Страница 17 из 65
Пытаясь пройти дорогу обратно – от успеха к началу раздумий, – пятясь мыслью, исследователи недоуменно пожимали плечами: здесь был тупик, там дробинкой били по слону, а тут из пушки валили муху. Восстановить картину мышления не удавалось.
Математик Пуанкаре, много занимавшийся вопросами математического творчества, ничего утешительного не открыл. Новое приходит после «многих дней волевых усилий, казавшихся абсолютно бесплодными», – писал он. Лично к нему решения являлись во сне, на прогулке, на подножке омнибуса, на берегу моря. Кстати, и Ньютон решал задачи во сне. А Менделеев после многих месяцев поисков увидел во сне свою Периодическую таблицу. Список этот можно открыть Галилеем, который нашел законы колебания, бездумно любуясь качаниями люстры в Пизанском соборе. Конденсатор пара, важную часть паровой машины, Уатт придумал, проходя мимо прачечной, из окна которой валил пар, оседая капельками на холодной решетке. Сюда обязательно следует добавить открытия, в которых случай был не завершающим аккордом, а лишь толчком для раздумий. Так, Рентген случайно заметил в темной комнате, как засветился случайно оказавшийся там лист бумаги, покрытый платиносинеродистым барием, когда рядом, в стеклянной трубке под черным картоном, зажегся электрический разряд. Рентген установил: причиной явились лучи, проникшие сквозь непрозрачный картон. Тут надо вспомнить: одновременно с Рентгеном занимался похожими исследованиями и наблюдал то же явление, не догадавшись о его природе, некто Ленард, способный физик, впоследствии ставший активным сотрудником фашизма во имя всепоглощающей зависти. Ленард яростно, ничем не брезгуя, пробивался к руководству фашизированной наукой, чтобы получить возможность переименовать лучи. Построенная на фанатизме, лжи и страхе, нацистская партия обывателей щедро платила всем примыкавшим утолением их вожделений. На недолгое время торжества Третьего рейха лучи Рентгена стали именоваться в учебниках лучами Ленарда. История уже почти забыла об этом жалком притязании, а нам очень важно – почему же, в самом деле, прошел Ленард мимо этого открытия? Ведь оно уже висело в воздухе! Как и многие другие идеи, которые крутятся вокруг любых проблем, но озаряют лишь одного. (Сатирик Лец писал: мысли, как блохи, перескакивают с одной головы на другую. Но не всех кусают.)
Так вот, Рентген, увидев свечение, смог догадаться, увидеть, объяснить, а Ленард не замечал явное. Рентген был подготовлен к открытию. Подготовленность, дарящая способность увидеть и осознать, – не является ли она следствием того, что мышление уже выработало ряд идей – прогнозов относительно возможных будущих наблюдений, и случай послужил лишь проявителем для пленки, уже имевшей изображение? Это поставило бы открытия, где случай был завязкой, в тот же (более длинный) ряд, где случай завершал раздумья.
Каждый замечает то, что уже в состоянии узнать. Так, итальянцы издавна говорят: «Данте дает каждому то, что тот может взять».
Необходимость или случайность? Цепь выкладок и расчетов или необъяснимое просветление? Жгучая потребность раскрыть законы мышления рождала предположения не столь разумные, сколько романтические. Вот пример одного из них: «Изобретатель не знает ни благоразумия, ни предусмотрительности, ни их младшей сестры – медлительности. Он сразу бросается на неисследованную область и этим самым актом побеждает ее… И тогда рождается новое творение».
Надо сказать, что на таком приблизительно уровне находилась наука о мышлении до самого конца прошлого века. Оставаясь в ведении философов, она была темой умозрительных рассуждений, а не точных экспериментов, которые (и единственно они) могли вскрыть этот вполне материальный процесс, наверняка имеющий познаваемую механику.
У колыбели науки о мышлении некогда оказались кошки. Оторвав от ловли мышей, ночных концертов и перебегания дороги, их рассадили по ящикам, предложив самостоятельно изыскать способ освобождения. Его надо было усмотреть: внутри висела веревочная петля, потянув за которую можно открыть дверцу. Иногда это был рычаг – нажатие на него открывало ящик.
