Солнце клана Скорта

— Да, земля снова задрожит. Снова задрожит. Потому что мертвые жаждут.

Она сказала это и пошла дальше, оставив позади деревню с ее криками и воплями. Дойдя до конца виа Супличи, она повернула направо, вышла на дорогу в Сан-Джокондо и наконец добрела до ограды кладбища. Именно туда она шла. Она встала со своего стула с единственной мыслью: прийти на кладбище.

Казалось, ей стало легче, когда она толкнула железную калитку. И на ее старческом лице промелькнула совсем девичья улыбка.

Как раз тогда, когда Кармела пошла по аллеям кладбища, в Монтепуччио вдруг воцарилась тишина, мертвая тишина. Словно всех внезапно охватило одно и то же предчувствие, один и тот же страх поразил все умы, и даже одни и те же слова сорвались со всех губ:

— Новый толчок.

При каждом землетрясении бывают повторные колебания почвы. Неизбежно. Новый толчок сейчас будет. Долго ждать не придется. Рано радоваться и расходиться по домам, если нового толчка еще не было. И все жители Монтепуччио теснились друг к другу на площади, на корсо, в улочках. Некоторые забежали домой за одеялами или какими-нибудь ценными вещами на случай, если при повторном толчке их дом не устоит. А потом снова вернулись на улицу, мучительно ожидая несчастья.

Один Элия бегал по улицам, суетился, пробираясь сквозь толпу и спрашивая всех знакомых:

— Моя мать? Вы не видели мою мать?

А вместо ответа на его вопрос все твердили одно и то же:

— Сядь, Элия. Перестань бегать. Подожди. Сейчас все повторится. Останься с нами.

Но он не слушал и продолжал поиски, словно ребенок, потерявший в толпе маму.

На площади он услышал, как кто-то крикнул ему:

—  Явидел твою мать. Она шла на кладбище.

Даже не поискав глазами того, кто пришел ему на помощь, он помчался к кладбищу.

Земля снова затряслась так неожиданно, что Элия упал лицом в дорожную пыль. На самой середине улицы. Под ним гудела почва. Камни шевелились под животом, под ногами, под ладонями. Земля растягивалась, сжималась, и он чувствовал каждую ее судорогу. Ее гудение отдавалось в его костях. Несколько секунд он лежал так, уткнувшись лбом в пыль, потом колебания прекратились. Это было всего лишь эхо прошедшего гнева. Своим вторым пушечным выстрелом земля напомнила людям о себе. Она здесь. Она живет под их ногами. И возможно, придет день, когда от усталости или от гнева она поглотит их всех.

Когда гудение прекратилось, Элия встал. По его щеке струилась узенькой ленточкой кровь. Падая, он поранил себе бровь. Даже не стерев ее, он продолжил свой путь к кладбищу.

Входные ворота валялись на земле. Он перешагнул через них и пошел по главной аллее. Надгробия повсюду были выворочены. Длинные разломы тянулись по земле, словно шрамы на теле атлантического краба. Статуи были разбиты. Некоторые мраморные кресты виднелись в траве, разбитые на куски. Подземный толчок прошел по аллеям кладбища, словно там как смерч пронесся табун диких лошадей, сбивая статуи, переворачивая вазы и раскидывая большие букеты засохших цветов. Кладбище разрушилось, так рушится дворец, выстроенный на сыпучих песках. Элия дошел до огромного разлома, который перерезал аллею. Он молча посмотрел на него. Земля здесь еще не совсем сомкнулась. И в эту минуту он понял, что бесполезно звать Миуччию. Понял, что больше никогда не увидит свою мать. Земля поглотила ее. И не отдаст обратно. И еще он почувствовал в жарком воздухе запах матери.

Земля содрогнулась и унесла в свои недра старое уставшее тело Кармелы. И тут уже ничего не поделаешь. Он перекрестился. И еще долго стоял, склонив голову, на кладбище Монтепуччио посреди разбитых ваз и раскрытых могил, а теплый ветер, лаская его лицо, осушил кровь на его щеке.

Анна, слушай, это с тобой тихим голосом говорит старая Кармела… Ты не знаешь меня… Я так давно стала старой слабоумной женщиной, которой ты сторонилась. Я уже ни с кем не говорила… Никого не узнавала. Анна, слушай, теперь я все расскажу… Я Кармела Скорта… Я рождалась много раз, в разном возрасте… Сначала, когда Рокко ласково провел рукой по моим волосам… Потом, позднее, на борту судна, которое возвращало нас на нашу несчастную землю, под взглядами моих братьев… От стыда, который охватил меня в ту минуту, когда меня выставили из очереди в Эллис Исланде, чтобы отказать мне…

Земля разверзлась… Я знала, что она разверзлась для меня… Я слышала, как меня зовут мои братья… Мне не было страшно… Земля разверзлась… Мне оставалось только спуститься в разлом… Я иду к центру земли, чтобы воссоединиться со своими братьями… Что оставляю я за собой?.. Анна… Я хотела бы, чтобы ты услышала, как будут говорить обо мне… Подойди ближе, слушай… Я — неудавшееся путешествие на край света… Я — дни печали у ворот самого большого из городов… Я была яростной, трусливой и щедрой… Я — сушь солнца и жажда моря.

