Домашняя готика

– Вы так на нее похожи. Так похожи…

Он понятия не имеет, кто я. Значит, это не он преследовал меня в красной «альфа ромео», не он вчера толкнул меня под автобус.

– С вами все в порядке? – Он уже без перчаток, лопатка валяется на земле. Я этого даже не заметила.

Осознаю, что стою безмолвным каменным истуканом.

– Как вас зовут? – спрашиваю я. – В новостях сказали, что вас зовут Марк Бретерик.

– Что вы имеете в виду?

– Вы Марк Бретерик?

– Да. – Он по-прежнему не сводит с меня глаз. Как будто в трансе.

Что мне теперь сказать? Что я ему не верю? Что требую доказательств?

– Могу я зайти? Нам нужно поговорить. Это все довольно запутано.

– Вы так похожи на Джеральдин… Просто невероятно.

Он не двигается с места. Проходит пять секунд. Шесть, семь, восемь. Если я не сделаю первый шаг, он простоит здесь, изучая мое лицо, до вечера.

– Что с вами случилось? – он указывает на ссадины у меня на щеке.

– Давайте зайдем внутрь, – предлагаю я. – Где у вас ключ?

Странно, но мне не кажется, что я веду себя нахально, я даже неловкости не чувствую. На данный момент его не интересует ничего, кроме моего лица.

Он шарит по карманам и протягивает мне ключ.

Я отпираю дверь и захожу в просторный темный холл, в высоту он почти такой же, как в ширину, полированный паркет, обшитые деревом стены. Потолок покрыт зернистой голубоватой штукатуркой, а из-за закрывающей окна зелени в доме темно, как под землей. Вспыхивает низко висящая люстра, но это мало что меняет. Точно темные стены и пол высасывают свет.

В камине потрескивают большие поленья, хотя сейчас август. Но в холле все равно темно и холодно. В центре, прямо перед камином, стоят два антикварных кресла – изящные, в форме буквы S, повторяющие изгибы спины, они обиты кремовым шелком. Справа от меня лестница с цельными деревянными перилами. Восемь крутых ступеней ведут к маленькой квадратной площадке, от которой вправо и влево расходятся пролеты. Вместо одного из окон – эркер с широким подоконником, заваленным бордовыми бархатными подушечками. Позади – большой аквариум и диван.

Марк Бретерик – ну а как еще мне его называть? – идет к камину и садится в одно из кресел.

Опускаюсь в соседнее кресло. На меня он больше не смотрит, взгляд его устремлен на мерцающие угли. По ближайшему окну стекает капля воды – как одинокая слеза.

– Холодно, – замечает он. – Старые развалины. Эта комната всегда ледяная.

– Сегодня прохладней, чем вчера. Вчера было душно, – подхватываю бессмысленную беседу, чтобы как-то снять неловкость.

– Так его называла Джеральдин – старые развалины. Мы отремонтировали спальню и ванные, когда въехали, и все. Джеральдин сказала, что остальное может подождать.

– У вас прекрасный дом.

– Она говорила, время еще будет. Каждая ванная обошлась мне в тридцать тысяч фунтов. Джеральдин думала, это самые важные комнаты в доме. Пришлось поверить ей на слово. Я-то никогда не бывал дома.

– Что вы имеете в виду?

Он взглядывает на меня и тут же отводит глаза.

– Не могу на вас смотреть.

– Простите.

Он качает головой. При каждом его движении меня окутывает волна запаха немытого тела.

– Там я и нашел их. Вы это знали?

– Где?

– В ванных наверху. Джеральдин в одной, Люси – в другой. Вы этого не знали?

– Нет. Я знаю только то, что видела вчера в новостях.

– Вы знаете, что такое GHB? Когда слышишь о таком, о том, что происходит где-то далеко, где-то там… думаешь: как люди продолжают жить после случившегося? Как они могут есть или пить? Как они могут завязывать шнурки или причесываться?

– Да, я думала об этом.

– Когда вы позвонили в дверь, я работал в саду. Я сижу совсем рядом с ним, но по-прежнему невероятно далека от его горя. Оно словно железная стена между нами.

– Подождите здесь. Хочу вам кое-что показать.

Он резко вскакивает. Этого достаточно, чтобы я тоже подскочила. Знаю, что не выдержу, если он покажет мне что-нибудь, связанное со смертью Джеральдин и Люси. Что, если он пошел в одну из ванных? Что будет у него в руках, когда вернется? Представляю поочередно нож, пистолет и пустой пузырек из-под таблеток.

