Блондинка. том I

— Этот грим, он прямо как у вас, в похоронном бюро, да? — с тревогой спрашивала она. Баки хмурился.

— Да нет-нет, ничего подобного. Это последний писк моды, видел в одном голливудском журнале.

Но от грима исходил запах жидкости для бальзамирования, который ни с чем не спутать. И еще к нему примешивался запах чего-то сладкого, даже приторного, перезрелой груши, словом, в этом роде.

Снимками «после» Баки занимался не слишком долго. Он очень быстро возбуждался, откладывал фотоаппарат в сторону, начинал стаскивать одежду.

— О, Малышка моя!.. Малышка Куколка! Бо-же! — Он задыхался, будто только что вышел из волн на пляже в Топанге. Он хотел заниматься любовью, причем быстро, немедленно, и, пока возился с презервативом, Норма Джин отворачивалась, как отворачиваются пациенты, видя, что хирург берется за инструмент. Ей казалось, что она краснеет, причем вся, всем телом. Густой и кудрявый рыжий парик съезжал с головы на голые плечи, сексуальные черные лифчик и трусики казались жалкими обрывками ткани.

— Папочка, мне это не нравится. Я так не хочу. Я не в настроении.

Никогда прежде не видела она такого выражения на лице Баки. Оно казалось окаменевшим, как у Рудольфа Валентино в роли шейха. И Норма Джин вдруг расплакалась, а Баки раздраженно спросил:

— В чем дело? Что тебе не так?

И Норма Джин ответила:

— Просто мне не нравится, Папочка.

На что Баки, погладив свалившийся рыжий парик и ущипнув ее сквозь прозрачную ткань за накрашенный сосок, ответил:

— Еще как понравится, Малышка. Вот увидишь. Обещаю.

—  Нет,мне не хочется.

— Черт!.. Могу поспорить, твоя Маленькая Штучка уже готова. Она уже мокренькая. — И он запустил грубые настойчивые пальцы под полоску трусиков, между бедер. И Норма Джин отпрянула и оттолкнула его руку.

— О, нет, Баки, нет! Мне больно!

— Да перестань, Норма Джин! Как будто в первый раз. Раньше ведь не было больно. Тебе понравится! Сама знаешь, что понравится.

— А сейчас не понравится. И вообще мне все это не нравится!

— Да погоди ты, послушай, это ж просто ради шутки!

— Ничего себе, шутки! Только в краску меня вгоняешь!

Тут Баки уже начал терять терпение:

— Но ведь мы с тобой вроде женаты, так или нет? Вот уже больше года женаты. И это навеки, навсегда! И мужчины проделывают со своими женами целую кучу разных штучек, и ничего дурного в том нет!

— Нет, есть! Мне кажется, что это плохо, неприлично.

— Я просто говорю тебе, — терпение Баки лопнуло окончательно, — чем занимаются другие люди.

— Но ведь мы — не другие люди. Мы — это мы.

Баки с красным налившимся кровью лицом принялся снова поглаживать Норму Джин. На этот раз посильнее. По большей части все их споры и ссоры заканчивались тем, что Баки начинал гладить ее, при этом Норма Джин тут же уступала, смягчалась и притихала, как кролик, которого можно ввести в транс ритмичным поглаживанием и похлопыванием. Баки поцеловал ее, и она ответила на поцелуй. Но стоило ему снова взяться за трусики и лифчик, как Норма Джин резко его оттолкнула. Сбросила с постели на пол воняющий синтетикой кудрявый и блестящий парик, стала стирать грим, отчего ее пухлые губки тут же побледнели. По щекам катились слезы, оставляя черные полоски туши.

— О, Баки! Мне так стыдно. От всего этого я перестаю понимать, кто я естьна самом деле. Я-то думала, ты менялюбишь! — И она вся задрожала, так и зашлась в рыданиях.

Баки склонился над ней, Большая Штуковина нелепо и вяло болталась между ног, с кончика ее съехал презерватив. Он злобно и с недоумением взирал на жену. Что, черт побери, вообразила о себе эта девчонка? Да сейчас она даже не хорошенькая, лицо заплаканное, грязное. Сиротка! Точь-в-точь бродяжка, вот она кто! Одна из приемышей этих Пиригов!

И мать у нее сумасшедшая, судя по тому, что рассказывает о ней сама Норма Джин. А отца так вообще не было. А еще воображает о себе бог знает что, считает, что она чем-то его лучше!..

