«Номер один»

Эмма лежала и слушала. Несмотря на толстое покрывало, ее пробирал озноб, и она думала о своем отце. Уйдя из семьи, он дал дочери урок: не доверять мужчинам. Оказалось, она снова забыла о нем. Она снова поверила мужчине.

Вот дура.

Она встала и быстро оделась. Несмотря на путающиеся мысли, у нее в голове нашлось место, чтобы испытать знакомое многим девушкам чувство неловкости, когда надеваешь смятое вечернее платье в холодном утреннем свете.

Эмма дошла до двери спальни, когда из ванной появился Кельвин. В первую секунду она подумала, что не нужно останавливаться, потому что она была полностью одета, а на нем было только полотенце. Он не смог бы удержать ее. Вместо этого она повернулась к нему.

— Звонил принц Уэльский, — сказала она, — и твоя жена. Оба оставили сообщения. Я их слышала.

Было понятно, что Кельвин сразу же понял, что это значит.

— А-а, — только и сказал он.

— Думаю, нужно сказать тебе спасибо, — сказала Эмма, безуспешно пытаясь улыбнуться горькой улыбкой. — Я искренне верю, что теперь навсегда избавилась от соблазна поверить мужчине.

В комнате по-прежнему было темно, но теперь Берилл видела, что стоявшая в ногах ее кровати девушка не была ее дочерью.

— Ты ведьма чертова, — крикнула Шайана, — ты сказала мне, что я хорошо пою, а потом сказала, что я пою плохо!

Теперь Берилл узнала этот голос. Она словно вынырнула из тумана, и до нее наконец дошло, что она окунулась в глубину самого страшного кошмара, которого больше всего боятся знаменитости: оказалась в плену у ненормальной фанатки.

— Где я? — пробормотала Берилл.

— Не важно, где ты, ведьма. Подумай лучше о том, что с тобой случится.

— Как ты…

— Как я привезла тебя сюда? Знаешь, может быть, я плохо пою, но из меня вышла неплохая актриса, правда, мама? — сказала Шайана, добавив в последние слова капризное калифорнийское нытье Присциллы Бленхейм.

— Черт! — воскликнула Берилл.

— Темные очки, угрюмая физиономия, огромные титьки, которые она себе сделала. В твоей суперпривилегированной стервозной дочурке ведь нет ничего особенного, верно? Я засунула два футбольных мяча под джемпер, натянула розовый парик и забрала тебя из «Порчестера», не вызвав ни одного вопроса. Конечно, без этого было бы сложнее.

Шайана подошла к Берилл и помахала чем-то у нее перед носом. Теперь глаза Берилл лучше привыкли к свету, и она смогла различить водительские права, калифорнийские водительские права.

— Да, ты права, — злорадно сказала Шайана. — Документ с фотографией, водительские права — американские водительские права. Кому, по-твоему, они принадлежат?

— Нет! — ахнула Берилл.

— Да! Ты права. Присцилле. Твоей драгоценной падчерице.

Бросив водительские права на беспомощное тело Берилл, Шайана вытащила сотовый телефон, самый прекрасный и дорогой телефон на свете.

— Телефон просто отпад, — сказала Шайана. — Мне не один час пришлось разбираться, как им пользоваться. Здесь и диктофон есть. Вот, послушай.

Шайана нажала на кнопку, и Берилл ахнула и чуть не задохнулась, услышав отчаянный и напуганный голос своей падчерицы.

«Мама, мама! Пожалуйста! — раздался голос из телефона. — Мне страшно, мама. Она схватила меня, она меня ударила, кажется, она мне что-то вколола… Меня связали… Я не знаю, где я. Мама, пожалуйста, дай ей то, что ей нужно. Делай то, что она говорит. Пожалуйста. Пожалуйста!»

Шайана выключила телефон.

— Я не собиралась бить ее, — сказала она, — по крайней мере, сначала не собиралась, но потом я подумала, как тебе будет плохо, если я ее ударю, и не смогла сдержаться.

— Шайана, немедленно прекрати это, — сказала Берилл, пытаясь говорить спокойно и с материнскими интонациями, — еще не поздно остановиться, а то ты навсегда разрушишь свою жизнь…

— Ты что, не слушала, Берилл? — ответила Шайана. — Ты не слышала, что я сказала тебе во время своего последнего прослушивания? Ты что, не слушала? Я сказала, что у меня нет планов после шоу. Я сказала, что, когда все будет окончено, у меня ничего не останется. Я сказала тебе это, Берилл. Так что не говори со мной о моей жизни, ее уже разрушили, ты уже разрушила ее. Ты сказала мне мечтать мою мечту, а потом отняла ее…

— Не я, не я! — пробормотала Берилл. — Это сделал Кельвин.

