Страница 31 из 126
Но она не осмелилась произнести эти слова вслух. И лишь покорно кивала, вытирая слезы, пока доктор Миттельштадт продолжала ее увещевать. Да! Так оно и есть.
У директрисы был такой убедительный и теплый голос. И ищущий взгляд. В этих глазах, казалось, светилась душа. И ты не замечала, какое усталое, обвисшее и морщинистое у нее лицо, не видела, что дряблые толстые руки покрыты коричневатыми пятнами, а на подбородке пробились жесткие волоски и она старается скрыть все это — под длинными рукавами и гримом. Как поступает движимая тщеславием любая грешная женщина. Наметанным глазом, точно в объективе кинокамеры, фиксировала Норма Джин все эти несовершенства. Ибо согласно логике кино эстетика превалирует над этикой. Быть «не красавицей» прискорбно, но сознательно быть «не красавицей» просто аморально. При виде доктора Миттельштадт Глэдис, очевидно, просто поморщилась бы. Глэдис бы насмешничала и строила гримасы у нее за спиной. И надо сказать, очень широкой была эта спина, обтянутая темно-синей саржей. Но Норма Джин все равно восхищалась директрисой Миттельштадт. Она такая сильная! Ей безразлично, что скажут или подумают о ней люди.
А доктор Миттельштадт тем временем говорила:
— Я тоже заблуждалась. Меня ввели в заблуждение эти врачи из норуолкской больницы. Возможно, тут нет чьей-то конкретной вины. Но, Норма Джин, мы можем поместить тебя в отличный воспитательный дом. Для этого вовсе не требуется разрешения от твоей матери. Я найду для тебя такой дом, причем с религиозным уклоном, дорогая. Обещаю!
Любой дом. Любой!
И Норма Джин пробормотала тихо:
— Спасибо вам, доктор Миттельштадт.
А потом вытерла покрасневшие глаза салфеткой, что протянула ей эта женщина. А сама, казалось, стала меньше, вся так и съежилась, снова стала робкой и послушной девочкой с детским трогательным голоском. И доктор Миттельштадт растроганно заметила:
— В этом же году, к Рождеству, Норма Джин! С Божьей помощью. Обещаю.
Нет, если вдуматься, все же это вряд ли случайное совпадение, что вторым именем у Мэри Бейкер Эдди было Бейкер, а фамилия Нормы Джин Бейкер была именно Бейкер.
В школе Норма Джин нашла в энциклопедии МЭРИ БЕЙКЕР ЭДДИ и узнала, что та являлась основательницей «Церкви Христа-Ученого», что родилась она в 1821 году, а умерла в 1910-м. Нет, не в Калифорнии, но ведь это не так уж и важно; люди путешествуют по всей стране на поездах и аэропланах. Первый муж Глэдис, мужчина по фамилии Бейкер, навеки умчался из ее жизни. И возможно — почему бы и нет? — являлся родственником миссис Эдди. Ведь неспроста же именно «Бейкер» было вторым ее именем. Нет, она наверняка имела к нему какое-то отношение.
Во Вселенной, созданной Господом Богом, не бывает случайных совпадений. Каждый фрагмент на своем месте, как в мозаике.
Моей бабушкой была Мэри Бейкер Эдди.
Моей бабушкой со стороны отца.
Потому что моя мать вышла замуж за сына миссис Эдди.
Правда, он не был мне родным отцом, но он меня удочерил.
Мэри Бейкер Эдди была мне приемной бабушкой.
И доводилась свекровью моей маме.
Но сама мама не была знакома с миссис Эдди.
Лично, я имею в виду.
Я и сама никогда не была знакома с миссис Эдди,
Которая основала «Церковь Христа-Ученого».
Она умерла в 1910-м.
Я родилась 1 июня 1926 г.
Этот факт мне доподлинно известен.
Она прямо съеживалась под взглядами мальчишек постарше. О, сколько же их, этих глаз! И в них всегда ожидание. Новая, средняя, школа находилась по соседству с первой, начальной. И ходить в нее теперь… о, это совсем не то, что в шестой класс.
Норма Джин старалась затеряться среди девочек. То был единственный способ защиты. И еще этот голубой джемпер, такой тесный в груди и топорщащийся на бедрах! Он все время так и задирался вверх, отчего становился виден подрубочный шов. А вдруг и комбинацию видно? Почему-то обязательно приходилось надевать эту комбинацию, у которой все время перекручивались бретельки. Под мышками полагалось мыть два раза в неделю. Но иногда этого было недостаточно. Расхожей шуткой в школе было вонь сироты,и мальчишка, выкрикнувший ее, картинно затыкал нос и строил гримасы, за что неизменно вознаграждался смехом.
