Безжалостный Орфей

— Конечно! — сказал Монфлери. — Если убита молоденькая барышня, наверняка дело ручек другой барышни. Уж поверьте мне…

— Много встречали убитых барышень?

— О, вы шутник, господин Лебедефф! Нет, Монфлери всего лишь знает жизнь, он знает женщин. Нет страшнее хищника, чем женщина, оскорбленная ревностью. Она способна на все, чтобы защитить свое гнездо, свой очаг. Они хитры и коварны в своей мести. Умны, как змеи, беспощадны, как драконы. И потому Монфлери никогда не прикоснется к женским прическам! Поверьте мне…

— Обещаю обдумать ваши слова…

— И не пожалеете! Ищите женщину, и вы всегда найдете преступника. Во мне французская кровь, а сколько ее пролили ревнивые и преступные женщины… О да!.. За что же с ней поступили так жестоко?

— Это выясняет следствие.

— Как любопытно! Кто же сыщик? Наверно — вы? Я угадал? Признавайтесь!

— Вот еще, не хватало сыском заниматься, — сказал Лебедев, борясь со сладкой зевотой. — Следствие в надежных руках. Поручил его лучшему ученику великого Ванзарова.

— А кто такой этот Ванзаров? — удивился Монфлери. — Никогда не слышал.

— Он сторонился дешевой популярности. Сама скромность. Лучший сыщик столицы, а может, и России.

— Так приводите его к нам! Что же прячете такой талант!

— К сожалению, это невозможно… Он погиб, исполняя служебный долг.

— Такая потеря!

— Невосполнимая. Но ученик должен превзойти учителя. Скоро, если уже не сегодня, убийца будет изобличен и пойман. — Кажется, Аполлон Григорьевич и сам в это поверил. Так ему было хорошо.

— Это прелестно! — сказал Монфлери, совершив последний взмах и глядя в зеркало на свое произведение. — Горячий компресс, мон шер, — это то, что сейчас нужно.

Шелковые щеки не возражали предаться сладкой пытке. Принесли полотенца, нагретые ровно настолько, чтобы не обжигать, а холить кожу теплом и ароматом ванили с мятой. И Лебедев погрузился в них.

Сквозь волны блаженства Аполлон Григорьевич слышал, как сосед отказался от укладки, сославшись, что слишком торопится. Судя по вздохам, Монфлери был опечален, что Анри не смог вознести драгоценного клиента на высоту удовольствий и тот уходит не совсем идеальным. Приличия требовали сказать «до свидания» знакомому, но жар полотенец был так хорош, что не было человеческих сил оторваться от него. И Лебедев остался в жаркой темноте.

* * *

Роберт Онуфриевич не мог поверить такому счастью. Откуда ни возьмись свалился спаситель. Хоть росту в спасителе от силы два с половиной аршина, молоко с губ обсохло на днях, да и чин самый пустяшный, но теперь есть на кого взвалить обузу. Мальчишка на вид — желторотый птенчик, но раз от Лебедева прислан, значит, есть за что. А приглядишься: и смышленый, и напористый, и хваткий. Как появился, так и затребовал дело. Сердце пристава невольно умилялось стараниям юноши. Его-то родное дитятко схожих лет утруждало себя лошадьми на скачках да актрисками в театрах. А этот — трудяга, вон как принялся.

Бублик предоставил карьере великого сыщика двигаться без помех.

Первое время Коля ожидал, что сейчас его погонят в лавку, но чиновники 1-го Литейного вели себя уважительно, а дежурный принес чай, да еще с сахаром. Гривцов покраснел, кое-как пробормотав благодарность. И за бумажки взялся со всем старанием.

В них было не так уж и много дельного. Жертва — Саблина Мария Ивановна, двадцати шести лет, из мещанского сословия. Зимой 1893 года приехала из Вологды на заработки. Паспорта не имела, но разрешение на проживание в столице было выправлено как полагается. В домовой книге «Дворянского гнезда» была зарегистрирована чуть меньше девяти месяцев назад. Где проживала до этого — ничего не сообщалось. Но установить это полиции по силам, только времени отнимет. По словам владельца меблированных комнат, платила исправно и в срок. Источник ее доходов следствие установить не успело. К делу только прилагалась справка: среди билетных [2]Саблина не числится. Никаких жалоб от соседей на нее не поступало. Из ближних лавок брала чай, кофе и сладости. Как видно, кормилась не дома.

