Солнечные часы

– Есть вещи пострашнее тюрьмы, – говорю я спокойно. – Пожизненное-то не дадут, верно? Я честно признаюсь, что солгала от отчаяния. Это мое первое правонарушение…

– То, что ты сделала, – ненормально.

Я задумываюсь.

– С одной стороны – так. А с другой – нет, и эта сторона важнее. – Чем ее убедить? Как такой человек, как я, может пробиться к такому человеку, как Ивон? Ее снисходительность испаряется от малейшего намека на возможные неприятности, и мозги отказываются что-либо воспринимать. – Слушай-ка, может, ты хотела сказать «необычно», а не «ненормально»?

– О чем ты?

– Ну… Большинство людей не сделали бы того, что я делаю. Я понимаю. Большинство людей терпеливо ждали бы, надеясь на лучшее. Большинство людей не взорвали бы ситуацию обвинением пропавшего любовника в изнасиловании – в расчете на то, что полиция все же бросится его искать.

– Абсолютно верно! Большинство такого не творит. – Тревога Ивон сменяется полноценной яростью. – Такого вообще никто не делает – кроме тебя!

– Отсюда и твое возмущение? Поскольку девяносто девять из ста женщин такого не сделали бы, значит, это неправильно?

– Ты сама-то слышишь, до чего договорилась? Все как раз наоборот: поскольку это неправильно, девяносто девять из ста женщин такого не сделали бы!

– Нет! Иногда необходимо набраться смелости и пойти против шаблонов, расшевелить болото. Если бы все рассуждали как ты, женщины до сих пор не получили бы право голосовать!

Мы обе задыхаемся, уставившись друг на друга.

– Я им все расскажу. – Ивон пятится к двери. – Я сообщу полиции все, что услышала от тебя.

Я пожимаю плечами:

– А я скажу, что ты врешь.

Ивон замирает, ее лицо вытягивается. Она смягчает угрозу:

– Если ты сама не расскажешь – ярасскажу, учти. Что с тобой происходит, Наоми? Ты ведешь себя как извращенка.

Меня оскорбляли так лишь однажды, когда я была привязана веревками сначала к кровати, потом к стулу и не могла ответить. Чтобы я сносила такое от своей так называемой лучшей подруги? Ни за что.

– Я как могла старалась тебе объяснить, – говорю ледяным тоном. – До тебя не дошло? Твои проблемы. Если передашь полиции то, что узнала от меня, можешь подыскивать себе жилье. Собственно, можешь съехать сию минуту.

Я пересекла еще одну черту. Похоже, в последнее время я только этим и занимаюсь. Хочется уничтожить злые слова, затолкать обратно в глотку, будто их и не было. Нельзя. Я не имею права расслабляться. Я не позволю себя сломать.

Ивон открывает дверь и говорит дрожащим голосом:

– Бог тебе судья.

Я стискиваю зубы, чтобы не заорать ей вслед, что подобную фразу для прощания мог выбрать только самый тупой обыватель.

Глава девятая

На этот раз Джульетта Хейворт открыла дверь в сиреневом атласном халатике поверх ночной рубашки. Лицо заспанное, одна щека смята. Саймон появился на ее пороге в три тридцать пополудни. Она не выглядела больной, не извинилась за свой вид и не смутилась, что ее средь бела дня застали в ночном белье. На ее месте Саймон покраснел бы.

– Это снова я, миссис Хейворт. Детектив-констебль Уотерхаус.

Она улыбнулась, подавив зевок.

– Скучно без меня? – Вчерашняя резкость испарилась. Сегодня она как будто находила Саймона забавным.

– Вы мне солгали насчет адреса в Кенте. Вашего мужа там нет.

– Роберт наверху. – Она покачивалась, держась за медную ручку двери. Склонив голову, кокетливо поглядывала на Саймона из-под челки.

«Дает понять, что занималась любовью с мужем?»

– В таком случае, я должен с ним побеседовать. Только сначала объясните, почему вы солгали про Кент.

Улыбка Джульетты стала шире. Явная демонстрация хладнокровия, мол, говори что хочешь, меня ничем не пронять. Чем вызвана подобная перемена в настроении? Рада, что муж вернулся?

– Роберт! – крикнула, обернувшись, Джульетта. – Приведи себя в приличный вид. Тут к тебе полиция!

