Страница 8 из 61
— Вобщем, вот так, — сказала Кэтрин. — Вот что сделала бы я. Но я это я. Все зависит от того, что, по твоим понятиям, доставит тебе наибольшее, как бы это сказать…
Ее голос постепенно затих. Грег снова встрял со своей историей про кокаин. Потом разговор у них перешел на Африку, куда Грег ездил однажды, на какое-то сафари. Эта тема через некоторое время опять навела их на спор о том, что мне делать с моим новым состоянием; потом они заключили перемирие и снова стали болтать об Африке. В этом духе мы продолжали довольно долго. Наверное, целый вечер, черт бы его побрал. Разговор шел по кругу, опять и опять возвращаясь к одному и тому же. Вскоре я отключился. Я уже понял, что у меня нет никакого желания ни строить школы в какой-то стране, где я никогда не бывал, ни вести образ жизни, достойный какого-нибудь рок-кумира. «Догстар» заполнялся, музыка становилась все громче и громче, так что Кэтрин с Грегом, чтобы услышать друг друга, ничего не оставалось, как кричать. Они и кричали. Мы выпили еще бутылку шампанского и три стакана пива. Под конец они довольно сильно напились. Я весь вечер чувствовал себя трезвым, как стеклышко.
Мы с Кэтрин расстались с Грегом на выходе и пошли обратно ко мне. Мне пришлось раздвинуть диван в гостиной, чтобы ей было где спать. Диван оказался устройством сложным, капризным: надо было зацепить одну штуку за другую, не задев при этом третью. Я не стал этого делать перед уходом — намеренно, на тот случай, если дополнительная постель не понадобится. Но она понадобилась. Кэтрин уже начинала меня раздражать. Ее отсутствие, ее тень нравились мне больше.
3
На следующий день я отправился на встречу с Марком Добенэ. Его фирма, как я уже упоминал, находилась в Энджеле. Я ехал туда на метро, стараясь сосредоточиться на местности, лежащей наверху, не выпускать ее из-под контроля.
Подчиненным Добенэ, видимо, сообщили о договоре. Первая, молодая дежурная, похожая на лошадь, впустила меня сразу же, нервно поглядывая на меня, как будто я был заразным. Вторая, секретарша Добенэ, поднялась из-за стола и открыла дверь Добенэ, как только я вошел к ней в приемную, ни на миг не сводя с меня сурового взгляда. Он был воистину порицающим, этот взгляд — как у школьной секретарши, когда тебя вызывают в кабинет директора за какой-нибудь проступок.
Марк Добенэ поднялся на ноги и тепло пожал мне руку.
— Еще раз поздравляю! Колоссальный успех!
Его лицо лучилось, отчего морщилась кожа вокруг глаз и на лбу. Ему было, наверное, сильно за пятьдесят или немного за шестьдесят. Он был высок и худ, с седыми волосами, начесанными на лысеющую макушку. Под пиджаком у него был жилет, а под тем — рубашка в тонкую полоску и галстук. Все как положено. Пожимая мне руку, он не вышел из-за стола. Стол у него был довольно широкий, так что мне пришлось слегка перегнуться через него, чтобы дотянуться своей рукой до его. При этом край стола уперся мне в ногу, и я сосредоточился на том, чтобы удержать равновесие. В конце концов он сел и жестом предложил мне сделать то же самое.
— Что ж! — воскликнул он. — Что ж! — он откинулся в кресле и широко развел руками. — Дело наше разрешено весьма отрадным образом!
— Разрешено?
— Разрешено, — повторил он. — Окончено, завершено, закрыто. Подпишете эти бумаги, и готово. Средства будут переведены, как только курьер доставит их обратно.
Я немного подумал об этом, потом произнес:
— Да, пожалуй, что так. Для вас.
— Как вы сказали?
— Разрешено. Окончено.
Добенэ перебирал какие-то бумаги. Вытащив несколько, он развернул их ко мне со словами:
— Эту подпишите.
Я подписал ее.
— И эту. И эту, и эту. И вот эту тоже.
Я подписал их все. После того, как он опять собрал и сложил их ровной стопкой, я спросил его:
— А куда все эта средства будут переведены?
— Да, вопрос правильный. Я сегодня утром специально открыл банковский счет. На ваше имя, разумеется. Просто чтобы обеспечить для них базу. Хранилище, так сказать. Можете, если угодно, закрыть его и все снять, а при желании можете оставить открытым. Я также взял на себя смелость, — продолжал он, опять перебирая свои документы, — записать вас на прием к биржевому брокеру.
