Маленькое личико

– Да, так и есть. Девочка пропала, а я не могу ничего доказать ни мужу, ни полиции. Но это факт, а не ощущение.

Я говорю словно холодная бессердечная машина. У меня было сердце, но его вырвали. Его больше нет.

– Конечно! – убежденно восклицает доктор Аллен. – Я твердо верю, что ощущения и есть факты. На самом деле я очень серьезно отношусь к чувствам пациентов. Я хочу вам помочь. Безусловно, вы вправе чувствовать то, что чувствуете. После родов женщины часто страдают от невыносимой загнанности, отчуждения…

– Доктор Аллен, мою дочь похитили.

Доктор теряется.

– А… что говорит полиция?

– Ничего не говорит. И ничего не делает. Сказали, нет оснований. Мне не верят.

От этих слов ей явно полегчало, и я чувствую, что меня вновь предали. Моя докторша с радостью цепляется за авторитетное мнение.

– У вас усталый вид, – говорит она. – Я пропишу вам снотворное.

– Нет, не надо таблеток. Я проспала больше пятнадцати часов. Я заполню анкету, но принимать ничего не буду. Я не больна. А замученный вид – оттого что переспала. Дайте ручку.

Доктор Аллен протягивает ее, и я вдумчиво расставляю галочки, стараясь казаться совершенно здоровой и уравновешенной.

– Как ваше физическое самочувствие? – спрашивает доктор.

– Иногда голова кружится, все плывет перед глазами.

– Вы принимаете ко-кодамол? [22]

– Да. Это из-за него?

– Очень сильное обезболивающее. Вас когда прооперировали?

– Я больше не буду его пить, – обещаю я.

Сейчас нужна ясная голова. Мне не хотелось принимать аллопатические средства, но Вивьен настояла, и я ей поверила.

– Я принимаю еще два гомеопатических средства – гиперикум и гельсемиум.

– Ничего страшного. – Доктор Аллен снисходительно улыбается. – Пользы от них, конечно, не будет, но и вреда никакого.

«Надменная свинья».

Подаю ей заполненную анкету. Меня ожидает сто очков бонуса: скоро я узнаю, чокнулась ли Элис Фэнкорт.

– Спасибо! – говорит врачиха восторженно, будто ей вручили королевские регалии, и с превеликим усердием, тяжело дыша, читает мои ответы, словно старается найти ключ к неразрешимой загадке. Она чем-то напоминает кобылу.

– А вдруг она больна? – шепчу я. – Я о Личике.

От этой мысли голова идет кругом, сердце заходится от страха и волнения.

– Может, ее потому и поменяли на Флоренс, ведь Флоренс-то здоровенькая.

Я вспоминаю, как у моей малышки брали кровь из пяточки на тест Гатри [23]. Дэвид шутил, что новорожденному, наверное, прокручивают подборку песен Вуди Гатри [24], проверяя, сколько мелодий он узнает. У Флоренс был хороший анализ, с ней все в порядке.

– С виду она здорова, но… возможно… Вы могли бы отправить нас на анализы? Вместе с ребенком – с Личиком?

Я крепко сцепляю руки. Даже дышать тяжело.

– В этом-то все и дело. Если Мэнди или кто-то другой подменил детишек только поэтому, значит, Флоренс сейчас в безопасности! Понимаете мою мысль?

Доктор Аллен смотрит на меня слегка испуганно и бормочет:

– Извините, Элис, я на минутку выскочу, скажу два слова Вивьен.

Если б меня хоть каплю интересовало ее профессиональное мнение, я бы обиделась, что она первым делом сообщает его Вивьен. Но я уверена, что я не сумасшедшая, и мне плевать, что и кому скажет врач. Пусть уходит. Пусть они все уйдут: доктор Аллен, Вивьен и Дэвид. Тогда я возьму Личико и навсегда покину «Вязы». Дэвид больше не будет надо мной измываться. Но я понимаю, что нельзя действовать столь нерасчетливо. Мою машину заметят. Нас с Личиком найдут и привезут обратно.

Из-за дверей слышны голоса.

– Ну-с, – спрашивает Вивьен, – каков диагноз?

– Ой, – восклицает доктор Аллен, – не все с ней ладно.

Ни ее, ни Вивьен ничуть не смущает, что я их слышу. Докторша подробно пересказывает мои слова. Докладывает, будто я хочу, чтобы малышка была больна, и тогда это будет означать, что с Флоренс все хорошо. Но я не желаю зла ничьим детям. Это же очевидно.

