Треугольник

– Даже так? – вполне искренне удивился Кирк. – Вы и в самом деле думаете, что после ухода таких, как я, вы сразу же всем своим скопом сможете управлять этим кораблем или даже сами сможете построить его? Да будет вам известно, что «Энтерпрайз» живет и здравствует благодаря индивидуальной деятельности отдельных, самых независимых, самых разных умов. Он несет в себе разум и того человека, который первым добыл огонь, и разум тех, которые им сейчас управляют, благодаря энергии того первобытного огня.

– Браво, капитан! – широко улыбнулся посол. – Я готов взять назад свои слова о динозаврах и прочих ископаемых животных, я не за того вас принял. В восхитительном дифирамбе своему кораблю вы воспели гимн созидательной деятельности, берущей начало в подсознательном стремлении каждого индивидуума к коллективу. Да и вся ваша сила, как капитана корабля, держится на необыкновенном единении вашего экипажа. Именно ваш экипаж во всем Звездном Флоте известен как самый сплоченный, самый неразделимый коллектив. Так неужели вы не видите, капитан, что мы – это вы, а вы – это мы?

– Нет, не вижу, – решительно отмежевался Кирк. – Я хорошо знаю своих людей и могу смело утверждать, что всеми их поступками, всем образом их действий руководит одно простое чувство, древнее, как мир, и это чувство выражается одним словом состоящим из шести букв. Жаль, что последнее время это слово забывается.

– Вы имеете в виду слово «любовь», капитан? Не возражаю против этого слова, но утверждаю, что нет любви в вашем понятии, а есть любовь «Единства» – любовь к другому, как к самому себе. И опять-таки из всего сказанного мной следует все тот же вывод: вы – это мы. – Он посмотрел на Спока и добавил: – или вы хотите сказать, что научили своих людей любить даже вулканцев?

– Мистер Спок таков, каков он есть, – сухо ответил Кирк, – и мы не будем его обсуждать… Я пришел, чтобы информировать вас о том, что мы задержимся. Ненадолго, уверяю вас. Нам необходимо исследовать сектор исчезновения кораблей. И связь с Федерацией будет невозможной пока мы не выйдем из этой опасной зоны. А чтобы не терять зря времени, вы можете изложить все свои претензии в письменном виде и адресовать их мне, капитану корабля. Этим вы несколько угомоните свое нетерпение и удовлетворите вашу неприязнь ко мне.

Посол покачал головой:

– Капитан, вы – превосходный экземпляр весьма редко встречающегося вида ограниченности. Так примите, как должное, и мое восхищение, и мою откровенность… Скажите, может ли амеба понять даже самое простое многоклеточное животное и даже не животное, а простейшее существо?

Очевидно, может, если попросит его раз за разом разъединять себя на отдельные клеточки. Но какое многоклеточное существо пойдет навстречу амебе, обрекая себя на заведомую смерть?

На какое-то мгновение Кирк и в самом деле почувствовал себя амебой, не понимая, о чем ему говорят. Ведь и сам посол, и вся его компания выглядели, по крайней мере, наружно, как отдельные, не зависимые друг от друга, создания. Но вдруг они и в самом деле представляют собой некую новую форму существования? Тогда он, капитан Кирк, и в самом деле амеба?

– Посол, – сказал он, придя в себя, – я готов согласиться, что в вас, действительно, что-то есть. Но с чем я никогда не соглашусь, так это с тем, что вы навязываете свою волю силой, а физическим или телепатическим воздействием, не имеет значения.

Гейлбрейс смерил его холодным взглядом и прочитал коротенькую лекцию:

– Капитан, мне очень хотелось забыть ваши слова о разложении и размножении, но вы прямо-таки вынудили меня запомнить их. Так послушайте, что я вам скажу… вам, конечно, известно, что первые многоклеточные животные поглотили немалое количество амеб, лишая их комфорта личной свободы и попирая их права на жизнь. Известно и то, что амеба сопротивлялась. Но вопреки ее сопротивлению на свет появились насекомые, птицы, потом тигры, люди, сначала такие, как вы, а теперь такие, как мы.