– Ваш супруг никогда не бывал в доме номер двадцать два по Даннишер-роуд в Сиссинхерсте. Его там не знают.

– Это мой родной дом. Я в нем выросла. – Довольная собой, миссис Хейворт снова улыбнулась.

– Зачем вы солгали?

– Скажу – не поверите.

– А вы попробуйте.

Джульетта пожала плечами:

– Просто вдруг страшно захотелось соврать. Безо всякой причины. Видите? Я же говорила, что не поверите. А это правда. – Она развязала пояс халатика, потуже запахнула полы, снова стянула поясом. – Я и сегодня подумала, что совру. Могла и не говорить, что Роберт наверху. А потом решила: почему бы и нет?

– Вам известно, что препятствие работе полиции противозаконно?

Джульетта хихикнула:

– Разумеется. Иначе и врать неинтересно, согласны?

Саймон чувствовал себя пнем, торчащим в самом неудобном месте. Что-то в этой женщине мешало ему нормально соображать. Как ей удается вызывать в нем ощущение, что она лучше, чем он сам, разбирается в его собственных мыслях и действиях? Чего она ждет от него – что он ринется мимо нее в дом и вверх по лестнице или продолжит допрашивать по поводу ее лжи? Вчера Наоми Дженкинс тоже хладнокровно призналась, что солгала. Похоже, у Роберта Хейворта слабость к лгуньям.

Саймон не верил, что Хейворт наверху. Тот не отозвался на призыв жены. Джульетта явно продолжала врать. Саймону совершенно не хотелось входить дом, не хотелось, чтобы Джульетта захлопнула за ним дверь. В нем нарастало предчувствие, что целым и невредимым ему отсюда не выбраться. Но он знал, что ничего другого ему не остается. Как знал и то, что Джульетта Хейворт именно этого от него и ждет. Непонятно только – почему, если буквально вчера она готова была собственным телом защитить свой дом от вторжения.

В который раз Саймон пожалел, что Чарли нет рядом. Вот уж кто мастерски разбирался с такими дамочками. Саймон многое бы отдал и за то, чтобы обсудить с Чарли столь стремительный поворот в показаниях Наоми Дженкинс. Но Чарли в отпуске. И вдобавок злится на него, хотя и пытается это скрыть. Саймон ощутил недоумение пополам с раздражением. Что он такого сделал? Всего лишь сказал, что хочет позвонить Элис Фэнкорт – узнать, как живет. Чарли-то что за дело, ведь столько времени прошло. И вообще, она не имеет права злиться, она ему не любовница, никогда не была. Что справедливо и в отношении Элис, со смутным сожалением подумал Саймон.

– Напрасно веселитесь, – сказал он Джульетте. – Вам будет совсем не смешно, когда я отправлю вас в тюрьму и покажу вашу камеру.

– А знаете что? Возможно, я и там повеселюсь. Очень даже возможно. – Она привалилась к косяку, загородив дверной проем.

Саймон опустил ладонь на ее плечо и слегка надавил. Джульетта послушно отступила в сторону. Он направился вверх по лестнице. Ковровая дорожка пестрела странными белесыми пятнами, от совсем мелких до очень крупных. Саймон наклонился, потрогал одно. На ощупь как мел.

– Пятновыводитель, – сообщила Джульетта. – Вечно руки не доходят пропылесосить, когда высыхает. Да и ладно. Белая пыль лучше, чем грязь.

Саймон двинулся дальше, беседовать с Джульеттой смысла больше не было. Отвратительный запах он ощутил с середины лестницы. На верхней площадке накатила волна смрада, страшного и хорошо знакомого: смесь из запахов крови, испражнений и рвоты. У Саймона похолодело внутри, по телу пробежал озноб. Прямо перед ним была закрытая дверь, чуть дальше по узкому коридору – еще две двери, приоткрытые.

– Нашли Роберта? – прощебетала снизу Джульетта.

Саймон содрогнулся, представив ее слова щупальцами, что обвивались вокруг него, тащили в мир ее безумия. На секунду зажмурившись, он повернул ручку ближайшей двери. Она легко поддалась. Тошнотворная вонь ударила в лицо, его чуть не вывернуло. Глаза скользнули по хаосу в комнате и остановились на сером лице, застывшем в гримасе агонии. Сбылось предсказание Пруста. Попомнишь меня – к концу недели будем расследовать убийство.