не так. В смысле, работа. Дерьмово все.

– Сэм держит меня в курсе.

– Сэм? Комботекра?

– Да. И нечего корчить такую рожу.

– Ты виделась с ним? Где? Когда? – Саймон даже не пытался скрыть недовольство.

– Они с женой иногда приглашают меня поужинать.

– Зачем?

– Спасибо, Саймон.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Зачем?

Чарли пожала плечами:

– Они недавно сюда переехали. Не думаю, что у них много друзей.

– Меня они никогда не приглашали.

– Ну так позвони мамочке и поплачься. Ты жалок, Саймон.

– Почему ты ходишь к ним?

– Бесплатная еда, бесплатная выпивка. И они не ждут, что я приглашу их в ответ, потому что я одинока, несчастна и нуждаюсь в присмотре. Кейт Комботекра думает, что все одинокие женщины старше тридцати живут в борделях без кухонь.

Саймон вытянул из-под стола табуретку, царапая ножками новенький паркет. Сел и склонился вперед, положив большие руки на колени. Судя по его виду, он был готов взорваться в любой момент.

– Ты не разговариваешь со мной целый год, но захаживаешь на обед к Комботекрам.

Чарли прекратила размешивать чили, вздохнула.

– Ты самый близкий мне человек. Был. Мне сейчас проще с людьми, которые…

– Что? – Губы Саймона сжались. Еще миг – и он ударит ее. Он часто бил людей. Мужчин. Чарли надеялась, что он помнит, что она женщина, но с Саймоном никогда нельзя быть до конца уверенной.

– С людьми, которых я не слишком хорошо знаю. С людьми, с которыми я могу не волноваться, что они понимают мои чувства.

Лицо Саймона разгладилось.

– Понятия не имею, что ты чувствуешь, – пробурчал он, следя глазами, как она беспокойно перемещается по кухне.

– Херня! Каким тоном ты прямо с порога произнес «в прошлом году»…

– Чарли, не понимаю, о чем ты. Я просто хочу, чтобы все было как раньше.

– Как раньше? Это все, чего ты хочешь? Я несчастна с того самого момента, как тебя встретила, ты это знаешь? Из-за тебя я слишком много чувствую! И прошлый год тут ни при чем! – Чарли выругалась. – Ты заставляешь меня превращаться в робота! – Она закрыла лицо руками, ногти корябнули лоб. – Прости. Забудь все, что я сказала.

– Это соус горит? – Саймон не глядел на нее. Возможно, мечтал убраться отсюда. Назад в «Бурую корову», где сможет рассказать Селлерсу и Гиббсу, насколько она свихнулась. Прежняя Чарли никогда не высказала бы столько правды за раз.

Баночный чили получил то, чего заслуживал. Чарли сняла сковородку с огня, бросила в раковину, полную воды, и смотрела, как комковатое мясо и томатный соус исчезают под слоем пены.

– Так Комботекра рассказал тебе, что он думает? Про Джеральдин и Люси Бретерик?

– А есть сомнения? Мать убила девочку и покончила с собой, разве не так?

– Пруст так не считает. И я так не считаю.

– Почему? Из-за письма, которое я нашла на почте? Наверняка какой-нибудь придурок развлекается.

– Не только из-за письма. Комботекра рассказал тебе про Уильяма Маркса?

– Нет. А, да. Имя из дневника. Саймон, это может быть кто угодно. Не знаю… она могла случайно встретить на улице кого-нибудь, кто вывел ее из себя.

– А открытки? – Саймон кивнул на стол.

Чарли села напротив, посмотрела на него.

– Сэм не упоминал открытки.

– Сэм не детектив. Он не заметил в них ничего странного, а я ему своих соображений не высказывал. Никому не высказывал.

Глаза их наконец встретились. Чарли поняла: Саймон берег свои соображения для нее.

Она взяла первую открытку. Странно было видеть надпись – послание от Джеральдин Бретерик ее мужу, – сделанную мелким аккуратным почерком Саймона.

Моему дорогому Марку, спасибо за десять чудесных лет брака. Я уверена, что следующие десять будут еще лучше. Ты лучший муж в мире. Твоя любящая жена Джеральдин.