Я так и не смогла ответить Раффаэле и до сих пор плачу от этого… Анна… До самого последнего своего часа я была только сестрой братьев Скорта… Я не осмелилась принадлежать Раффаэле… Я Кармела Скорта… Я ухожу… Пусть земля сомкнется надо мной…

Глава десятая

ШЕСТВИЕ В ЧЕСТЬ СВЯТОГО ЭЛИИ

Элия проснулся поздно, голова была немного тяжелая. За ночь жара так и не спала, и сон его был беспокойным. Мария сварила ему кофе и пошла открыть магазин. Элия встал, мысли его путались, затылок был мокрый от пота. Он думал только о том, что, пожалуй, день предстоит длинный: сегодня престольный праздник в честь святого Элии. Прохладный душ немного взбодрил его, но едва он надел белую рубашку с короткими рукавами, ему снова стало жарко. А было всего десять часов утра. День обещал быть удушающим.

В этот час его небольшая терраса была в тени. Он вынес туда плетеный стул, чтобы там выпить кофе, надеясь хоть на малейший ветерок. Он жил в небольшом белом доме с красной черепичной крышей. В обычном для Монтепуччио доме. Терраса находилась на первом этаже, защищенная от тротуара балюстрадой. Он сидел там, с наслаждением попивая кофе и пытаясь собраться с мыслями.

На улице играли дети. Маленький Джузеппе, сын соседки, два брата Мариотти и другие, которых Элия знал только в лицо. Они играли, понарошку убивая собак квартала, поражая невидимых врагов или просто гоняясь друг за другом. Кричали. Ловили друг друга. Прятались друг от друга. И вдруг одна фраза закрепилась в его мозгу. Ее прокричал один из мальчиков своим приятелям:

— Нельзя забегать дальше, vecchietto [25]!

Элия поднял голову, оглядел улицу. Мальчишки продолжали играть, прячась за машинами, припаркованными вдоль тротуара. Элия поискал глазами старика, чтобы определить, каковы границы их игрового поля, но никого не увидел.

— Не дальше, vecchietto! — снова прокричал мальчишеский голос.

И тогда Элия понял. И невольно улыбнулся. Vecchietto — это он. Здесь, сидящий на стуле, он и есть тот старичок, что ограничивает поле игры. Его мысли сразу побежали куда-то, и он забыл о мальчишках, об их воплях и воображаемых выстрелах. Он вспомнил, да, вспомнил, что так же, как сегодня сидит он, сидели у своих домов его дяди. И что тогда они казались ему стариками. Что его мать перед смертью сидела на этом стуле, на этом самом плетеном стуле, и целыми днями смотрела на улицу, впитывая ее шумы. И вот теперь пришла его очередь. Он стал стариком. Жизнь прошла. Его дочери уже двадцать лет. Анна, его дочь, которой он не устает любоваться. Да. Время прошло. Теперь его очередь сидеть на плетеном стуле на углу улицы и смотреть, как мимо проходят молодые.

Был ли он счастлив? Он припомнил все минувшие годы. Как оценить жизнь человека? Он прожил свою так, как и все. Полную то радости, то слез. Он потерял всех, кого любил. Своих дядей. Свою мать. Своего брата. Он познал эту боль. Чувствовать себя одиноким, никому не нужным. Но он хранил в своем сердце ту чистую радость, которую ему дали Мария и Анна, и эта радость окупала все. Был ли он счастлив? Он вспомнил годы после пожара и его женитьбы. Они казались бесконечно далекими, как бы из другой жизни. Он вспомнил эти годы и подумал, что ведь все это время у него не было секунды, когда бы он мог вздохнуть свободно. Он зарабатывал деньги. Он работал столько, что его ночи были не длиннее, чем его сиесты. Но он был счастлив. Его дядя, его старый дядя Раффаэле, был прав, когда однажды сказал ему: «Трудись до седьмого пота». Он так и трудился. Он был счастлив и изнурен. Его счастье было рождено бесконечной усталостью. Он боролся. Боролся упорно. И теперь, когда он превратился в старичка, что сидит сейчас на своем стуле, теперь, когда он перестроил свой магазин и создал для жены и дочери достойную жизнь, теперь, когда он мог бы быть совершенно счастлив, потому что ему ничто не угрожает, потому что он наконец выбрался из нищеты, у него не было ощущения полного счастья. Он жил в благополучии и спокойствии, это уже было большой удачей, у него были деньги, но то шальное счастье, однажды выдранное им у жизни, осталось где-то там, позади.

25

Старичок (ит.).