Смерть короля Тсонгора

Самилия плакала. Она была всего на два года старше Субы. Они вместе воспитывались. Одна кормилица давала им свою грудь, это еще больше связало их. Они играли в одни и те же игры в коридорах дворца. Она с материнской заботливостью пеклась о своем брате. Причесывала его. Брала его за руку, когда ему было страшно. И вот сегодня она, слушая, как по-взрослому он говорит, не удержалась и тоже обратилась к братьям:

– Братья мои, нам осталась последняя ночь, которую мы проведем вместе. Завтра, я чувствую это, для нас начнутся испытания, которые обескровят нас и сделают одинокими. Мы выращены одним отцом. Во мне течет та же кровь, что и в вас. До сегодняшнего дня мы были кланом Тсонгора. Детьми короля, его гордостью, его силой. Он умер, и мы перестаем быть его детьми. С сегодняшнего дня у нас нет больше отца. Вы уже мужчины. Каждый из вас выберет свою дорогу. Я чувствую, и вы тоже должны чувствовать, что никогда больше мы не будем так едины, как сегодня. С завтрашнего дня каждый из нас ступит на свой путь в жизни. Это хорошо. Так и надо. Но давайте в последний раз проведем эту ночь все вместе. Пусть до рассвета живет клан Тсонгора. Воспользуемся этим временем. Временем жизни и выбора удела каждого. Пусть нам принесут кушанья и питье. Пусть нам поют печальные песни нашей страны. А потом, проведя эти часы вместе, мы простимся друг с другом. Нужно сказать друг другу «прощай». Я знаю это. Сказать «прощай» Субе, которого я люблю, как мать любит свое дитя. Кто знает, что найдешь ты здесь, Суба, когда вернешься к нам? Кто знает, будет ли еще здесь кто-нибудь, чтобы встретить тебя, омыть тебе ноги, предложить тебе фрукты и воду в знак гостеприимства? Кто знает, будет ли здесь кто-нибудь, чтобы выслушать твой рассказ о том, как ты жил те годы, что провел вдали от нас? Прощайте и вы, Сако и Данга, братья-близнецы, мои братья, прощай и ты, Либоко, ты всегда был моим советчиком. Завтра начинается новая жизнь, и я не знаю, останетесь ли вы моими братьями. Позвольте мне обнять вас всех. Простите мне мои слезы. Это потому, что я люблю вас, и потому, что в последний раз…

Самилия еще не закончила, а Суба уже крепко сжал ее в своих объятиях. Слезы катились по их лицам. И, как река в половодье, которая выходит из берегов и постепенно захватывает все ручейки вокруг, слезы пробежали от Самилии к Субе, от Субы к Сако, от Сако к Либоко. Все плакали – и улыбались. Они смотрели друг на друга, словно стараясь навсегда сохранить в своей памяти лица тех, кого любили.

Наступила ночь. Им приготовили трапезу. Пригласили музыкантов и певцов, которые пели об их родной земле и о горе разлуки с нею, пели о давних временах и о времени, которое похоронило все. Братья и сестра сидели рядышком. Смотрели друг на друга. Обнимали друг друга. Шептали друг другу слова, которые значили только одно: что они любят друг друга. Вот так они провели эту последнюю ночь. Во дворце Массабы. Под звуки кифар, с кубками вина, которые наполнялись с нежным журчанием.

Звуки этой последней совместной трапезы достигли зала, где стоял катафалк, как неразличимая мелодия какой-то нежной музыки. И они захватили тело старого Тсонгора. Он слушал эти счастливые звуки из глубины своей смерти. Он поднялся и приказал Катаболонге, который умел слышать мертвых, сопроводить его в этот зал.

По коридорам пустынного, погруженного в траур дворца, стараясь, чтобы их не заметили, тихо двигались две фигуры. Они шли на звуки музыки, пытаясь в лабиринтах дворца найти зал, где собрались дети короля. Когда наконец они нашли его, старый Тсонгор притаился в углу, глядя на своих детей, в последний раз собравшихся вместе. Он видел, как они сидят рядышком, рука к руке, нога к ноге, как сплелись их волосы. Они были словно щенки, прижавшиеся к груди своей матери. Они были здесь, его дети. Они смеялись. Плакали. Без конца ласкали друг друга. Вино текло рекой. Музыка наполняла сердца сладостной грустью.