Он протянул мне папку. На ней золочеными, вычурными, как на именинном пироге, буквами было выведено название «Янгер и Янгер».
— Они — лучшие в своем деле, — объяснил Добенэ. — Абсолютно независимая фирма — и в то же время с большими связями. Держат, так сказать, руку на пульсе. Если решите пойти, вашим вопросом будет заниматься Мэттью Янгер.
— Это который? — спросил я.
— Это сын. Отца зовут Питер, но он уже частично отошел от дел. За время существования фирмы в ней сменились уже три поколения.
— Значит, они должны называться «Янгер, Янгер и Янгер»?
Добенэ секунду обдумывал мои слова прежде чем ответить.
— Пожалуй, да.
— Хотя может быть и так: когда появляется самый младший, он становится вторым, а его отец, который был вторым, становится первым, а первый просто отпадает. Тут главное — знать свое положение. Они периодически сменяются.
Несколько секунд Марк Добенэ пристально смотрел на меня. В конце концов он ответил:
— Да. Пожалуй, вы правы.
Фирма «Янгер и Янгер» находилась недалеко от вокзала Виктория. Я доехал туда на метро. Когда я вышел на улицу и очутился перед зданием вокзала, начинался час пик. Мимо меня текла толпа пассажиров, направлявшихся вниз по лестнице в метро. Я постоял там несколько минут, пытаясь сообразить, в какой стороне офис «Янгер и Янгер». Мимо меня потоком двигались спешащие мужчины и женщины в деловых костюмах. Ощущение от этого возникало странное. Через какое-то время я перестал раздумывать, в какой стороне находится офис, и просто остался стоять, ощущая, как они спешат, текут. Я вспомнил, как два дня назад стоял в бывшей зоне осады между перпендикулярной и параллельной улицами поблизости от своей квартиры. Закрыв глаза, я снова вывернул ладони наружу и ощутил то же покалывание, ту же смесь спокойствия и напряжения. Я опять открыл глаза, но ладони продолжал держать вывернутыми наружу. Внезапно мне пришло в голову, что моя поза похожа на позу нищего, протягивающего руки, выпрашивающего мелочь у прохожих.
Чувство напряжения нарастало. Это было замечательное ощущение. Я стоял неподвижно — руки в стороны, ладони кверху, — а мимо меня текли пассажиры. Через некоторое время я решил действительно начать попрошайничать. Я принялся бормотать:
— Подайте… подайте… подайте…
Так продолжалось несколько минут. Я ни за кем не увязывался, не встречался ни с кем глазами — просто стоял, неопределенно глядя перед собой, все бормоча и бормоча «подайте». Никто мне ничего не подал, но это было не страшно. Имея восемь с половиной миллионов фунтов, я понимал, что мелочь их мне не нужна, да и ни к чему. Я просто хотел именно в этот момент находиться в данном конкретном месте и выполнять данное конкретное действие. От этого я чувствовал такое спокойствие, такое напряжение, что едва не почувствовал себя настоящим.
Офис, как оказалось, находился немного к северу от вокзала, напротив садов Букингемского дворца. Секретарша у них в приемной была такая, что по сравнению с ней та штучка в «Оланджер и Добенэ» походила на кассиршу из супермаркета: шелковый платок на шее заправлен в кремовую блузку, волосы идеально уложены. Ни один волосок не шелохнулся ни когда она потянулась губами к селектору, сообщить Мэттью Янгеру, что я пришел, ни когда прошла в специально отгороженный уголок, сделать мне кофе. Над ней к высокому, с замысловатыми карнизами потолку вздымались панели красного дерева, тоже вырезанные в форме застывших волн.
Мэттью Янгер вошел перед тем, как она закончила делать мне кофе. Он был невысокого роста, настоящий коротышка, но когда пожал мне руку и поздоровался, его голос загудел и заполнил собой всю комнату, взвившись к панелям красного дерева и выше, к лепному потолку. Мне показалось странным, что человек, физически занимающий так мало места, способен производить такой глубокий эффект присутствия. Он бодро пожал мне руку — не выказывая такой радости, как Добенэ, но более уверенно, крепким захватом, подключив к делу поперечную запястную связку. В большинстве рукопожатий поперечная запястная связка не участвует — только в по-настоящему крепких. Он махнул рукой за порог приемной, в сторону коридора.