Страница 22 из 61
Я стоял, проецируя все это вовнутрь. Покалывание усилилось донельзя. Я стоял совершенно неподвижно — не хотел двигаться, да и вряд ли смог бы, даже если бы захотел. Мурашки ползли от верха ног к плечам, добираясь до самой шеи. Я стоял очень долго, чувствуя напряжение и спокойствие, чувствуя покалывание. Это было замечательное ощущение.
В конце концов где-то внизу со стуком закрылась дверь, выведя меня из этого состояния. Я слышал, как кто-то вышел и зашагал вниз по лестнице. Я переместился на край лестничной площадки; над ней был еще этаж, с двумя обычными дверьми и одной поменьше, запертой на висячий замок. Вероятно, тоже домики для выпуска котов, подумал я. Футах в семи справа от моей двери было окно; я прислонился к нему и, уткнувшись в стекло лбом, посмотрел во двор. Отсюда мне было видно, что крыша напротив плоская, не уступчатая. К тому же не красная. Всего на ней имелось три чердака для выпуска котов, футах в десяти друг от друга. Я представил себе, как там нежатся коты — в каждый конкретный момент два или три кота, разбросанных по крышам, которые я сделаю уступчатыми, — нежатся, ленивые, черные на красном фоне.
Все, что мне требовалось, я увидел. Я крутнулся от окна и, нигде не задерживаясь, пошел прямо вниз, в парадное. Пройдя и через него, вышел прямиком на улицу. Нашел телефон и позвонил Назу.
— Успехи есть? — спросил он.
— Да, нашел.
— Превосходно. Где?
— В Брикстоне.
— В Брикстоне?
— Да; Мэдлин-Мэншенс, Брикстон. Позади такого как бы стадиона. Рядом с железнодорожным мостом.
— Найду на карте и перезвоню вам. Вы где сейчас?
— Иду домой. Через двадцать минут буду там.
Я пошел обратно к себе в квартиру. На автоответчике уже было сообщение, но, когда я его прослушал, думая, что это от Наза, оно оказалось от Грега. Я лег на сложенный диван-кровать и стал ждать. Наконец позвонил Наз.
— Здание находится в частном владении, — сказал он, — и сдается жильцам. Владелец — некий Эйдин Хусейн. Кроме этой, он управляет еще двумя недвижимостями в Лондоне.
— Так.
— Навести мне справки, не заинтересует ли его предложение насчет продажи этой собственности?
— Да. Купите его.
Он достался нам за три с половиной миллиона. Якобы по дешевке.
7
Мы наняли архитектора. Наняли дизайнера по интерьерам. Наняли ландшафтного дизайнера для двора. Наняли подрядчиков, которые наняли строителей, электриков и сантехников. У нас были прорабы и заместители прорабов, координаторы доставок и ответственные за координацию. Мы нашли исполнителей, реквизиторов и костюмеров, парикмахеров и гримеров. Наняли охранников. Мы уволили дизайнера по интерьерам и наняли другого. Наняли людей для осуществления связи между Назом и строителями, прорабами, ответственными, а также людей для выполнения поручений осуществителей связи, чтобы те лучше ее осуществляли.
Теперь, когда я оцениваю это, как говорится, задним умом, в голову приходит, что Наз, вероятно, мог все это организовать более эффективно. Он мог выбрать одно место, начать с одной конкретной точки и двигаться оттуда в логической последовательности — в хронологическом порядке, по прямой, отрезок за отрезком. Вместо этого он придерживался беспорядочного подхода: все возникало сразу, но в промежутках оставались огромные дыры, что создавало новые проблемы слаженности и совместимости, которые, в свою очередь, требовали дальнейшего руководства, дальнейшего координирования.
— С окнами на четвертом этаже проблема, — сказал мне Наз однажды, через несколько недель после начала работ.
— Я думал, все окна уже закончены.
— Да, но теперь окна в основной квартире четвертого этажа придется снова вынимать, чтобы поднять туда рояль.
В другой раз мы сообразили, что слишком рано довели до готовности двор — по нему придется ездить грузовикам, когда они будут вывозить из здания хлам, и усилия ландшафтного дизайнера пойдут насмарку.
— Как мы об этом не подумали? — спросил я Наза.
