Камикадзе

(красивые. спасибо.)

и начал произносить заготовленную фразу. Получалось не очень.

Она слушала долго и внимательно. Потом сказала:

– Что за манера являться к девушке пьяным?

– Да я... как сказать?.. Я и выпил-то...

– Ладно. Не оправдывайся. Проходи. Только недолго, о'кей?

Он прошел. Квартира была большая. На кресле валялось ее платье – не то, что в прошлый раз... еще лучше. Он сел на диван, она села рядом, а он протянул руку к ее груди... грудь тоже была большая... и она... ну, в общем, вы понимаете.

Начиная с того мгновения и на протяжении следующих трех лет он относился к ней, как диабетик относится к уровню инсулина в крови: хочешь жить – умей поддерживать на нужном уровне.

В начале ноября она выдала ему зубную щетку и ключ от входной двери. В тот вечер они купили красного вина, он пожарил мясо, а вечером они гуляли по набережной, и она впервые сказала, что он, возможно, лучший любовник из всех, кто у нее был.

– Правда, что ли?

– Я сказала «возможно»!

От восторга он вынес ее на середину проезжей части и, держа на руках, долго целовал. Проезжающие машины бибикали и мигали фарами. Это был салют в их честь... салют в ее честь.

Так они и прожили почти три года. Время от времени ходили на концерты модных групп и выставки его знакомых художников. На годовщину знакомства он дарил ей огромные охапки роз, а она говорила, что лучше купи себе нормальную рубашку, а то выглядишь как гарлемский драгдилер, в приличную компанию взять тебя стыдно.

Полина говорила, что хочет, чтобы дома был битком набитый холодильник, дорогая собака и он, Сорокин. Смеясь, она перечисляла именно в таком порядке. Детей она не любила и сама рожать не собиралась. А вот собак любила. Чем дороже порода, тем сильнее любила.

Когда он получил гонорар за первый тираж своей книги, они сходили в магазин на Лиговке и купили громадную и дорогую итальянскую тахту. Старая под ними скрипела. Даниил всегда по этому поводу комплексовал.

Потом издательство выплатило ему гонорар за переиздание, и они уехали в круиз. А потом...

Она спрашивала, когда же Майор заплатит ему деньги, которые обещал... и они уедут покупать бунгало на засаженном пальмами берегу, а он, чувствуя, что от него больше ничего не зависит, мычал в ответ... и не мог поверить, что эта история, в которую его засосало, как кролика, решившего поцеловаться со слоном... что эта история может когда-нибудь кончиться.

Но она кончилась. Это произошло быстрее, чем он мог себе представить.

26 сентября. Раннее утро

– Мерзкий городишко.

– Ага, мерзкий.

– Взорвать бы тут все к едрене-фене.

– Допивай, взрывало, пойдем покурим.

Даниил с Артемом сидели в кафе на Ленинградском вокзале в Москве. За столиком напротив читал газету мужчина. На первой полосе крупными буквами был набран заголовок: «Невыносимая мерзость бытия».

Перед мужчиной стояла тарелка чего-то отвратительного в буром соусе. Часы показывали без двадцати восемь утра.

Вчера Густав сказал, что они двое понадобятся ему здесь, вручил билеты на поезд и подробно рассказал, где они встречаются днем.

Сам он то ли поехал на машине, то ли полетел на самолете, а может, самотелепортировался прямо с Невского на Тверскую. Главное, что, как обычно, он ехал сам по себе.

А они – сами по себе. Так что в поезде они быстро перешли с пива на джин-тоник (ничего другого не было)... а ближе к трем ночи – на крепленое вино (купили у старушек на станции Тверь).

Поезд прибыл меньше получаса назад. Выйдя на перрон, они уперлись в парочку сонных и злых милиционеров. Те оценили их опухшие физиономии и подрагивающие конечности, грамотно приперли к стене и поинтересовались на предмет документов.

– Что такое-то? Мы только что с поезда...

Оружия с собой у них не было. Артем решил, что может подискутировать. Милиционеры считали иначе. Подняв тяжелый взгляд, тот, что был постарше званием, почти не разлепляя губ, сообщил Артему, что если он не заткнет пасть, то ближайшие трое суток проведет в отделении.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы мент человека от бандитов защитил, а? Наплодили мы их, Писатель, на свою голову. Ведь на наши же налоги, козлы, хлеб с маслом трескают. И что, гады, делают?