Тут Баки вспомнил, как не понравилось ему поведение Нормы Джин на днях, когда он водил ее в кино, где они смотрели «Извините за саронг» с Эбботом и Костелло [43]в главных ролях. То была очень смешная комедия, и Баки так хохотал, что весь ряд сотрясался, а сам он едва не описался. И тут вдруг Норма Джин, привалившаяся к его плечу, вся напряглась и тихим детским голоском заметила, что лично она не видит ничего смешного в том, что происходит с этими самыми Эбботом и Костелло.

— Разве не ясно, что этот маленький толстяк — человек с задержанным развитием?Разве это хорошо, смеяться над убогими?

Баки разозлился не на шутку, но ничего не сказал, просто отодвинул жену плечом. Ему хотелось заорать на весь зал: Чего смешного в Эбботе и Костелло? Да просто то, что они смешные, вот и все! Не слышишь, что ли, как все остальные ржут, как кони!

— Может, я просто немного устала любить тебя.Может, нам надо немножко отдохнуть друг от друга.

Рассерженный и обиженный, Баки, у которого окончательно пропало всякое желание, соскочил с кровати, натянул брюки, накинул рубашку и вышел, громко хлопнув за собой дверью. Словно хотел, чтобы слышали все остальные их шумные соседи. В квартирах на той же площадке жили три изголодавшиеся по сексу женщины, чьи мужья были на фронте. Всякий раз, видя Баки Глейзера, они строили ему глазки и уж наверняка подслушивали сейчас, так что пусть себе слышат. Норма Джин запаниковала, крикнула вслед:

— Баки! Не надо, дорогой, вернись. Прости меня!

Но не успела она накинуть халат и выбежать следом, как Баки уже и след простыл.

Он сел в «паккард» и уехал. Бензин был почти на нуле, но какого черта! Не мешало бы навестить старую подружку, Кармен, но вот беда — судя по слухам, она куда-то переехала, а нового ее адреса он не знал.

Однако снимки преподнесли сюрприз. И Баки взирал на них с неподдельным изумлением. Эта женщина— Норма Джин, его жена?.. Несмотря на то что она вся извертелась от смущения на кровати, над которой нависал Баки со своим фотоаппаратом и щелкал, щелкал, на нескольких снимках красовалась бесстыдная и самоуверенная девушка с развратной дразнящей улыбкой. И хотя Баки точно знал, что в те минуты Норма Джин чувствовала себя совершенно несчастной, здесь, на снимках, казалось, что она просто упивается собой. «Выставляет свое тело напоказ, как какая-нибудь дорогая шлюха».

Особенно интригующими получились снимки «после». На одном их них Норма Джин лежала поперек кровати, рыжие локоны парика чувственно разметались по подушке, глаза сонные, полузакрытые. А рот приоткрыт, и между накрашенными губами виднеется кончик языка. Ну, в точности клитор между срамными губами!Прозрачное кружево лифчика распирают набухшие соски, одна рука закинута за голову, другая лежит на животе, словно она только что ласкала сама себя или собирается это сделать. Вообще-то Баки понимал, что поза была случайной, просто он тогда оттолкнул Норму Джин на подушки, и она как раз собиралась встать — впрочем, какое это теперь имеет значение?.. Поза вышла очень соблазнительная.

—  Бо-же!..

И Баки почувствовал неукротимое желание овладеть этой непристойной и экзотической девушкой, этой прекрасной незнакомкой.

Он отобрал с полдюжины снимков Нормы Джин в самых сексуальных позах и с гордостью демонстрировал их дружкам на заводе Локхида. В оглушительном шуме и грохоте, царившем в цеху, пришлось повышать голос, едва ли не орать:

— Но только чтоб строго между нами! Чтоб больше никому, о’кей?

Мужчины кивали в знак согласия. О, это выражение на их лицах! Да, впечатление произвести удалось. На всех снимках красовалась Норма Джин в красно-рыжем парике Риты Хейуорт и черном кружевном белье.

— Так это что, и вправдутвоя жена? Твоя жена? Твоя жена?..Ну, Глейзер, ты и везунчик!

43

Эббот и Костелло — знаменитый комедийный дуэт, начали сниматься в американском кино в 1930-е гг., много выступали на радио и ТВ.