Стремясь выйти из заключения, кошки беспокойно метались от стенки к стенке, царапали и кусали проволочные прутья решетки, пытались протиснуться в любое отверстие. Случайно потянув петлю или нажав рычаг, они выходили на свободу.
Поиск хаотичными попытками был назван методом проб и ошибок – это самый элементарный вид мышления. Людям он вовсе не чужд. Каждая из проб дарит знание элементарное, но необходимое: это отпадает, двигаемся дальше, что там под рукой следующее. Известны изобретатели, вся жизнь которых ушла на поиск методом проб и ошибок.
Так, в тридцатых годах прошлого века некий Гудийр заинтересовался смолой, которую привозили из Перу. Американцы смешивали смолу (ее называли резиной) со скипидаром и сажей, раскатывали и наносили на материю, сообщая последней непромокаемость. Изготавливались палатки, крыши фургонов, обувь. Но на второе лето резина превращалась в жидкое зловонное, месиво. Гудийр взялся сообщить резине прочность и долговечность, не отнимая эластичности и уничтожив липкость. Биографы писали впоследствии: этот человек не имел права на успех. Он смешивал с сырой резиной все подряд.
Соль, сахар, перец, песок, касторку. Потом с помощью скалки для теста изготавливал тонкую пленку и проверял ее качества. Он считал, что в конце концов переберет все вещества. Сыр, чернила, суп, магнезию, краску. Он часто голодал, среди сочувствующих прослыл сумасшедшим. Мышьяк, масло, глицерин, сода, известь, ему никто не мог помочь, химия органических веществ была еще в пеленках. Этот метод – слепой, упрямый, случай.-ный поиск. Так бьется о стены клетки птица и бегает в поисках выхода попавший за решетку зверь. Однажды Гудийр заметил, что оставленный у раскаленной печки кусок резины обуглился и почернел, но края его (полоска в несколько миллиметров шириной) были блестящи, не липки и эластичны. Странно! Ведь обычно смола таяла при очень высокой температуре, – оказывается, ее надо (надо было!) провести через гибель для получения новых свойств. Так был изобретен сегодняшний способ вулканизации резины длиннейшим путем проб и ошибок.
Метод проб и ошибок легко обнаружить и сегодня в мышлении всех, кто пытается приручить плазму, победить рак и шизофрению, отыскать свежее слово, создать новую конструкцию. Это естественный путь первого подступа к неизвестному.
Но еще в самых первых экспериментах с кошками несколько подопытных продемонстрировали совершенно иной вид мышления: после нескольких неудачных проб и паузы они вдруг дергали лапой петлю. Что это было: гениальное усмотрение связи петля – дверца или такая же случайность?
Исследователи переключились на более развитых обезьян. Чтобы достать банан или яркую игрушку, обезьяне требовалось немногое: догадаться сложить, всунуть одну в другую две палки, или поставить друг на друга три ящика, или понять, что веревка, на которой подвешена корзина с едой, зацеплена за сучок. Многие из обезьян угадывали связь этих предметов и победно демонстрировали свой разум. Порой требовалось узнать почти знакомую ситуацию: так, обезьяна Рафаэль, уже умевшая гасить огонь водой (она то пользовалась кружкой, то набирала воду в рот), вдруг очутилась на плоту среди целого озера воды. Ей надо было лишь догадаться, что это та же вода, которая раньше текла из крана. Такое узнавание, усмотрение связи между предметами – более высокий метод мышления. Психологам очевидно сегодня, что дело теперь не за ними, а за нейрофизиологами, которые найдут (сочинят, а потом проверят достоверность) способы связи нейронов, формирующих в мозгу живых существ образы, модели встречаемых явлений и предметов окружающего мира. Мозг, создав модель, мысленный образ вновь встреченного, сопоставляет его с архивными данными – для узнавания. И какие-то детали совершенно других образов могут подсказать тогда новое решение или блистательную идею. Здесь-то мы и встречаемся с ньютоновым яблоком случая.