Хорошо сидим!

Через некоторое время Мирзабай тут же, за столом, рассказал принципы дервишской жизни. Причем «от» и «до». И так на Аркадия поглядывал… Мол, парень, ты, кажется, хотел практический материал, а тот «…пещера Платона, пещера Платона»… Дело в том, что Аркадий с доктором Толиком (известный в Ташкенте хирург) все время рассуждали про пещеру Платона. Они явно этим наслаждались, хвалили друг друга, два интеллигентных человека, действительно интеллигентных. А я их все время подначивал: «В пещеру Платона залезли, ничего не видите».

И тут Мирзабай на чистом русском языке и говорит: «Однажды ученик Платона…»

Все так и встрепенулись: он всегда говорит по-русски с акцентом, всегда плохо – как бы плохо, потому что он на этом «как бы плохо» такие перлы рождает – диву даешься. Например, известно, что всякое волнение – это как бы ревность (не меня, не обо мне), и вот Мирзабай такой перл родил – «не ревнуйся». Или еще: «Жевательная резинка. Называется доброта». И это человек плохо знает русский язык! А вот еще: «Вопрос задает – голос слушает».

Итак, на чистом русском языке мы услышали следующую притчу. Однажды ученик Платона заявил, что превзошел своего состарившегося учителя. Платону доложили об этом, и он предложил устроить соревнование с учеником. Ученик согласился. Тогда Платон сказал: «Пусть каждый из нас приготовит яд. И каждый воспользуется любым противоядием. Кто останется жив, тот и прав, а поскольку я действительно уже стар, то первым выпью яд, приготовленный моим учеником».

Целую неделю готовил яд ученик Платона; приготовил – и на площади, при свидетелях, как положено, Платон благодарит ученика, выпивает кубок с ядом и уходит. Заранее была приготовлена ванна с молоком, куда Платон сразу и погрузился. Вокруг него девушки пляшут, музыка играет. Народ слушает, как умирает Платон, – а там как бы идет гулянье. Платон между тем посидел в ванне с молоком, молоко из него весь яд выбрало, и на следующий день он, целый и невредимый, предстал перед изумленной толпой. Ученик – в шоке.

«Теперь моя очередь, – говорит Платон. – Но я действительно не такой молодой, как ты, и мне для изготовления яда понадобится сорок дней». На эти сорок дней нанимает Платон человека и поручает ему по ночам стучать молотком о ведро (тюк-тюк, тюк-тюк), а сам развлекается: музыка, девушки. Ученику докладывают, что по ночам Платон стучит – изготавливает яд. И так сорок дней. Мирзабай замечательно сказал: «На сороковой день наливает Платон „чистый минеральный вода“ (подчеркнул – „минеральный“), подносит ее ученику, ученик выпивает и умирает».

Мы замечательно ездили к Мирзабаю и, конечно, общались с ним, но, чтобы начать его слышать, нужны время и практика. Большинство людей поначалу слышат только «вставки».

Помню, когда я шестнадцатилетним мальчишкой на завод пришел, в механический цех, я никак не мог понять, чего от меня хотят, когда говорят: «Трам, тарарам, тарарам, пам, пам, напильник там…» Я: «Что?» – «Ах, ты, там…» и т.д. Прошло немного времени, и я уже слышал просто: «Дай напильник».

То есть в этом у меня есть опыт – из мата слова вылавливать.

Вот и получается – все сидят за столом, человек открыто рассказывает, а его никто не слышит. Причем в наш последний приезд Мирзабай рассказывал обо всем очень подробно.

Вот, например, такой эпизод. Мастер Мирзабая – Йоллу – всегда носил с собой большой мешок, где могли оказаться совершенно неожиданные вещи. Однажды сели они в автобус, а денег нет. На остановке водитель собрался пить чай, и Йоллу вынул из своего мешка целый килограмм сахара и отдал этому водителю. Мирзабай тогда не мог понять, зачем было отдавать весь сахар, но потом они все время ездили бесплатно на этом автобусе.

Говорили, какая-то семья приехала к Мирзабаю с ребенком. Им повезло – они увиделись с Йоллу. Он прикинулся совсем сумасшедшим и подарил ребенку электрическую лампочку из своего мешка, не перегоревшую. Родители долго недоумевали, что это значит.

