Все возможно, детка

Очередная баночка для спермы. Великолепно. Подумать только, а ведь когда я в подростковом возрасте занимался этим делом при первой же удобной возможности, мне и в голову не приходило, что на самом деле я тренируюсь и раз за разом репетирую то, что мне придется делать в самый, может быть, важный день моей жизни.

Люси пришлось нарядиться в некое подобие ночной рубашки, только с разрезом во всю спину. Этот наряд она прокомментировала так, что я чуть не выронил инструкцию по онанизму, которую в тот момент рассеянно изучал. (Можно подумать, что я до сих пор не выучил ее наизусть.)

— Миленькое платьице, — сказала она. — Думаю надеть такое на премьеру.

На какой-то момент я просто потерял дар речи и застыл с отвисшей челюстью.

— На премьеру! — сказал я с дрожью в голосе, абсолютно не представляя себе, что будет дальше. — На какую премьеру?

— Да на какую угодно, на любую премьеру, — ответила Люси, посмотрев на меня как-то странно. — Просто на премьеру, и все. Шучу.

Тут как раз вернулся Чарлз, призвавший меня исполнить свой долг. Он просунул голову за занавеску и зловеще-многозначительно поманил меня пальцем.

— Апартаменты ждут вас, — сообщил он. С мрачной решимостью я взял баночку и вышел за занавеску.

В стационаре, в отличие от амбулатории, оказалось как минимум две комнаты, предназначенных для таких, как я. Таким образом, давление со стороны ожидающих своей очереди было сокращено. Чарлз даже сообщил мне доверительным тоном, что в моем распоряжении столько времени, сколько мне для этого потребуется. Торопиться, мол, все равно некуда, потому что мы здесь в любом случае проторчим целый день.

Что ж, слабое утешение, особенно если учесть, что это, пожалуй, был самый трудный и напряженный визит к тетушке Ладошке за всю мою жизнь. Настал, как говорится, момент истины. Сидя в одиночестве в этой пустой комнате со спущенными штанами (тщательно вымыв, как предписано инструкцией, свое мужское достоинство), я погрузился в размышления на тему странной, я бы даже сказал, пугающей природы выпавших на мою долю супружеских обязанностей. Взять, например, мою жену, которую я очень люблю: ей, чтобы дойти до сегодняшнего дня, пришлось пережить полтора месяца бесконечных процедур, анализов и выдержать терапию, весьма назойливо вторгавшуюся в организм. День за днем ее буквально по часам накачивали лекарствами, заставляя ее тело на какой-то период замереть в преждевременной менопаузе, а затем подталкивая его к тому, чтобы оно проснулось и стало поспешно наверстывать упущенное, продуцируя яйцеклетки в таком количестве, что столь активные яичники уже начинают давить на другие внутренние органы. Чуть ли не через день, неделю за неделей, Люси приходилось мотаться через весь город сюда в клинику, где она просиживала в очередях долгие часы, общаясь с такими же, как она, отчаявшимися женщинами в ожидании какой-нибудь очередной жуткой процедуры, когда в ее тело закачают всякую гадость и препарируют ее женскую сущность в самых благих — исследовательских и диагностических — целях. А причиной, заставляющей ее терпеть все эти муки и издевательства, является не что иное, как отчаянное желание иметь детей — желание, которое, возможно, сегодня наконец-то исполнится.

Так вот, если именно сегодня, в такой ответственный день, я не смогу выдать грамотную, подобающую случаю эякуляцию прямо в баночку (и при этом непременно поймав первую каплю), то вся эта череда чудовищных мучений может пойти прахом. Я сел на стул, один в комнате, и с осознанием такой гигантской ответственности постарался привести свой пенис в состояние, подобающее важности момента, с тем, чтобы, успешно помастурбировав, оправдать надежды и чаяния столь горячо любимой мною женщины.

Сэм вернулся из комнаты, где выполнял свой долг, бледный как полотно. Он как-то криво усмехнулся и сказал, что вроде бы получилось достаточно. Я ответила, что тоже, черт возьми, надеюсь на это, потому что в общем-то много врачам и не нужно. Им нужен только один.

Забор яйцеклеток тоже оказался тем еще мероприятием. Сидя рядом с Люси и наблюдая, как врачи готовят все необходимое для операции, я почувствовал себя незваным гостем на собственной вечеринке. Когда наконец до нас дошла очередь, Люси отвезли на каталке в операционную, я же тащился за ней, чувствуя себя полным идиотом в зеленом медицинском халате, полиэтиленовой шапочке и пластиковых бахилах.