Старый мертвый король тайком смотрел на своих детей. И тоже впитывал в себя мягкий свет, который окутывал зал, запахи и голоса. Они были здесь все. Его дети. Перед его глазами. Счастливые. И тогда он прошептал самому себе: «Все хорошо». Словно поблагодарил своих детей за эту ночь расставания. И вернулся в холодный мрамор своего катафалка.

5

Но вот сон одолел детей Тсонгора. Они расстались. С сожалением разошлись по своим комнатам и уснули. Только Суба не лег. Он побродил немного по безлюдным коридорам дворца. Хотел в последний раз почтить старый дворец. Снова увидеть залы, где он вырос. Коснуться рукой мрамора коридоров и дерева такой знакомой мебели. Он двигался как тень, впитывая в себя все это в последний раз, и наконец спустился по широким дворцовым лестницам и вошел в конюшню. Теплый запах животных и сена вывел его из оцепенения. Он быстро прошел по главному проходу, ища верховую лошадь, которая подошла бы для него в изгнании. Чистокровную. Быструю. Сильную. Породистую лошадь, которая, как порыв ветра, пронесла бы его из одного конца королевства в другой. Он искал, но ему казалось, что все эти породистые лошади, великолепные лошади с расчесанными гривами как-то не подходят для его траура. Тогда он прошел в отдаленную часть королевских конюшен, где стояли рабочие лошади и мулы. И остановился. Вот что ему нужно. Мул. Медлительный и упрямый мул. Неприметное вьючное животное, которого не утомят ни усталость, ни солнце. Да, мул. Потому что он, Суба, хотел ехать медленно. Упорно. И повсюду, где он будет проезжать, нести весть о смерти своего отца.

Он покинул Массабу на своем муле, даже не отдохнув. Он покинул свой родной город и всех своих близких. Покинул их ночью. А перед ними открывалась новая жизнь, о которой они еще ничего не знали.

После часа езды, когда он уже давно потерял из виду последние холмы Массабы, он приехал на берега небольшого водоема, знакомого ему с детства, где в те годы он часто играл со своими братьями. Он спешился, дал мулу напиться, плеснул немного воды себе на лицо. И только когда он снова сел на своего мула, заметил поодаль на берегу нескольких женщин. Кажется, их было восемь. Они смотрели на него. Молча. Стараясь не шуметь. Стояли тесной кучкой. Это были женщины из Массабы, пришедшие ночью к водоему постирать свое белье. Они знали, что вот-вот начнется война и у них, наверное, уже не будет возможности выйти из города. Они знали, что в случае осады города вода будет строго распределяться. Вот они и воспользовались этой последней мирной ночью, чтобы прийти сюда постирать свои простыни, свои коврики, свои одежды в холодной воде водоема. Сначала при виде Субы они испугались. Но одна из них узнала его, и тогда они дружно вздохнули с облегчением. Они не двинулись с места, молча и неподвижно стояли. Он слегка кивнул им, они уважительно ответили на его приветствие. Потом он тронул своего мула и скрылся с их глаз. Он думал об этих женщинах. Он думал, что они будут единственными, кто видел, как он уезжал. Единственными, кто оказался рядом с ним в эту странную ночь. Он думал об этом и вдруг почувствовал, что кто-то следует за ним. Он обернулся. Это были они. В нескольких сотнях метров от него. Он остановился, и они остановились тоже. Приближаться к нему они не хотели. Он улыбнулся им и рукой сделал прощальный знак Они почтительно ответили ему поклоном. Он снова тронул своего мула и быстро удалился. Но через час пути снова почувствовал за спиной чье-то присутствие. Опять обернулся. Все те же прачки. Они терпеливо проследовали за ним по его следам и догнали. Оставив город, берег и свое белье. Суба не понимал, зачем они идут за ним. Он приблизился к женщинам так, чтобы они могли его услышать, и спросил:

– Женщины Массабы, почему вы идете за мной?

Женщины опустили головы и не ответили.

– Судьбе было угодно, чтобы мы встретились этой ночью, которая для меня – ночь изгнания. Я долго буду помнить ваши смиренные улыбающиеся лица. Но не медлите больше. Скоро рассветет. Возвращайтесь в город.