Каспар, Мельхиор и Бальтазар

Раздвинув толпу служителей, хлопотавших вокруг низких столиков и диванов, домоправитель бросился навстречу кортежу, во главе которого шествовали Бальтазар и Каспар и в котором смешались две свиты, соответственно белая и черная, — несмотря на этот беспорядок, их было так же легко отличить друг от друга, как два туго сплетенных, но разнящихся цветом шнура. Оба царя заняли почетные места справа и слева от центрального ложа, где беседовали Ирод и Менахем, а я удобно устроился чуть поодаль, между моим наставником Бахтиаром и юным Ассуром, лицом к свободному пространству в форме подковы, отделявшему столы от громадного распахнутого окна, в которое виден был уголок ночного и таинственного Иерусалима. Нам подали ароматизированное вино с золотистыми скарабеями, поджаренными в соли. Три арфистки сопровождали гармоничными и однообразными звуками музыки гул разговоров и громыханье посуды. Огромный желтый пес, явившийся невесть откуда, вызвал смятение и смех, но потом был уведен рабом. Маленький кудрявый человечек, круглолицый, розовощекий и уже не слишком юный, в белой тунике, расшитой цветами, держа под мышкой лютню, согнулся в поклоне перед ложем Ирода. Ирод прервал беседу, на мгновение взглянул на него, потом бросил: «Хорошо, но позже». Это был восточный сказитель Сангали, явившийся с Малабарского берега. И в самом деле, время для разговоров настало позднее — сначала нам предстояло приступить к трапезе. Двери распахнулись настежь, давая дорогу тележкам, уставленным блюдами и кастрюлями. По обычаю, гостям предлагались все яства сразу. Здесь была печень речной камбалы, смешанная с молокой миног, павлиньи и фазаньи мозги, глаза муфлонов и языки верблюжат, ибисы, фаршированные имбирем, и главное угощенье — громадное блюдо с рагу, в коричневом и еще клокочущем соусе которого плавали гениталии кобыл и быков. Обнаженные руки с крючковатыми пальцами потянулись к блюдам. Челюсти задвигались, зубы перемалывали пищу, адамовы яблоки глотающих ходили ходуном. Меж тем три арфистки продолжали извлекать из своих инструментов воздушные аккорды. Домоуправитель движением руки заставил их умолкнуть, когда прислужники внесли большую стальную раму, пересеченную дюжиной вертелов, на которых жарились, истекая жиром, птицы с мясистой белой плотью. Ирод прервал беседу и молча усмехнулся в свою жидкую бороду. Выложив птиц на блюда, вертельщики острыми ножами разрезали каждую из них надвое. Птицы были начинены черными конусообразными грибами.

— Друзья мои! — воскликнул Ирод. — Приглашаю вас воздать должное этому изысканному блюду, историческому и символическому, какое я без колебаний почту званием национального блюда в царстве Ирода Великого. Изобрела его нужда лет тридцать тому назад. И случилось это вскоре после начала войны, которую по наущению царицы Клеопатры я вел с царем арабов Мальхусом. Землетрясение в считанные минуты превратило Иудею в груду развалин, погибли тридцать тысяч жителей и великое множество скота. Только грифам и арабам эта катастрофа пошла на пользу. Мою армию, стоявшую лагерем под открытым небом, землетрясение пощадило. Тем не менее я тотчас послал к Мальхусу гонцов с предложением мира, объяснив ему, что в нынешних обстоятельствах найдутся дела поважнее, чем война. Но Мальхус желал воспользоваться удобным случаем: убив моих посланцев, он тотчас напал на меня. Это было чудовищно. Ведь это я спас его от рабства, которым ему угрожала Клеопатра. Чтобы добиться мира, я тогда заплатил двести талантов и дал поручительство на такую же сумму, а Мальхусу это не стоило ни гроша. И вот вам! Считая, что после землетрясения я обескровлен, Мальхус повел на меня свои войска. Я не стал дожидаться его нападения. Я перешел Иордан и нанес ему молниеносный удар. В трех сражениях я разгромил его армию. И, само собой, отверг все переговоры, все попытки выкупить пленных. Я желал добиться и добился безоговорочной капитуляции.