— Нет, это сделала ты, Берилл, потому что Кельвин, по крайней мере, был честен со мной с самого начала.

— Ну, тогда Родни…

— Ой, Берилл, да ладно тебе! Даже я знаю, что всем насрать на Родни. Но ты… Ты дала мне надежду. Ты сказала мне мечтать свою мечту.

— Шайана, пожалуйста, послушай меня, мы всем это говорим! Разве ты не понимаешь? Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Шоу «Номер один» — это развлекательное шоу. Певцы здесь не важны. Талант не важен. Это шоу про людей, просто прикол…

— Да, и прикалываются в нем к нам. К мечтателям!

— Ну конечно это так, Шайана, а как же иначе? Мы главное развлекательное шоу, ты должна помнить это. Мы не серьезная программа. Если ты серьезно хочешь стать певицей, иди на прослушивание в Ливерпульский институт театральных искусств или другую театральную школу. Я могу написать директору, если хочешь.

— Ты велела мне мечтать мечту.

— Да, я сказала это, и мне жаль, Шайана, но шоу «Номер один» не занимается воплощением ваших мечтаний. Кельвину плевать на ваши мечты, ему совершенно наплевать на вас. Знаешь, как он вас называет? «Сморчками», «липучками» и «выскочками», вот как. Мы все вас так называем. Прости, но это правда. Я не знаю, хорошо ты поешь или плохо. И мне плевать. Ты поверила не тем людям, Шайана. Не верь нам, и не верь в нас. Отпусти меня, и я попытаюсь помочь тебе найти людей, которым ты сможешь поверить. Пожалуйста. — Берилл пыталась освободить от веревок привязанные к кровати руки. — Что ты сделала с Присциллой? — пробормотала она. — Ты ведь не обидела ее.

— Да какое тебе дело до Присциллы, алчная старая ведьма? — рявкнула Шайана. — Ты засрала ее жизнь так же, как и мою.

— Что?!

— Ты использовала ее! Ты использовала всю свою семью. Да ладно тебе. Кто стал главным персонажем «Бленхеймов», а? Ты. Ты, и только ты. Присцилла и Лиза Мари в нем выглядят как надутые, недовольные, тупые, охеревшие от славы идиотки, кем они и являются, а Сиринити похожа на себя саму, ущербную ненормальную дуру! И ты рядом с ними! Старая добрая Берилл Бленхейм, рокерша, супермамочка!

— Я сделала Присциллу знаменитой.

— В чем знаменитой? Ни в чем. Она знаменита тем, что ругается? Что вечно ноет? Она явно недостаточно знаменита, чтобы продать хоть один альбом. Господи боже мой! Лиза Мари и я побывали в центре для наркоманов еще до того, как получили право голосовать на вонючих выборах! Я рассказывала «Нэшнл энквайер» о своей наркозависимости, пока ты продавала мою чертову жизнь на «Фокс-ТВ»!

Сначала Берилл не заметила.

— Чья это была дурацкая идея, мама?

Теперь она заметила.

— Мама?

— Не моя и не Лизы Мари, мы были детьми.

— О чем ты говоришь?

— И не моей настоящей матери, она так торчит, что не знает, какое сегодня число. Но в нашей семье всегда был только один нормально функционирующий мозг, верно? Одна ясная голова, наша старая добрая мама…

— Перестань! Перестань притворяться Присциллой. Я не твоя мать. Ты просто чокнутая дура. Ты никак не связана со мной или с Присциллой…

Девушка прошлась по комнате и включила свет.

— Ой, мама, хватит тебе! — рявкнула она. — До тебя что, еще не дошло?

Берилл лежала и моргала в свете лампы.

— Что не дошло? Отпусти меня, сука чокнутая!

— Я Присцилла, твою мать.

— Это неправда! Ты ненормальная, и тебе нужна помощь. Где моя дочь?

— Я же сказала, перед тобой, мама.

— Перестань называть меня мамой!

— С радостью! Хорошо. Отлично. Это отличная новость. Ты все равно никогда не была моей мамой.

— И прекрати это безумие.

— Мама, ты не слушаешь. Ты не слушала, когда я была Шайаной, и теперь не слушаешь, когда я Присцилла.