Призрак

Но, решив действовать по порядку, Харри пошел дальше. Он пересек реку Акерсельва и посмотрел на нее с моста. Коричневая вода, какой Харри помнил ее с детства, была теперь чистой, как горный ручеек. Говорили, что в ней можно разводить форель. На дорожках, бегущих по обоим берегам речки, стояли они — наркодилеры. Все было новым, и ничего не изменилось.

Он пошел по улице Хаусманна. Миновал церковь Святого Якоба. Глянул на номера домов. Вывеска «Театра жестокости». Изрисованная граффити дверь со смайликом. Открытый участок со следами пожара. А вот и то, что он ищет. Типичный для Осло доходный дом XIX века, блеклый, рациональный, четырехэтажный. Харри толкнул ворота, открывшиеся от его прикосновения. Незаперто. Ворота вели прямо на одну из лестниц. Пахло мочой и мусором.

Харри заметил закодированные сообщения на стенах подъезда. Сломанные перила. Двери со следами взлома, оснащенные большим количеством новых, более надежных замков. На третьем этаже он остановился: место преступления найдено. Белые и оранжевые полицейские ленты крест-накрест опечатывали дверь.

Он сунул руку в карман и достал два ключа, которые снял со связки Олега, пока Нильсен читал протокол. Харри не знал точно, какие два своих ключа повесил в спешке на ту связку, но в любом случае в Гонконге изготовить новые ключи не проблема.

Один ключ был фирмы «Абус», которая, как было известно Харри, производила навесные замки, он сам покупал такой. Другой ключ был фирмы «Винг». Его он и засунул в замок. Ключ наполовину вошел в скважину и застрял. Харри попробовал толкать, попробовал крутить.

— Черт.

Он достал мобильник. Она была записана в контактах как «Б». Поскольку в его списке числилось всего восемь номеров, одной буквы для обозначения каждого абонента было достаточно.

— Лённ.

Вот что больше всего нравилось ему в Беате Лённ, помимо того, что она была одним из талантливейших криминалистов, с какими ему доводилось работать: она всегда ограничивалась предоставлением необходимой информации, не тормозя, как и Харри, следствие лишними словами.

— Привет, Беата. Я на улице Хаусманна.

— На месте преступления? А что ты там…

— Я не могу попасть внутрь. У тебя есть ключ?

— Есть ли у меня ключ?

— Ну, ты же командуешь всем этим.

— Конечно, у меня есть ключ. Вот только я не собиралась давать его тебе.

— И не давай. Но тебе ведь надо кое-что перепроверить на месте преступления. Я помню одного гуру, который говорил, что в деле об убийстве криминалист не может быть чересчур основательным.

— Значит, это ты помнишь.

— Это было первым, что она говорила всем, кого обучала. Я мог бы войти с тобой внутрь и посмотреть, как ты работаешь.

— Харри…

— Я ни к чему не буду прикасаться.

Тишина. Харри знал, что использует ее. Она была больше чем коллега, она была другом, но что еще важнее, она сама была матерью.

Она вздохнула:

— Дай мне двадцать.

Слово «минут» было лишним для нее.

Для него лишним было слово «спасибо». Поэтому Харри просто повесил трубку.

Полицейский Трульс Бернтсен медленно шагал по коридору Оргкрима. Его опыт показывал, что чем медленнее он идет, тем быстрее пролетает время. А вот чего у него было в избытке, так это времени. В кабинете его ждал просиженный стул и маленький письменный стол, на котором лежала стопка рапортов, больше для вида. Компьютером он пользовался в основном для путешествий по Интернету, но и это занятие стало скучным, после того как в управлении ввели ограничения на доступ к определенным сайтам. А поскольку он работал с наркотиками, а не в отделе нравов, ему вскоре пришлось бы давать объяснения о своем интересе к избранным страницам в Сети. Полицейский Бернтсен перенес кофейную чашку через порог, удерживая ее в равновесии, и поставил на стол, стараясь не закапать буклет о новой «Ауди Ку-5». 211 лошадей. Внедорожник, но все равно машина для черных. Бандитское авто. От старых полицейских «Вольво В-70» улетает, как от столба. Автомобиль как свидетельство того, что ты что-то собой представляешь. Чтобы она, та, что живет в новом доме в Хёйенхалле, знала, что ты кто-то. А не никто.

