Блондинка. Том II

Гостиничный врач сделал ей укол секонала — «успокоить нервы». Потому, что у нее была истерика. И еще она все время говорила, что сделает с собой «что-то страшное». На следующий день, прямо с утра, ею уже занялся доктор Боб и сделал ей второй укол секонала.

Но все это было давно, несколько месяцев назад. С тех пор, то есть с самого ноября, никакого секонала ей больше не вкалывали.

Ей вообще не нужны лекарства! Ну, разве что иногда, чтобы уснуть. А в целом время настало хорошее. И она поняла, что в жизни всегда наступают хорошие времена, и всегда вскоре после плохих, чтобы как-то все уравновесить. Нет, все действительно очень и очень неплохо. Наконец-то она сняла себе дом на юго-восточной окраине Вествуда, и друзья у нее были (не связанные с кино). И они заботились о ней, а она им доверяла. О, как бы ей хотелось верить, что им можно доверять! И исполнительные продюсеры со Студии снова ее полюбили. И простили ей все выходки. Потому что новый фильм должен был принести еще больше денег, чем «Джентльмены предпочитают блондинок». И зарплата у нее осталась прежняя — 1500 долларов в неделю. И на сей раз она не будет с ними из-за этого спорить. Она радовалась уже тому, что осталась жива. Может, было бы лучше, если б мы с ним поубивали друг друга.

Но он ее не убил и уже никогда не убьет. Теперь она полностью от него свободна. Она любила его, но теперь была от него свободна. Ей так и не удалось от него забеременеть. И он ничего не знал о ребенке. Даже когда она плакала по ночам по этому ребенку, он так ничего и не узнал. Он держал ее в объятиях, она называла его Папочкой, он утешал ее, но так ничего и не узнал. Наконец уже в октябре он согласился с условиями развода и обещал не беспокоить ее больше. Но у нее были все основания подозревать, что временами он следит за ней. Он следил за ее домом в Вествуде. Или же нанял кого-то для этой цели. А возможно, то был не один человек, а сразу несколько. Может, все это всего лишь игра ее воображения?.. Да нет же, не приснился же ей некий безликий мужчина в металлически-сером «шевроле», который медленно ехал за ней по главной улице Вествуда, причем их все время разделяла одна машина. А потом, на Уилшир, он вдруг резко набрал скорость — испугался, что потерял ее из виду. Она все это время пыталась сохранять спокойствие, дышала глубоко, считала вдохи и выдохи и одновременно вела свою машину в потоке движения. А потом воспользовалась случаем: резко свернула на парковочную стоянку у банка, через несколько секунд развернулась там в обратную сторону и выехала на боковую улочку, где уже до отказа выжала педаль газа и помчалась вперед, поглядывая в зеркальце заднего вида. Серого «шевроле» в поле зрения не было. Однако она, не сбавляя скорости, проскочила через перекресток, когда желтый свет светофора стал меняться на красный. И затем, смеясь, как маленькая девочка, быстро поехала на север, к скоростной автостраде на Сан — Диего и, уже мчась по ней, решила завернуть в Ван-Найс. «Вам меня не поймать! Не выйдет!»

Словом, в Ван-Найс она прибыла в самом приподнятом состоянии духа. Свернула с автострады, проехала мимо средней школы, где когда-то училась, и не почувствовала ровным счетом ничего, никаких эмоций, если не считать легкой обиды на мистера Хэринга, который за все это время ни разу не удосужился связаться с ней. В мечтах она часто воображала, как ее учитель английского приезжает к Пиригам, звонит в дверь и спрашивает удивленную Элси Пириг, нельзя ли поговорить с Нормой Джин. Потому как он крайне удивлен тем фактом, что Норма Джин вдруг перестала являться в школу. Как это понимать — вышла замуж?.. И даже его не предупредила? Ничего не сказала? И потом, она ведь так молода! И была такая способная. «Одна из лучших моих учениц за все те годы, что я здесь преподаю!» Но мистер Хэринг не пожелал спасти ее. Не написал ей ни строчки, когда она уже стала Мэрилин Монро. Неужели ни капельки ею не гордился? А может, напротив, он, как и первый муж, просто стыдился ее?.. «Я была влюблена в вас, мистер Хэринг. Но догадываюсь: сами вы меня ни чуточки не любили!»

