Страница 5 из 32
* * * Еврейского характера загадочность не гений совместила со злодейством, а жертвенно-хрустальную порядочность с таким же неуемным прохиндейством. * * * Мы Богу молимся, наверно, затем так яростно и хрипло, что жизни пакостная скверна на нас особенно налипла. * * * Скитались не зря мы со скрипкой в руках: на землях, евреями пройденных, поют и бормочут на всех языках еврейские песни о родинах. * * * В еврейском гомоне и гаме отрадно жить на склоне лет, и даже нет проблем с деньгами, поскольку просто денег нет. * * * Я антисемит, признаться честно, ибо я лишен самодовольства и в евреях вижу повсеместно собственные низменные свойства. * * * Еврейского разума имя и суть — бродяга, беглец и изгой: еврей, выбираясь на правильный путь, немедленно ищет другой. * * * Чуть выросли — счастья в пространстве кипучем искать устремляются тут же все рыбы — где глубже, все люди — где лучше, евреи — где лучше и глубже. * * * Катаясь на российской карусели, наевшись русской мудрости плодов, евреи столь изрядно обрусели, что всюду видят происки жидов. * * * Еврей живет, как будто рос, не зная злобы и неволи: сперва сует повсюду нос и лишь потом кричит от боли. * * * Велик и мелок мой народец, един и в грязи, и в элите, я кровь от крови инородец в его нестойком монолите. * * * Евреям доверяют не вполне и в космос не пускают, слава Богу; евреи, оказавшись на Луне, устроят и базар, и синагогу. * * * Шепну я даже в миг, когда на грудь уложат мне кладбищенские плиты: женитьба на еврейке — лучший путь к удаче, за рубеж, в антисемиты. * * * На развалинах Древнего Рима я сижу и курю не спеша, над руинами веет незримо отлетевшая чья-то душа. * * * Под небом, безмятежно голубым, спит серый Колизей порой вечерней; мой предок на арене этой был зарезан на потеху римской черни. * * * Римские руины — дух и мрамор, тихо дремлет вечность в монолите; здесь я, как усердный дикий варвар, выцарапал имя на иврите. * * * В убогом притворе, где тесно плечу и дряхлые дремлют скамейки, я Деве Марии поставил свечу — несчастнейшей в мире еврейке. * * * Из Рима видней (как теперь отовсюду, хоть жизнь моя там нелегка) тот город, который я если забуду — отсохнет моя рука. * * * Я скроюсь в песках Иудейской пустыни на кладбище плоском, просторном и нищем и чувствовать стану костями пустыми, как ветер истории поверху свищет. * * * Вон тот когда-то пел как соловей, а этот был невинная овечка, а я и в прошлой жизни был еврей — отпетый наглый нищий из местечка. * * * Знаешь, поразительно близка мне почва эта с каменными стенами: мы, должно быть, помним эти камни нашими таинственными генами. * * * Я счастлив, что в посмертной вечной мгле, посмертном бытии непознаваемом, в навеки полюбившейся земле я стану бесполезным ископаемым.
Высокого безделья ремесло
меня от процветания спасло
Как пробка из шампанского — со свистом я вылетел в иное бытие, с упрямостью храня в пути тернистом шампанское дыхание свое. * * * Я живой и пока не готов умирать. Я свободу обрел. Надо путь избирать. А повсюду стоят, как большие гробы, типовые проекты удачной судьбы. * * * Я тем, что жив и пью вино, свою победу торжествую: я мыслил, следователь, но я существую. * * * В час важнейшего в жизни открытия мне открылось, гордыню гоня, что текущие в мире события превосходно текут без меня.