Швейцар показал: парадное отдельное, располагается за углом дома, на Бассейной, он все время у главного входа на проспекте. Около половины десятого прибежал посыльный с огромным букетом. Не прошло и пяти минут, как раздались жуткие вопли. Швейцар застал посыльного сползающим по ступенькам, дверь в квартиру распахнута. Показания редких соседей сводились к простым выводам: никто ничего не видел, Саблину почти не знали, она ни с кем не общалась. А гостей ее не знали и подавно.

Далее шли описание места преступления и снимки, которые успел сделать фотограф полицейского резерва. Коля мужественно рассматривал тело, висящее среди бра, и портрет, снятый на полу, убеждая себя, что привык к виду человеческой плоти. И, набравшись духу, стянул снимок, чтобы предъявить уличенному убийце. Он оставил у дежурного записку для пристава, где просил, чтоб его не ждали, помахал милым чиновникам и отправился в меблированные комнаты. С непременным желанием выйти на след преступника.

Но его ожидало внезапное препятствие.

Окинув взглядом существо в пальтишке и стоптанных ботинках, лепетавшее вздор, Медников прикидывал: сразу дать подзатыльник или обойтись щелбаном. Сопливый шпиндель с налету задает вопросы, какие и полиция не смела. Наверняка репортеришка вынюхивает. Пропечатает статейку — хозяин голову снимет.

— Иди-ка отсюда, пока цел, — сказал он, метко сплевывая у самых ног мальчишки.

Мальчишка не растерялся, не подался в бега, а потряс зеленой книжечкой Департамента полиции:

— Чиновник для особых поручений Гривцов, извольте отвечать! Или вызову в участок, там разговор другой будет…

Коле стоило гигантских, всех имевшихся у него усилий, чтобы голос не дрожал. Но он все равно дрожал. Впрочем, Медникову хватило. Приняв строгое положение спины, он целиком проникся помощью следствию.

— Вспоминайте, кто приходил утром, — потребовали от него.

Вспоминать было нечего. Медников встал на посту как обычно — около восьми. Но пост его находился здесь, у парадного входа. А за тем парадным следить не обязан. Жильцы этого не требуют. Даже наоборот. Так что проходивших мимо него готов указать, а что творилось за углом — извините.

— Что можете сказать о барышне Саблиной?

Что тут сказать? Барышня как барышня. Вежливая, всегда здоровалась первой. Жила тихо, незаметно. Переехала чуть меньше года назад. Особых гостей у нее не бывало. Поначалу частенько ходила куда-то с папочкой на тесемках. Но потом перестала. Одевалась хорошо, наряды часто меняла. Иногда к ней посыльный прибегал с цветами. Но от кого — неизвестно. Постоянных гостей швейцар не мог припомнить, наверное, они не хотели быть узнанными. Мало ли к кому человек идет, ему спрашивать не положено.

Получив столь важные сведения, Коля потребовал отвести его на место преступления для личного осмотра. Там уж наверняка найдет зацепку. Но Медников встал насмерть: дверь опечатана, а к гербовой печати не притронется и никому не советует. Пристав повесил, пусть сам и рвет. И свернуть швейцара было невозможно.

Оставалось приберечь силы для будущих побед. Поднявшись на второй этаж, Коля уткнулся в дверь, перечеркнутую грозной бумажкой. Напротив была такая же дверь из лакированного дуба. На долгий звонок открыла горничная в чистейшем переднике с шаловливыми глазками. С первого взгляда гость ей понравился. И усики такие трогательные: крохотные, только пробились. Она сладко улыбнулась и спросила:

— Чего вам, мальчик?

Дав петуха от волнения, мальчик объявил себя представителем власти. Чем окончательно покорил Марусю: такой молоденький, а уже «для особых поручений». Было Марусе что ему поручить. Перед взором пронеслись захватывающие картины, как она выскакивает из горничных за будущего министра полиции или что там происходит в женских мечтах. В общем, Коле были очень и очень рады. Пригласили на кухню, благо хозяева отправились с визитом, и готовы были ответить на любые вопросы. Какие ему захочется. Например, свободно ли сердце Маруси.

2

Проститутка, имеющая регистрацию Врачебно-санитарного комитета. Имела право легально заниматься промыслом на улицах. Получала желтую книжечку — билет, в котором отмечались даты врачебного осмотра.