Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 20



– А что сказал буйвол? — поинтересовался лис.

– Буйвол сказал пить, — ответил царь.

– А слон?

– И слон.

– А лев?

– И лев.

– Ну тогда, конечно же, пить, — сказал фенек.

– Не бойся, лис, — ласково сказал Соломон. — И не утаивай от меня своих мыслей. Мне нужен совет.

– Не пей напиток, великий царь, — тихо промолвил лис. — Умри, пока ты на вершине. Лучше покинуть этот мир, когда все любят тебя и хотят, чтобы ты в нем остался, нежели дожить до того, чтобы стать обузой и от тебя хотели бы избавиться.

Помолчал Соломон, а потом закрыл флакон и вернул его орлу. И снова пустился орел в путь, но ослабевшая рука царя плохо закрыла сосуд, и по дороге капли драгоценного напитка падали на землю. И там, куда они упали, появлялись зеленые ростки кофе…

…Поначалу все идет замечательно: вас захватывает экзотика путешествия, предвкушение приключений, острое ощущение необычности. Проводники навьючивают верблюдов. Но вот все готово и можно пуститься в путь. Путешественники разбиваются на пары: один поедет на верблюде, другой поведет его. И вот первый сюрприз: забраться на верблюда не так-то просто. То есть сесть на него (поскольку верблюд лежит) трудности не составляет, но затем человек неожиданно летит вперед и вниз — это верблюд распрямил задние ноги и тут же вверх и назад — это верблюд распрямил ноги передние. Спасти может только лука седла, за которую судорожно цепляется всадник.

Караван выстроен и по сигналу проводника двигается в путь. Постепенно исчезает из виду хан, долина Шахарута, и вокруг — пустыня. Первые часа полтора проходят в этаком туристском веселье: крики, шутки, смех.

Но постепенно остроумные замечания и веселые шутки затихают, словно скукоживаются от сухого дыхания пустыни, становится тихо, ибо незаметно для вас самих пустыня уже прибрала вас к рукам. Вы постепенно проникаетесь серьезностью и значительностью места, в котором находитесь, и ощущаете, что лишь молчание приличествует человеку, оказавшемуся перед лицом того, что оказалось громаднее, значимее и непонятнее, чем представлялось.



Равномерно идут верблюды. Меняются местами путешественники: час на верблюде — час пешком. Жара обволакивает караван, вбирает его в себя. Куда мы движемся? Что спереди, что сбоку, что позади — всюду вокруг одно и то же. Первый привал. Вода.

Не сразу, очень нескоро пустыня начнет приоткрывать свои секреты. Для начала — в ней много растений. И возможность использования этих растений широка и разнообразна. Какие-то годятся в еду, из других заваривают чай — строго говоря, это не чай, ибо чая там нет — навар изумительной свежести и вкуса. Есть лекарственные растения и даже растение, которое используют вместо мыла. Есть в пустыне и животные — их трудно увидеть, но их много. Это и смешные жуки на длинных тонких ногах, чтобы жар земли не опалил их нежное пузо, это и забавные пустынные зайцы — людей они не боятся и, стоит вам разбить привал, появляются в ожидании еды. Лисы, волки, антилопы. Грифы, вороны. Вороны — птицы не просто умные, но обладающие чувством юмора: набирают в клюв камушки, роняют их на волков, а попав, дико веселятся.

Но конечно же, царь животного мира — верблюд. Характер этого животного не из лучших: упрямый, часто злобный, мрачный. Ни с собакой, ни с лошадью не сравнить. К людям он в лучшем случае равнодушен. Конечно, он узнаёт своего погонщика, но дружеское понимание, подобное отношениям между лошадью и ее хозяином, — крайне редко. И тем не менее к своему верблюду человек привязывается, чуть ли не влюбляется, расставание становится нелегкой задачей, и память о своем равнодушном гордом любимце человек хранит долго.

Он потрясающе устроен, этот корабль пустыни. Зимой может провести без воды три недели, а потом буквально в течение нескольких минут выпить сто пятьдесят литров. Как и среди людей, среди верблюдов есть врожденные лидеры — те, кто поведут караван, и те, кто ни при каких обстоятельствах не встанут во главе. Большой, с мозолями на коленях, он может двигаться легко и изящно, как балерина. Он аккуратно ставит ногу, проверяя поверхность, и только убедившись в безопасности, переносит на нее вес тела. Идя по пустыне, он время от времени срывает свою походную пищу — верблюжью колючку, но никогда не обдерет куст целиком, всегда оставляя растению возможность продолжать рост. Эта благородная черта — забота об экологии, разумное самоограничение, — как и всякие положительные черты, имеет свою оборотную сторону: у кормушки, поев из своей, он в силу привычки оставляет свой корм и лезет к соседу. Что, естественно, приводит к громким верблюжьим скандалам.