Даже приютские дети смеялись. Даже те, кто знал — к ним это не относится.
Эти мерзкие шутки, высмеивающие девочек! Их особый запах. Проклятие. Проклятие кровью.Нет, она не будет думать об этом, никто не заставит ее думать об этом.
В течение нескольких недель она не решалась попросить воспитательницу выдать ей джемпер на размер больше. Потому что знала: эта женщина обязательно отпустит какое-нибудь ехидное замечание. Растешь как на дрожжах, да, девушка? Наверное, это у вас семейное.
И еще эти походы в лазарет, за «гигиеническими прокладками». Все девочки постарше ходили за ними. Но Норма Джин не пойдет, ни за что! И за аспирином тоже больше никогда не пойдет. Все эти способы не для нее.
Одно я знаю твердо. Что прежде была слепа, а теперь прозрела.
Примерно так говорилось в Новом Завете, в Евангелии от Иоанна, и Норма Джин часто повторяла про себя эти слова. Как-то раз доктор Миттельштадт прочитала ей в тиши своего кабинета об излечении слепого Иисусом, о том, как просто он это сделал. Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому.И глаза слепца открылись, и он стал видеть. Так просто! Если ты, конечно, веришь.
Бог есть Дух. Излечиться можно одним Духом. Если ты искренне веришь в Него, для тебя нет ничего невозможного.
И однако — правда, об этом она никогда не расскажет доктору Миттельштадт, даже своим подружкам ни за что не расскажет! — ее постоянно преследовало видение наяву. Оно преследовало ее, как не имеющий конца фильм. Видение о том, как она срывает одежды, чтобы ее видели.Повсюду — в церкви, в обеденном зале, в школе, на Эль-Сентро-авеню с ее шумным движением — повсюду было это видение. Смотрите на меня, смотрите, смотрите!..
Ее Волшебный Друг в Зеркале вовсе этого не боялся. Боялась только сама Норма Джин.
Ее Волшебный Друг в Зеркале проделывал нагишом разные пируэты, крутил хула-хуп, покачивал бедрами, тряс грудями, улыбался, улыбался и улыбался, торжествующий в своей наготе перед Богом, как торжествовала змея в своей греховно поблескивающей шкуре.
Потому что с ним я не так одинока. Пусть даже все вы меня презираете.
И ни на кого вы не будете смотреть, кроме как на МЕНЯ!
— Эй, поглядите-ка на Мышку! Хоро-о-шенькая!
Одна из девочек раздобыла коробочку уже потерявшей запах компактной пудры персикового цвета с затертой и грязной пуховкой. Другая принесла яркую кораллово-розовую помаду. Эти драгоценные предметы «находили» в школе или в Вулворте [25], при определенном везении, конечно. Девочкам младше шестнадцати пользоваться косметикой в приюте запрещалось. Однако они, спрятавшись где-нибудь в укромном уголке, старательно пудрили свои лоснящиеся чистенькие личики и мазали губы помадой. Норма Джин разглядывала свое лицо в замутненном зеркальце от пудреницы. И вдруг ощутила чувство вины — или возбуждения? — острое и резкое, как боль между ног. Да она, оказывается, действительно хорошенькая!
Девочки дразнили ее. Она краснела, она ненавидела, когда ее дразнят. И в то же время ей почему-то было приятно. Но сейчас в этом было нечто новое, пугающее, и Норма Джин растерялась. А потом вдруг рассердилась, чего подружки никак не ожидали от робкой Мышки, и сказала злобно и резко:
— Ненавижу! Ненавижу всю эту фальшь и фуфло! Ненавижу этот омерзительный вкус!
И она оттолкнула пудреницу и стерла ярко-коралловую помаду с губ.
Она молилась, молилась, молилась, молилась.Чтобы боль в голове и между ног прекратилась. Чтобы кровотечение (если это было действительно кровотечение) прекратилось. Она отказывалась лечь в постель, потому что время спать еще не пришло, потому, что это означало бы сдачу. Потому, что другие девочки догадались бы. Потому, что тогда она стала бы одной из них. Потому, что она не была одной из них, она была совсем другая. Потому, что у нее была вера, и вера — это все, что у нее было. Потому, что ей нужно делать уроки. Да им задали чертову уйму уроков! А ученицей она была средней, и делать их приходилось долго. Она улыбалась от страха, даже когда бывала одна и рядом не было учительницы, которая успокоила бы ее.
25
Сеть дешевых универмагов в США.