– Вот смотрите, – объясняет доктор Аллен, наверняка тыча пальцем в листок. – Вопрос: «Часто ли вам кажется, что вы не справитесь?» Ответ: «Никогда». Для нас это очень тревожный сигнал. Любая только что родившая женщина время от времени боится не справиться. Это норма. А тот, кто отрицает…

– … обманывает себя, – заканчивает Вивьен.

– Ну да. Ей же хуже. Подобные утверждения – слишком тяжкий груз. Рано или поздно где-то произойдет надлом. Какая жалость, – причитает доктор Аллен, – по-моему, Элис нужно показаться психотерапевту или психологу.

Что ж, я бы с радостью. Любой психотерапевт встанет на мою сторону только из цеховой солидарности. Я со всем справлюсь, если хоть кто-то будет за меня. Но Вивьен никогда не доверит мое психическое здоровье специалистам. Она считает, что такие врачи пытаются управлять мыслями пациентов.

– … Похоже, весьма прочно укоренившаяся иллюзия, – продолжает доктор Аллен. Начало фразы я пропустила.

– А почему вы уверены, что это иллюзия? – спрашивает Вивьен.

Сердце бешено колотится. Куда подевалась моя вера в себя, если я готова благодарить за малейший признак поддержки?

– Могу я вас спросить, доктор Аллен?

– Конечно.

– Флоренс с рождения на искусственном питании. Элис не может кормить грудью, понимаете. Ребенок, который сейчас в детской, с аппетитом ест ту же смесь, что давали Флоренс. «Кау энд гейт». Доказывает ли это, что он и есть Флоренс?

Я киваю. Хороший вопрос. Вивьен допускает все возможности и пытается рассуждать логически.

– Ну… (Паузу я расцениваю как размышления доктора Аллен.) – Если с грудного вскармливания резко перевести на искусственное, ребенок, как правило, отказывается. Но если он с самого начала…

– Смеси ведь бывают разные, – нетерпеливо допытывается Вивьен. – Разве ребенок безболезненно переносит их смену?

– Ну… когда как. «Кау энд гейт» – популярная марка. Одни дети соглашаются только на грудное молоко, а другие без проблем едят все, что дают. Но если ребенок нормально ест ту же смесь, что и Флоренс, это еще не доказывает ничего.

Судя по голосу, доктору неловко и не терпится уйти. По-моему, она уже подозревает, что в «Вязах» все помешались.

Их разговор меня обнадежил. Вивьен и доктор Аллен в полной растерянности – точных доказательств нет. Да, я в беде, терплю издевательства мужа, чахну от тоски по дочери, и помощи ждать неоткуда, но, по крайней мере, я знаю правду. И хоть за это можно ухватиться.

22

Саймон так и не свыкся с поездками в тюрьму. Он ненавидел стоять в очереди с обычными посетителями. Как это ни мерзко, многие из них прятали на себе – а иногда и внутри себя – капсулы с героином, чтобы в удобный момент передать их под столом своим любимым. Надзиратели, по большей части продажные, знали об этом, но закрывали глаза.

Рядом с Саймоном расположилась стайка худосочных полуодетых девиц: подружки крутых бандитов или, точнее, мелкой швали. Голые ноги посинели от холода. Нетвердо переминаясь на высоких каблуках, соседки Саймона хихикали и перешептывались. Саймон расслышал слово «легавый». Вычисляют и в штатском.

После очереди – досмотр: всех посетителей обнюхивают служебные собаки. Наконец, пройдя все проверки, Саймон прошагал через замызганный зал свиданий во внутренний двор королевской тюрьмы Бримли и приготовился к привычному ору: «Чмо! Падла легавая!» – и грохоту решеток со всех сторон. Повиснув на окнах камер, зэки азартно облаивают всякого пришельца. Что ж, в обозримом будущем им вряд ли светят другие развлечения.

Глядя прямо перед собой, Саймон добрался до дверей тюремного корпуса, и надзиратель провел его в тесную допросную с горчичного цвета стенами и бурым вытертым ковром. Стандартный стол и два стула. Вверху – квадратный черный зрачок видеокамеры, а на столе – массивная пластмассовая пепельница. Любой сообразительный детектив знает: приезжать без курева – зря время терять. Упаковка табаку и книжка папиросной бумаги или пачка «Бенсон-Хеджеса» – все зависит от твоей щедрости. Зэки этого ждут, как официанты чаевых: на усмотрение, но приветствуется.

22

То же, что панадеин. Обезболивающее средство на основе парацетамола и кодеина.

23

Исследование крови новорожденного при подозрении на фенилкетонурию.

24

Вуди Гатри (1912–1967) – знаменитый американский кантри-исполнитель и автор песен.