– Ты действительно когда-нибудь в жизни платил налоги?

Артем помолчал, глядя на свои здоровенные, похожие на сырых крабов руки, и залпом влил в себя остатки теплого пива.

– Пошли курить?

– Пошли.

Со ступеней вокзала утренняя Москва смотрелась симпатично. Сталинские скайскрепперы. Не отключенная еще с ночи неоновая реклама. Ажурные завитки на теремках соседних вокзалов.

Они перешли привокзальную площадь, рухнули в пластиковые стулья открытого кафе и заказали еще по пиву. На вывеске кафе значилось название неизвестного Даниилу напитка: «Пиво-Пепси».

«Только поищи, брат, похолоднее», – сказал кавказцу, хозяину кафе, Артем. «Холодного нет», – буркнул хозяин и выставил на прилавок все ту же «Балтику» с косо наклеенной грязной этикеткой. У хозяина были черные, зачесанные на лысину волосы и золотой передний зуб.

– Почему у них, в Москве, тоже пьют одну «Балтику»? Своих сортов нет? Нам, может, в тюрьму через четыре дня ехать, а мы, блядь, пива нормального попить не можем...

Даниилу отдающая ацетоном «Балтика» тоже не нравилась. Еще он думал о том, что теперь у него каждое утро здорово дрожат руки. Интересно, раньше они тоже дрожали?

– Лето кончилось, а я и не помню, каким оно было. Что ни вечер – обязательно напьюсь. А раньше я на юг ездил – загорал. Меня девушки любили.

– Сейчас не любят?

– Да кому я такой нужен?

– А Лоре?

– Ну, может быть, Лоре.

Лора и Гребень остались в Петербурге. Густав сказал, что для дела ему нужны только два человека. Артем сделал большой глоток – он вообще очень быстро пил и ел, – почесал заросший подбородок и вытащил из пачки новую сигарету.

Вокруг кафе ветром носило обрывки газет и пустые банки из-под колы. Среди мусора бродили покрытые наростами грязи дети-попрошайки, безумные седые старухи и бомжи.

Некоторые подходили, спрашивали, не могут ли ребята дать им денег? Артем отвечал, что может дать бутылку из-под пива. Еще может дать в рыло. Денег дать не может.

В Петербурге Даниил знавал одного бомжа, который работал в паре с замызганного вида подругой. Они сидели неподалеку от Сенной площади и держали перед собой табличку: «Помогите собрать денег на свадьбу. Мы очень любим друг друга».

Народ удивлялся, бросал в их кепку купюры, и жила парочка неплохо. Правда, пожениться так и не собралась.

– Куда пойдем?

– Не знаю. Рано еще.

Даниил приложился к бутылке и опять почувствовал, что, как обычно, с утра у него болит зуб. Вернее, не болит, а ноет. Как налитый прыщ внутри рта. Он задирал верхнюю губу и вдыхал холодный воздух. Зуб ныл немножко меньше.

Возможно, что по вечерам зуб тоже ныл, да только вечерами Даниил был постоянно пьян и на зуб не обращал внимания.

Артем рассматривал вывески на ларьках.

– Смешное выражение «горячая выпечка».

– Чего в нем смешного?

– На «белая горячка» похоже. Есть хочу.

– Та же фигня.

– Может, чипсов купим?

– Чипсов? Может, лучше мяса купим?

– Где ж мы его купим? Восьми утра еще нет.

Когда-то давно, в прошлой... или даже позапрошлой жизни, Даниил много писал для московских журналов. На гонорары, привозимые из столицы, он мог если не жить так, как хотел, то хотя бы не чувствовать себя находящимся на содержании у Полины.

В те былинные, закончившиеся несколько тысячелетий назад времена он каждое утро брился, его джинсы пахли порошком «Тайд» и его никогда не останавливала на вокзалах милиция... зато всегда без лишних вопросов пропускали через линию фэйс-контроля самых пижонских клубов.

Именно с тех пор он хорошо знал, где и почем в Москве можно поесть вкусно пахнущего, острого и горячего – такого, как хочется с похмелья, – мяса.