Кто-то мне рассказывал, что однажды Йоллу устроил такую провокацию. Сделал так, чтобы все видели, как он пошел в ресторан и устроил там кутеж на деньги, которые ему подавали сердобольные односельчане. Настоящий кутеж, с танцовщицами. По их восточным понятиям, просто оргию. После этого инцидента группа возмущенных правоверных поджидала его у выхода из ресторана. Его избили (так, чтобы убить), потом кинули в арык и ушли. Утром эти же люди приходят на базар… Йоллу танцует.

Когда сотрудники ГБ приехали к Мирзабаю, нас всех там «повязали», обыскали, затем по одному выпускали на улицу, потом, разумеется, отвезли на допрос. Так вот, когда меня выпустили на улицу, один милиционер из оцепления попросил у меня сигарету и спрашивает: «Почему вы ездите к этому Мирзабаю? Я тебе скажу, у нас в соседнем колхозе Пир живет, я и сам ему каждый месяц десятку даю. Как не дать? А вдруг что-то случится?!»

Я, помню, тогда замечательную объяснительную написал после допроса: «Я, такой-то, такой-то, езжу к Мирзабаю потому, что интересуюсь проблемами резонанса между объективной и субъективной реальностью. Знания, которые передает Мирзабай, помогают мне решить эти проблемы».

Хорошие были времена – страшные и романтические. А сейчас приезжаешь в Ташкент, смотришь: Мирзабай живет среди них, заботиться им о нем особо не надо – деньги передаем, квартиру купили. Учись себе! Нет! Боятся – и все тут. Только доктор Толик с Мирзабаем как-то чисто по-человечески контактирует. Толик его уважает, потому что как хирург в жизни многое видел. Толик поражается, что у человека, отсидевшего двенадцать лет, столько бодрости духа и жизненной силы. Толик что-то понял, а остальные просто считают: «Он с нами работает! Спасибо! Пойдем послушаем нецензурные выражения». Полный маразм. А разговаривают они с Мирзабаем просто как с полным идиотом. Знаете ли, эдакий дикий человек, попал в город, ему надо все объяснять.

Хотя я им рассказывал, как был с Мирзабаем в Академии наук в Москве. Тогда один из пытающихся быть учеником проверку, видите ли, устроил. Кинул его где-то на окраине Москвы специально, бросил просто, он все сомневался: «Мастер – не мастер». Мирзабай же, впервые будучи в Москве, спокойно добрался туда, где он жил, без всяких проблем. Просто смешно. Нельзя быть беременной чуть-чуть. Нельзя верить чуть-чуть – либо верь, либо не верь. Люблю я этого человека. Я видел Мирзабая в разных ситуациях, но он всегда был самим собой. Всегда. На базаре, на кладбище, в Институте востоковедения, в Звездном городке. Он всегда был самим собой. Дай Бог нам всем!

Однажды Мирзабай решил попробовать проституток. «Соблазн большого города». На Востоке все по-другому, не так, как у нас. Люди, живущие в провинции, в основном зоофилы, потому что проституток там нет, танцовщицы (вроде гейш) стоят очень дорого, а чтобы жениться, нужен калым. Поэтому зачастую козочками удовлетворяются. А тут, стало быть, Мирзабай решил попробовать «запретный плод». Поймал какого-то парня на автобусной остановке и говорит ему: «Хочу девочек!» Тот привел ему двух профессионалок. Они неделю к нему ходили, потом потребовали денег за работу. Он им: «Денег нет». Они: «Ковер давай». Он: «Берите!» Рассчитался – и все! Закончил с этими развлечениями. Ему же привязываться нельзя ни к чему. Он даже каждый день разные сигареты курит. Это один из дервишских принципов – ни к чему нельзя привязываться. Представляете себе, что это значит, если бы бомж привязался к «Реми Мартин», а на простой самогон уже не реагировал!

Когда мы организовали перезахоронение праха матери Мирзабая, со времени его выхода из тюрьмы прошло два года, но в родные места после долгого перерыва он попал впервые. Его там уже, можно сказать, похоронили. А тут он появляется. Мы его приодели – костюм «от Кардена», пальто «от Кардена», шапка меховая. По местным понятиям – замминистра, не ниже. Привозит прах матери из самой Литвы. А в тех краях месячная зарплата колхозника – мешок муки. Мирзабай же деньги из сумки достает. Встречала его вся деревня. Поминки были. Один из его двоюродных братьев рассказывал, что ничего не знал о приезде Мирзабая, но вдруг почувствовал, что надо ехать (он живет в другом городе), и приехал именно в этот день.