Страница 14 из 32
Увы, когда с годами стал я старше,
со мною стали суше секретарши
Состариваясь в крови студенистой, система наших крестиков и ноликов доводит гормональных оптимистов до геморроидальных меланхоликов. * * * Когда во рту десятки пломб — ужели вы не замечали, как уменьшается апломб и прибавляются печали? * * * Душой и телом охладев, я погасил мою жаровню: еще смотрю на нежных дев, а для чего — уже не помню. * * * У старости — особые черты: душа уже гуляет без размаха, а радости, восторги и мечты — к желудку поднимаются от паха. * * * Возвратом нежности маня, не искушай меня без нужды; все, что осталось от меня, годится максимум для дружбы. * * * На склоне лет печаль некстати, но все же слаще дела нет, чем грустно думать на закате, из-за чего зачах рассвет. * * * А ты подумал ли, стареющий еврей, когда увязывал в узлы пожитки куцые, что мы бросаем сыновей и дочерей на баррикады сексуальной революции? * * * Покуда мне блаженство по плечу, пока из этой жизни не исчезну — с восторгом ощущая, что лечу, я падаю в финансовую бездну. * * * Исчерпываюсь, таю, истощаюсь — изнашивает всех судьба земная, но многие, с которыми общаюсь, давно уже мертвы, того не зная. * * * Стократ блажен, кому дано избегнуть осени, в которой бормочет старое гавно, что было фауной и флорой. * * * В такие дни то холодно, то жарко, и всюду в теле студень вместо жил; становится себя ужасно жалко и мерзко, что до жалости дожил. * * * Идут года. Еще одно теперь известно мне страдание: отнюдь не каждому дано достойно встретить увядание. * * * Уже по склону я иду, уже смотрю издалека, а все еще чего-то жду от телефонного звонка. * * * От боли душевной, от болей телесных, от мыслей, вселяющих боль, — целительней нету на свете компресса, чем залитый внутрь алкоголь. * * * Тоска бессмысленных скитаний, бесплодный пыл уплывших дней, напрасный жар пустых мечтаний сохранны в памяти моей. * * * Если не играл ханжу-аскета, если нараспашку сквозь года, в запахе осеннего букета лето сохраняется тогда. * * * В апреле мы играли на свирели, все лето проработали внаем, а к осени заметно присмирели и тихую невнятицу поем. * * * Судьбой в труху не перемолот, еще в уме, когда не злюсь, я так теперь уже немолод, что даже смерти не боюсь. * * * Как ночь безнадежно душна! Как жалят укусы презрения! Бессонница тем и страшна, что дарит наплывы прозрения. * * * Знаю с ясностью откровения, что мне выбрать и предпочесть. Хлеб изгнания. Сок забвения. Одиночество, осень, честь. * * * Летят года, остатки сладки, и грех печалиться. Как жизнь твоя? Она в порядке, она кончается. * * * На старости, в покое и тиши, окрепло понимание мое, что учат нас отсутствию души лишь те, кто хочет вытравить ее. * * * Сделать зубы мечтал я давно — обаяние сразу удвоя, я ковбоя сыграл бы в кино, а возможно — и лошадь ковбоя. * * * Ленив, апатичен, безволен, и разум, и дух недвижимы — я странно и тягостно болен утратой какой-то пружины. * * * В промозглой мгле живет морока соблазна сдаться, все оставить и до естественного срока душе свободу предоставить. * * * Я хотел бы на торжественной латыни юным людям написать предупреждение, что с годами наше сердце сильно стынет и мучительно такое охлаждение.