Сцена из фильма, впрочем, не слишком оригинальная и убедительная, потому как к ней очень трудно подобрать соответствующие случаю слова. Особенно Норме Джин, пребывавшей тогда в отчаянии и слишком нежном возрасте, чтобы выбрать правильные слова.

Она ехала дальше. Вытирала слезы, выступившие на глазах, чувствовала, как часто бьется сердце. Ехала через город под названием Ван-Найс, который сейчас выглядел куда более процветающим, нежели в военное время. Здесь появилось много красивых частных домов, всяких учреждений, появились Ван-Найс-бульвар и Бёрбанк-бульвар. А вот и аптека Майера с новым белым фасадом, отделанным блестящей плиткой (а сохранилось ли внутри то красивое и высокое наклонное зеркало?). С замиранием сердца свернула Норма Джин на Резеда-стрит и проехала мимо дома Пиригов — ее дом! — оштукатуренного теперь под красный кирпич, но во всем остальном оставшегося без изменений. А вон и ее, Нормы Джин, окошко, на чердаке! Интересно, подумала она, продолжают ли Пириги брать сирот на воспитание? Ноздри у нее затрепетали — в воздухе пахло горелой резиной. И небо здесь какое-то странное, серовато-бесцветное. Она улыбнулась, заметив, что весь «бизнес» Уоррена Пирига переместился на соседний двор. Здесь под вывеской «РАСПРОДАЖА» стояли разбитые машины, старенький трактор и три мотоцикла.

Норма Джин могла бы и Пиригов обвинить в том, что они ее забыли, но это было бы неправдой — ведь Элси Пириг писала ей на адрес Студии, а сама она тогда, пребывая в обиде и гневе, порвала ее письма. Как же она сладка, ее месть! «Вот сейчас я проезжаю мимо вашего старого безобразного дома. Теперь я «Мэрилин Монро». А вы сидите там, внутри. Время ужина, но я не собираюсь останавливаться и заходить к вам. А вам бы, конечно, страшно хотелось повидать меня сейчас! Ту, которой я стала! Ведь ты видишь меня, Уоррен, не так ли? Небось, если я войду, предложишь мне банку пива из холодильника, как взрослой?.. Будешь почтителен. Любезно спросишь, не угодно ли мне присесть хотя бы на минутку. Я сяду, а ты будешь пялиться на меня во все глаза. И тогда я скажу: «Неужели ты не любил меня, Уоррен, ну, хотя бы немножко, а? Ты же должен был видеть, как ялюблю тебя».И с Элси я тоже буду очень вежлива. О, просто сама любезность, как та девушка из моей новой картины «Зуд седьмого года»! Словно между нами ничего такого не было. Нет, долго я там не задержусь, скажу, что у меня в Ван-Найсе назначена еще одна встреча. И уйду, пообещав прислать им билеты на мою следующую премьеру в Голливуде. И больше все вы от меня и слова не услышите! И это будет моя месть».

Но вместо всего этого она вдруг разрыдалась. Так горько плакала, что промок весь перед темно-синего нейлонового платья домохозяйки.

Актриса черпает из всего, чем жила. Из всей своей жизни.

Особенно — из детства. Хотя вроде бы ты и не очень-то помнишь это самое детство. Тебе только кажется, что помнишь, но ведь на самом-то деле ничего подобного! Даже потом, когда становишься старше, тоже не слишком хорошо помнишь свою юность и молодость. Мне кажется, большую часть воспоминаний составляют мечты. Импровизация. Возвращение в прошлое с целью изменить его.

Однако я все равно была счастлива, правда! Люди были так добры ко мне. Даже моя мать, которая потом заболела и уже не могла быть мне матерью, даже моя приемная мать в Ван-Найсе. Придет день, и я стану серьезной актрисой и буду играть в пьесах Клиффорда Одетса, Теннесси Уильямса, Артура Миллера. Я буду играть, воздавая тем самым должное этим людям. Их доброте, их человечности.

— О! Неужели это я?

Сюрприз заключался в том, что «Зуд седьмого года» оказался очень смешным фильмом. Эта Девушка Сверху, летняя фантазия Тома Ивелла, тоже была смешной.Норма Джин начала успокаиваться. Прижимая костяшки пальцев к губам, хохотала. Почему она так боялась увидеть себя именно в этом фильме? Но, увидев, сразу же успокоилась и сделала новое для себя открытие: оказывается, все, что говорили голливудские люди и критики, было чистой правдой.