И три сердечка. Другая открытка – снова почерком Саймона – гласила:

Моей любимой Джеральдин. Счастливой десятилетней годовщины. Я был так счастлив с тобой первые десять лет нашего брака. С нетерпением жду нашего совместного будущего, которое, я точно знаю, будет таким же восхитительным, как и прошедшие годы. Люблю тебя, Марк.

Четыре сердечка. Марк Бретерик перещеголял свою жену.

– Люди странные, правда? – спросила Чарли. – Конечно, твой почерк тоже не особо помогает. Представь, как ты пишешь нечто подобное. – Она хихикнула.

– А что я написал бы?

– В смысле?

– Если бы был десять лет женат. Что бы я тогда написал?

– Ты, скорее всего, начал бы с «всем, кого это касается», а закончил чем-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями, Саймон». Или просто «Саймон». Или вообще не посылал бы открытки. Решил бы, что это глупо.

– А ты бы что написала?

– Саймон, к чему ты ведешь?

– Ну давай, скажи.

– «Кому-то там, счастливой годовщины, не могу поверить, что не развелась с тобой, несмотря на твои азартные игры/лень/омерзительные сексуальные предпочтения, сильно люблю, Чарли». – Она поежилась. – Ну прямо как урок актерского мастерства. К чему ты ведешь?

Саймон встал, отошел к окну. Он всегда нервничал, когда она упоминала секс. Всегда.

– Счастливой годовщины, – повторил он. – Не «счастливой десятой годовщины»?

– Могла бы, наверное, и так написать.

– Марк и Джеральдин будто одержимы числом десять. На обеих открытках нарисовано число десять, и они оба упоминают его по два раза.

– По-моему, это потому, что десять лет – первый значимый рубеж, – возразила Чарли. – Может, они гордились столь впечатляющим достижением.

– Перечитай, – предложил Саймон. – Что за пара будет писать друг другу такое? Так формально, так заученно. Так по-викториански. Как будто они едва знали друг друга. В своей открытке – воображаемой открытке! – ты, например, пошутила насчет азартных игр…

– И сексуальные предпочтения не забудь.

– Пошутила! – Саймон не дал сбить себя с толку. – Если ты близок с кем-то, ты шутишь, вставляешь маленькие комментарии, которые другим могут быть непонятны. А это… как те фальшивые высокопарные письма с благодарностями, которые меня в детстве заставляли писать дядюшкам и тетушкам. Стараешься вставить все нужные слова, стараешься растянуть, чтобы не вышло слишком коротко…

– Нельзя подозревать их во всех смертных грехах только из-за отсутствия шуток! Может, у Бретериков не было чувства юмора.

– Да эти открытки так написаны, как будто у них вообще никаких чувств не было! Эти открытки – показуха. Я уверен. Ставишь на каминную полку, чтобы одурачить гостей. Комботекру, к примеру…

– Считаешь, весь их брак был фальшивкой?

Чарли проголодалась. Не будь рядом Саймона, она достала бы сковородку из раковины, стряхнула бы пену, разогрела заново и съела, постаравшись проигнорировать горело-мыльный привкус.

– Я собираюсь заказать индийской еды. Хочешь чего-нибудь?

– Карри и пиво. Думаешь, я не прав?

Она подумала.

– Я бы никогда не написала такой открытки. Ты прав, здесь больше обычной вежливости, и я бы не смогла жить с тем, кто так выражает чувства, но… все люди разные. Какую газету они читают?

Саймон нахмурился.

– «Телеграф».

– Приносят каждый день?

– Ага.

– Ну вот. Они наверняка крестили Люси, хотя никогда не ходят в церковь, и Марк наверняка просил руки Джеральдин у ее отца и наслаждался своей старомодной романтичностью. Многие до смешного крепко держатся за глупые формальности, особенно представители обеспеченной части английского среднего класса.

– Ты – представитель обеспеченной части английского среднего класса, – Саймон однажды встречался с родителями Чарли.

Чарли отрицательно помахала рукой.

– Мои мама с папой – бывшие хиппи, они читают «Гардиан» и таскаются в выходные на марши протеста против ядерного оружия. Совершенно другой тип. – Она выдвинула ящик в поисках листовки индийской кулинарии, доставляющей еду на дом. – А что до числа десять… там было много домашнего видео? Люси задувает свечи на торте в день рождения, Люси ни фига не делает в стульчике и так далее?