Откровенно говоря, Кирку все это изрядно надоело, но уйти, оставив за послом последнее слово, значит и в самом деле чем-то уподобиться амебе, и он ответил:

– Человек – не амеба. А споры о превосходстве толпы над одним человеком или о превосходстве одного суперчеловека над всем человечеством велись издавна и, как правило, заканчивались диктатурой толпы или сверхчеловека.

Посол терпеливо объяснял:

– Диктатура и «Единство» – не одно и то же. Но вы не поймете, капитан, пока сами не станете частью единого целого. – Он едва заметно склонил голову, – я вам покажу, как это делается.

Он вытянул руку навстречу Кирку, указательный палец был отведен от трех остальных в виде буквы V. Но это был не тот жест, который делал Спок, не знак двух разведенных по сторонам пальцев, свободных в выборе сходится им или нет, не символ равенства, но символ одиночества, символ отделенности от «Единства». И в то же время это был жест приглашения к единению, к обмену… и чем? Чувством? Мыслями?

Не раз Кирку приходилось подвергаться телепатическому воздействию и со стороны вулканца, и со стороны других существ. Так что он не боялся этого, нового для себя контакта, иначе не пришел бы сюда. Ему было любопытно, но инстинкт подсказывал, что нельзя соглашаться, нельзя ответить тем же самым жестом, да и по лицу Спока он видел, что тот против подобного шага с его стороны. Казалось даже, что вулканец вот-вот вмешается, прервав затянувшуюся дискуссию. И он, действительно вмешался:

– Капитан, я должен вас предупредить, что вы подвергаете себя риску, даже не вступая в контакт: на вас одного направлено групповое воздействие неизвестных существ.

Уже одно то, что Спок осмелился сказать это в присутствии самого посла, говорило о серьезной опасности предлагаемого Кирку эксперимента. И Кирк поспешил поддержать его:

– Мистер Спок совершенно прав, я не могу рисковать, командуя кораблем. Был бы я свободен, тогда, возможно, я доставил бы себе удовольствие рискнуть на контакт с вами.

Гейлбрейс улыбнулся:

– Нет, капитан, не рискнули бы. И мы с вами оба хорошо знаем, почему.

Кирк с удивлением посмотрел на посла и подумал, что недооценил его.

Он был гораздо опаснее того себя, каким он представился в своей откровенной враждебности. Но что кроется за его демонстрацией силы? Не находя ответа на этот вопрос, Кирк сказал:

– Так вот, посол, я запрещаю вам и вашим людям втягивать кого бы то ни было из моего экипажа в эксперименты такого рода, в какие вы попытались вовлечь меня. Всего хорошего.

Развернувшись, капитан и помощник уже направлялись к выходу, когда их остановил слабый, похожий на сдавленный крик человека звук. Он доносился из-за переборки, отделяющей зал приемов от комнаты отдыха, куда удалилось большинство свиты посла. Не раздумывая, Кирк и Спок бросились на крик, с трудом пробиваясь сквозь плотную толпу посольской свиты, как бы невзначай сгрудившуюся у тесного прохода. То, что они еще издали увидели, заставило их поторопиться и не очень вежливо обойтись с теми, кто заступал им дорогу. Кричал, вернее, пытался кричать мистер Добиус – двухголовый, ростом под два с половиной метра таньянец, с силой которого мог померяться разве что вулканец Спок.

И этот силач, этот гигант, попавший в беду, не мог даже крикнуть по-настоящему, потому что его противником была хрупкая миловидная девушка в белой тунике. Закинув левую руку за шею Добиуса, правой рукой девушка изобразила знак «Единства» и держала ее перед глазами своего партнера, левая рука которого изображала тот же знак. Видно было, как мистер Добиус противился сближению рук, как он напрягал все свои огромные силы, чтобы отвести руку назад, не дать ей сблизиться с рукой девушки. А она без всякого видимого напряжения просто смотрела ему в глаза и держала перед ним руку, да что там руку – слабенькую девичью ручку, если сравнивать ее с громадной лапищей таньянца. И тем не менее, лицо мистера Добиуса побагровело от напряжения, рука его, полусогнутая в локте, дрожала, но миллиметр за миллиметром их пальцы сближались. Еще какие-то секунды, два разобщенных знака «Единства» соприкоснутся и…