К середине первого дня, измучившись от жары, плохо видя мир вокруг — пот заливает глаза, — вы задаете себе резонный вопрос: какого дьявола вы за свои же деньги ввязались в эту авантюру?

Пешком идти трудно и утомительно. Ехать на верблюде —и того хуже. Пока хоть как-то пристроишься, весь зад отобьешь. На спусках приходится садиться задом наперед, иначе все свое мужское достоинство размозжишь о луку седла. А ехать задом наперед, наподобие Иванушки-дурачка, — странно, неприятно и унизительно. Вертеться же каждые несколько минут и того глупее. Затем раздражение нарастает: холм, еще один холм и еще один, и все они ничем не отличаются друг от друга. Ни тебе Парфенона какого, ни Лувра, ни Прадо, ни долины Луары с ее разнообразными замками, ни Ниагары с ее роскошными водопадами. Холм, еще один холм и еще, точь-в-точь как и те, что до него. И ни бара тебе, ни кафе, ни даже хоть какой-нибудь поганой забегаловки. С кондиционером, между прочим. Ничего, Кстати, о еде. Понятно, что на котлету по-киевски здесь рассчитывать не приходится. И на омара не приходится. И на осетрину. Но даже спагетти, каких-нибудь обычных, бесхитростных спагетти, и тех нету: ни под соусом карбонара, ни под соусом болонез, ни под соусом песто… Никаких нету. А меж тем, не полез бы ты за романтикой, сидел бы сейчас в баре, пил бы пиво. Холодное, бельгийское. А может быть, чешское. Но обязательно холодное. И мелочь какая-нибудь рядом. Сушка. Маслинки. Рыбка…

Да. Пройдет еще несколько часов мучительного раскаяния, которое затем сменится тупым безразличием, и только потом придет то, что никогда не приходило раньше. Необходимо время для того, чтобы увидеть пустыню. Чтобы очистились, промылись от привычной хмари глаза и удалось разглядеть то, что сравнимо лишь с величайшими достижениями человеческого гения, а может, и выше их…

Увидеть промытые зимними потоками, похожие на многоярусные итальянские оперные театры котлованы, откуда берут свое начало ущелья. Увидеть, как меняют свой цвет горы и холмы. Восхититься тем, с каким изяществом раскрывает свой зонтик акация, заметить похожую на молниеносную вспышку света газель… И тогда избалованные кулинарными изысками пупырышки языка впервые ощутят ни с чем не сравнимые роскошь и благородство вкуса воды, и соус из бедуинского сыра и оливкового масла окажется изысканнее соусов, которые делают прославленные шеф-повары знаменитых ресторанов, а вкус испеченной на огне лепешки затмит неж­ный благоуханный французский багет.

*

К ночлегу начинают готовиться часа за два до захода солнца. Стреноживают верблюдов, распаковывают седельные сумки.

Обрыв, под которым разбит лагерь, весь состоит из ракушек — когда-то здесь было море (не случайно их всегда сравнивают — пустыню и океан…). На песке — окаменевшие аммониты и прочие древние твари, повезет — отыщете окаменевшую рыбу. Гид сурово наставляет: после отправления большой нужды бумажку сжечь — пустыня должна быть чистой. На ночь свяжите шнурки башмаков: феньки очень любопытны — один башмак они запросто уволокут, а два — им не под силу.

На небе появляются звезды. И тогда, впервые за весь день, ты испытаешь чувство благодарности. Человек остается наедине с собой. Не одиноким — как там, откуда пришел, а наедине с собой и с Ним. Ибо в пустыне, под этим бескрайним звездным ковром, в этой звенящей тишине, мысль о Боге — самая естественная мысль на свете. И здесь, среди тех самых холмов, под теми самыми звездами, на которые смотрел праотец Авраам, вы, как и он, удостоитесь откровения. Скорее всего, оно будет другим — каждому по его мере, но после этого Авраам перестанет быть абстрактным персонажем из старинной книги и станет живым и близким, ибо теперь вас с ним объединяет общее переживание.