В этих-то драматичных и славных обстоятельствах мои повара, у которых иссякли все запасы, подали мне однажды птицу, фаршированную жареными грибами. Птица была грифом, грибы — вороночниками, прозванными «трубы мертвых». Я посмеялся. Отведал. Блюдо оказалось восхитительным! Я взял слово с моих поваров, что в следующий раз мне подадут жаркое из самого Мальхуса, хотя мы и блюдем запрет есть свинину.

Царская шутка вызвала громовой хохот гостей. Сам Ирод смеялся тоже, схватив обеими руками жареного грифа, которого ему подал служитель. Все последовали примеру царя. Кратеры наполнились вином. Некоторое время слышен был только хруст костей. Позднее по столам пущены были блюда с пирожными на меду, с грудами гранатов, винограда, инжира и плодов манго. И тут, перекрывая общий гул, вновь раздался голос царя. Ирод вызывал восточного сказителя, который уже подходил к нему в начале пиршества. Сказителя привели. Его простодушный и хрупкий облик контрастировал с сытыми и свирепыми лицами окружающих. Можно было подумать, что его откровенная бесхитростность возбуждает злобу Ирода.

— Сангали, раз уж тебя так зовут, ты расскажешь нам сказку, — приказал царь. — Но берегись, не коснись и намеком каких-нибудь государственных тайн! Помни, ты рискуешь обоими ушами. Если ты дорожишь своим правым ухом, приказываю тебе…

Казалось, царь долго обдумывал, что бы такое приказать. И когда он закончил фразу, в зале загремел восторженный смех.

Каспар, Мельхиор и Бальтазар

— …рассмешить меня. А если дорожишь левым, приказываю рассказать мне историю про царя, да, про царя, очень мудрого и доброго, но которого снедает беспокойство о том, кто наследует его престол… Итак, вот тебе тема: состарившийся царь беспокоится о том, кто станет его наследником. Если ты вздумаешь завести речь о чем-нибудь другом и не сумеешь меня рассмешить, выйдешь отсюда без ушей, как когда-то Гиркан II, которому его племянник Антигон самолично откусил уши, чтобы помешать тому сделаться первосвященником.

Воцарилось молчание.

— Царь, о котором ты хочешь услышать, — бесстрашно заговорил Сангали, — звался Златобород.

— Пусть будет Златобород! — согласился Ирод. — Послушаем историю про Златоборода и наследников его престола, ибо знайте, друзья мои, ничто не волнует меня сегодня так, как дела, связанные с престолонаследием.

Златобород, или Престолонаследие

Жил однажды в Счастливой Аравии, в городе Шамуре, царь по имени Навунасар III, который был знаменит своей бородой — кудрявая, струящаяся, она вся так и переливалась золотом и заслужила царю прозвище Златобород. Царь холил и лелеял свою бороду так, что даже прятал ее на ночь в шелковый чехольчик, а утром ее извлекали оттуда, чтобы вверить искусным рукам брадобрейш. Ибо следует знать, что, если брадобреи орудуют бритвой и знай себе кромсают бороды, брадобрейши, напротив, управляются только с помощью гребня, щипцов для завивки и пульверизатора и не отстригут у своего клиента ни единой волосинки.

Навунасар Златобород, который в юности отпустил бороду просто так, скорее по небрежности, нежели обдуманно, с годами все больше ценил этот придаток своего подбородка и даже стал усматривать в нем какой-то магический смысл. Он видел в бороде едва ли не символ своей царственности и даже вместилище своего могущества.

Царь неустанно любовался в зеркале своей золотистой бородой, с удовольствием пропуская ее сквозь унизанные перстнями пальцы.

Народ Шамура любил своего государя. Но царствование его длилось уже более полувека. А правительство, которое по примеру своего властелина нежилось в безмятежном довольстве, все откладывало необходимые реформы. Государственный совет собирался лишь раз в месяц, и охранявшие его стражники слышали из-за запертой двери, как министры обмениваются одними и теми же фразами, делая между ними долгие паузы:

— Не худо бы что-то предпринять.

— Да, но спешить не следует.

— Пока еще рано.

— Повременим.

— Самое важное — выждать.

И они расходились, поздравив друг друга, но так ничего и не решив. Одним из главных послеобеденных занятий царя — а царь обедал долго, неторопливо и сытно — был отдых, во время которого Навунасар спал глубоким сном почти до самого вечера. Причем спал он на свежем воздухе, на открытой террасе, затененной сплетенными ветвями аристолохий.