Поддерживать статус-кво — вот в чем фокус. Закрепить достигнутые результаты, как Микаэль назвал это на общем собрании в понедельник. Что означает — не пустить на сцену новых действующих лиц. «Нам всегда будет хотеться, чтобы на улицах стало меньше наркотиков. Но когда достигаешь столь многого за столь короткое время, как это сделали мы, всегда есть опасность ремиссии. Вспомните про Гитлера и Москву. Надо откусывать ровно столько, сколько сможешь прожевать».

Полицейский Бернтсен представлял себе, о чем шла речь: долгие дни сидения на стуле с ногами на столе.

Случалось, он скучал по своей работе в Крипосе. Убийства не то что борьба с наркотиками, в Крипосе политика их не касалась, надо было просто найти убийцу, и точка. Но Микаэль Бельман лично настоял на том, чтобы Трульс вместе с ним переехал из Брюна в Полицейское управление, обосновав это тем, что ему потребуются союзники на вражеской территории Полицейского управления, люди, на которых он сможет положиться, которые прикроют с флангов, если он подвергнется нападению. Так же, как сам Микаэль прикрывал с флангов Трульса, — этого он вслух не произнес, но и так было понятно. В последний раз он прикрыл его в случае с задержанным мальчишкой, когда Трульс слегка распустил руки, в результате чего у парня очень некстати повредилось зрение. Микаэль, естественно, устроил Трульсу разнос, сказал, что он ненавидит насилие в полиции, что в его отделе этого никогда не будет, что, к сожалению, он, как начальник, обязан сообщить о проступке Трульса юристу Стратегического штаба, а уж она решит, надо ли направлять дело дальше, на рассмотрение в Особый отдел. Но зрение у мальчишки восстановилось почти полностью, Микаэль заключил сделку с его адвокатом — полиция сняла обвинения в хранении наркотиков, и на этом все закончилось.

Как будто ничего и не было.

Долгие дни сидения на стуле с ногами на столе.

Именно туда Трульс Бернтсен и собирался их водрузить, когда выглянул в окно на Бутс-парк, как делал по десять раз на дню, и увидел старую липу посреди аллеи, ведущей к следственному изолятору.

Он уже появился.

Этот красный плакат.

Трульс почувствовал, как по телу побежали мурашки, почувствовал, как участился пульс. И поднялось настроение.

Он вскочил, надел пиджак и оставил кофе нетронутым на столе.

От Полицейского управления до церкви района Гамлебюен идти восемь минут быстрым шагом. Трульс Бернтсен прошел по улице Осло-гате к Минне-парку, повернул налево на мост Дювекес и попал в сердце Осло, туда, откуда когда-то начался город. Сама церковь была скромно, почти бедно украшена, без всяких вычурных орнаментов, присущих церкви периода нового романтизма, расположенной рядом с Полицейским управлением. Но история церкви Гамлебюена была насыщеннее. Во всяком случае, если хотя бы половина баек, которые в детстве рассказывала ему бабушка, были правдивыми. Семья Бернтсенов переехала из старого дома в центре города в новостройки Манглеруда в конце пятидесятых, когда район был только-только построен. Но интересно, что именно Бернтсены, коренные жители Осло, рабочие в трех поколениях, чувствовали себя здесь чужаками. Потому что первыми жителями новостроек в пятидесятые годы были крестьяне и переселенцы из других мест, приехавшие в Осло в поисках новой жизни. И когда в семидесятые — восьмидесятые годы отец Трульса напивался в стельку, выходил на балкон их квартиры в многоэтажном доме и начинал поносить всех и вся, Трульс либо уходил к своему лучшему и единственному другу Микаэлю, либо к бабушке в Гамлебюен.

Она рассказывала, что церковь Гамлебюена была построена на том месте, где в XIII веке находился монастырь, в стенах которого монахи заперлись, чтобы переждать в молитвах разгул «черной смерти», [13]но люди посчитали, что они заперлись, чтобы не выполнять свой христианский долг по отношению к ближним и не ухаживать за зараженными. Когда же канцлер повелел взорвать монастырские ворота, потому что обитатели монастыря на протяжении нескольких месяцев не подавали признаков жизни, он узрел крысиный пир на гниющих телах монахов. Любимая бабушкина сказка на ночь была о том, как на этом же месте построили психиатрическую лечебницу, прозванную «кукольным домом», и как некоторые сумасшедшие жаловались, что по ночам в коридорах здания разгуливают мужчины в монашеских одеяниях. А когда один из пациентов сорвал у монаха с головы капюшон, его взору предстало бледное лицо с пустыми глазницами, изъеденное крысами.

13

Эпидемия чумы, разразившаяся в Европе в 1347–1351 гг.