Меня усадили в угол помещения — там, где я никому не мешал. Вскоре Люси под воздействием наркоза отключилась и даже стала похрапывать. Ее ноги вдели в какие-то стремена, и доктор, не теряя времени даром, сразу же приступил к делу. Перед ним находился небольшой телевизионный монитор, на котором с помощью ультразвуковой аппаратуры или чего-то подобного можно было видеть, что происходит внутри тела Люси. Доктор стал объяснять мне:

— Видите, вон та белая точка на экране — это и есть игла. Видите, как она двигается? Вот я подвожу ее к фолликулу, который нужно вскрыть. Видите, как он сдувается?

Отвечать я не стал, поскольку слова врача звучали не как вопросы, а как утверждения. Кроме того, я был слишком напуган происходящим, чтобы выдавить хоть слово. И потом, мне не хотелось никого отвлекать от дела каким-либо словом или делом. Тем не менее мне удалось рассмотреть то, что описывал доктор, — темные полупрозрачные пузырьки, привлекаемые яркой белой точкой и сдувающиеся по мере того, как игла высасывала из них содержимое.

— А сейчас мы откачиваем из фолликула жидкость, в которой и должны содержаться яйцеклетки.

И то верно: в подтверждение слов врача его ассистенты заполняли пробирки одну за другой бледно-розовой жидкостью, а затем передавали их через отверстие вроде кухонного окна в помещение, где, по моему разумению, находилась лаборатория.

Это было просто невероятно. Какая-то женщина кричала через окошко: «Одна яйцеклетка… еще две яйцеклетки… еще яйцеклетка», — ни дать ни взять официантка на раздаче. Это напомнило мне эпизод из фильма «101 далматинец», где няня, словно не веря своим глазам, взволнованно повторяет: «Еще щенятки!» В общем, в конце концов врач получил столько яйцеклеток, сколько ему хотелось, подогнал задним ходом к Люси под ноги каталку и начал выпутывать ее из устройства, в которое она была упакована.

По дороге домой, уже в машине, Сэм рассказал жив все, что происходило. Мне а без того было довольно паршиво после наркоза, так что подробные истории о том, как врачи выкачивали яйцеклетки из моих яичников, вряд ли могли улучшить мое состояние. Что ж, по крайней мере, все уже позади. По словам Сэма, врач сказал, что им удалось выкачать из меня двенадцать яйцеклеток, то есть примерно столько, сколько им и было нужно. Сэм также сказал, что у докторов есть как раз дюжина сперматозоидов. Думаю, это он так пошутил.

В голове с трудом укладывается, что в тот самый момент, когда мы ехали домой, там, в клинике, его сперматозоиды раскручивали на центрифуге, подготавливая к тому, чтобы, встретившись с моими яйцеклетками в пробирке, они вели себя как положено.

В общем, мы оба сошлись во мнении насчет того, что меньше всего хотелось бы пережить все это еще один раз. Я высказала надежду, что нам больше это не понадобится. В конце копире, после искусственного оплодотворения очень часто рождаются двойняшки, а то и тройняшки (боже мой!). Сэм сказал, чтобы я заранее не радовалась, чтобы не сглазить, но мне кажется, что все это ерунда. Сама не знаю, откуда, но во мне появилась твердая уверенность в том, что на этот раз все сработает.

— Мне почему-то сейчас хорошо, — сказала я Сэму, — особенно внутри.

В этот момент меня и вытошнило прямо в открытый бардачок. Но ничего страшного, доктора предупреждали, что это может случиться. Так что со мной все в порядке, чего не скажешь о Сэме, которому пришлось чистить машину.

Дорогой Сэм.

Сегодня начались съемки. Боже, как это интересно и захватывающе. Снимаем мы на одном старом заброшенном складе в Докленде [18], где декораторы построили интерьер больницы. Добрался я туда на скоростном трамвае — отличная штука. Мне предлагали прислать машину, но я отказался. Того и гляди, Люси заинтересуется, с каких это пор Радио Би-би-си так носится со своими выпускающими редакторами, что даже возит их на работу на машине. Утром, когда я уходил из дома, она еще лежала в постели. Я принес ей чашку травяного чая и с трудом удержался от того, чтобы прямо взять и сказать ей, куда и зачем я сейчас уезжаю. Как бы было замечательно раз и навсегда покончить со всей этой ложью.

18

В Лондоне район современных построек, возведенный на месте старых доков.