Не знаю, как именно Джеральдин убила свою дочь и себя. И не смогу заставить себя спросить.

Какого черта я здесь делаю? Чего хочу добиться? Вряд ли мое присутствие ему на пользу. Надо бежать.

Звонит мой телефон, и я вздрагиваю от неожиданности. Поспешно отвечаю, чтобы обыденный звук не нарушал скорбную тишину. И тут же понимаю, что могла просто выключить телефон, результат был бы тот же. Оуэн Мэллиш.

– Противная девчонка, – скрежещет он. – Куда ты исчезла?

– Я не могу сейчас говорить. Что-то случилось?

– Не со мной. Но я подумал, что тебе будет интересно узнать – Мадам Рыло дважды звонила, пока тебя не было. Ей не слишком понравилось твое решение взять выходной. Я сказал, что ты, наверное, пошла по магазинам.

– Я ей позвоню. Спасибо, что передал. – Даю отбой, пока он не успел еще сильней меня разозлить.

Над головой раздается зловещий скрип. Не знаю, успею ли позвонить Наташе Прэнтис-Нэш до возвращения Марка Бретерика, но и сидеть без дела я тоже не могу. Нужно отвлечься от мыслей о человеке наверху, его погибшей семье и о том, что он собирается мне показать.

Отхожу к окну, выбираю номер Наташи из записной книжки телефона и нажимаю вызов. Она отвечает через два гудка и представляется, как обычно вложив всю душу и сердце в гласные.

– Это Салли, – шепчу я.

– Салли! Наконец-то. Боюсь, у нас возникла небольшая проблема. Люди из «Консорцио» прибыли.

– О. Хорошо.

– Ничего хорошего. У них какие-то сложности с документами.

– Пожалуйста, не говорите, что все отменяется. – Я закрываю глаза, мечтая сказать: «Вообще-то я не Салли Торнинг. Я ее просто заменяю, но занимаюсь только самыми легкими из ее дел».

– Я сегодня говорила с продюсером. Она вся на взводе.

– Отлично. Итак…

Слева от меня дверь. Очень спокойно открываю ее, проскальзываю в огромную комнату. Это гостиная, хотя на мою гостиную она совершенно не похожа. «Гостиная» – слишком обыденное слово для описания подобного помещения, вот «зала» подойдет больше. Здесь тоже темно, стены тоже обшиты деревом – эдакая со вкусом обставленная пещера, убежище короля в изгнании. На персидском ковре перед камином почему-то кучей лежат черные мусорные пакеты. По меньшей мере, дюжина.

– Насколько я поняла, Витторио думает, что интервью дает и он, и Сальво, а Сальво утверждает, что вы договаривались только насчет него, – тарахтит Наташа. – Говорит, что мы его обманули.

Я вздыхаю.

– Мы планировали, что они с Витторио будут выступать вместе. Сальво это не нравится, но он уже давно об этом знает.

– Тогда позвони ему и задобри. Объясни, как это важно. Ну, ты же знаешь, что он хочет услышать.

Я бы предпочла сообщить этому Сальво, что он меня бесит. После того как я обещаю позвонить ему и успокоить, Наташа завершает разговор коротким «Чао!». Вернув телефон в сумочку, выглядываю в холл. Ни следа Марка, звуки наверху тоже стихли. Что мне делать, если он вернется не скоро? Сколько ждать, прежде чем идти проверять, не случилось ли чего? Или просто уйти? Вряд ли я смогу.

Стараясь ступать бесшумно, подхожу к горе мусорных пакетов. Открываю лежащий сверху. Пакет набит женской одеждой. Одеждой Джеральдин. Сплошные черные брюки – вельветовые, замшевые, бархатные, никаких джинсов – и кашемировые джемперы всех цветов. Она коллекционировала кашемир? Во втором пакете бутылочки, тюбики, флаконы и десятка два книг в мягких обложках преимущественно пастельных тонов – персиковые, лимонно-желтые, мятно-зеленые. Под ними торчит угол чего-то твердого.

Оглядываюсь через плечо, проверяя, все ли спокойно, запускаю руку поглубже и достаю две массивные деревянные рамки. Фотографии Джеральдин и Люси. Джеральдин улыбается, склонив голову набок. Белая майка с глубоким вырезом, черная цыганская юбка, серебристые сандалии с ремешками на голени. Большие солнцезащитные очки сдвинуты на лоб. На поясе завязаны рукава серебристо-серого джемпера. За ее спиной – цветущая вишня и приземистое синее строение с плоской крышей, окна закрыты белыми занавесками.