В ответ Наз улыбнулся. Я начал подозревать, что он намеренно склоняется к беспорядочному подходу. Когда нас возили с одной встречи на другую — к примеру, с самого объекта в наш ковент-гарденский офис, или в офис нашего архитектора в Воксхолле, или в мастерскую металлурга, который делал нам перила, или с аукциона «Сотбис», где выставлялись американские раритеты шестидесятых и куда мы ездили смотреть на холодильники, обратно на объект с заездом в администрацию Лэмбета (все, что я могу сказать — дали кое-кому на лапу) — так вот, каждый раз, покидая здание или снова к нему приближаясь, мы видели, как с территории выезжают грузовики, доверху нагруженные мусором, землей или выдранными батареями центрального отопления, и прибывают другие, с лесами, новой землей или длинными сосновыми досками. Попадались фургончики, набитые проводкой, фургоны с питанием, фургоны, принадлежащие экспертам в областях, о которых я в жизни не слыхал. Среди них были консультанты по каменным рельефам, техники-акустики, специалисты по сварке цветных металлов — у фургона этой последней компании на боку гордо красовалось: «В нашем искусстве мы — первые в Лондоне с 1932 года».
— И на каком же вы месте в лиге черных металлов? — спросил я у них.
— Мы сваркой черных металлов не занимаемся, — ответили они.
— А до 1932 года вы каким номером значились?
— Не знаю. Это вы лучше у начальника спросите.
Дальше шли гиганты: здоровенные краны на колесах, подъемные краны с крановыми лапами-захватами, эдакие скелеты, угрожающие и громадные. В одежде, заляпанной штукатуркой, мы шли в мэйферский салон-магазин роялей, оттуда — на склад использованной мебели, не дожидаясь, пока разноголосый перезвон кабинетных роялей четырех видов перестанет гудеть у нас в ушах. На факсовый аппарат, стоящий у нас в машине, приходили сообщения, и мы запихивали их в кармашки позади сидений, пока водитель жал на газ, чтобы доставить нас на другую встречу, а после, забыв, что получили, требовали послать их заново или возвращались по новой в тот же офис, на тот же склад. В результате гудение у нас в ушах не прекращалось — какофония, где смешивались модемы, и сверление, и арпеджио, и непрерывно трезвонящие телефоны. Гул, встречи, прибытия и отправления превратились в образ мышления — тот, что охватывал нас внутри нашего проекта, толкал вперед, дальше, снова назад. Никогда в жизни я не ощущал подобного стимула. Наз, как мне теперь кажется, это понимал и в некоторой степени даже культивировал хаос, чтобы все вовлеченные в дело тянулись из последних сил, горели, не теряли стимула. Гений — иначе не скажешь.
Честно говоря, стимулов хватало и без того — людям, которых мы наняли, платили огромные деньги. Если чего-то и не хватало, так это осознанного восприятия — трудно было заставить их в точности понять, что именно от них требуется. И при этом одновременно заставить их понять, как мало им требуется понимать. Не заставлять же их, чтобы прониклись моими идеями. Мне это было не нужно, да и ни к чему. Зачем? Это была моя идея; деньги платил тоже я. От них требовалось одно — знать, что делать. Однако заставить их понять, что делать, оказалось нелегко. Все они были первыми в Лондоне — лучшими сантехниками, штукатурами, специалистами по сосне и так далее. Они хотели работать по высшему разряду, и вбить им в голову тот факт, что обычные критерии в данном случае неприменимы, было трудно.
Самыми непрошибаемыми группами, с большим отрывом, оказались актеры и дизайнеры по интерьерам. Полные идиоты — и те, и другие. Для прослушивания актеров мы на пару дней сняли театр-студию «Сохо», поместив перед тем объявление в профессиональных изданиях. В нем говорилось:
Требуются актеры-исполнители. Работа в Лондоне на неопределенный срок. Постоянная готовность к вызову. В обязанности входит повторная реконструкция определенных ежедевных событий. Оплата достойная. Обращаться к Назрулу Раму Виасу по и т. д. и т. п.
Явившись в первый день, мы с Назом обнаружили в холле большую толпу. Мы велели водителю высадить нас за углом театра, а не прямо перед входом, чтобы войти без помпы — таким образом, рассуждали мы, нам удастся какое-то время пошататься в холле инкогнито, приглядываясь к людям.