Страница 32 из 98
— Алекс совсем не страшный, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Мы позвонили в Штаты, но, чтобы найти кого-то, требуется время, а тут… вы…
— Попали в видоискатель камеры, — подсказала я.
— Триста пятьдесят долларов, — предложил Джордж, — и номер в городской гостинице.
Это неэтично, с этим Арчибальд Кастер никогда бы не смирился. Предложение означало, что все свободное время мне придется нянчиться с капризной звездой, которая уже кого-то уволила, вместо того чтобы копаться в земле, проводя собственные исследования. Я открыла рот, намереваясь любезно отклонить их предложение, когда вспомнила Коннора. «А тебе никогда не хотелось узнать, чего ты лишаешься?»
— Что ж, — я ослепительно улыбнулась, — когда начнем?
Джордж оставил меня с импровизированным контрактом, нацарапанным на отвороте суперобложки любовного романа, который я читала, и практически сразу же я сложила свой навес и поехала в город, чтобы позвонить Офелии. Я на съемочной площадке с Алексом Риверсом! Лично я ничего особенного от знаменитости не ожидала — жизнь в Лос-Анджелесе научила меня тому, насколько мелок и эгоцентричен их мирок, — но я знала, что Офелия сочтет это потрясающим подарком судьбы. Она запоем читала специализированные журналы и всегда знала, какой продюсер какого режиссера и звезду заполучил, а когда мы шли по улицам Лос-Анджелеса, где снимался фильм, ее невозможно было оторвать от съемочной площадки. Могу себе представить ее реакцию: она умрет или, по крайней мере, скажет, что умрет, потому что именно так она восклицала в большинстве случаев — когда получала роль статистки в телевизионной рекламе или когда заканчивались листья салата, если она готовила еду.
Мы с Офелией Фокс делили комнату в общежитии с тех пор, как на первом курсе университета компьютер поселил нас вместе. Тогда она еще носила несчастливое имя Оливера Фраг, и уже тогда у нее был второй размер груди и белокурые волосы. Для Офелии я являлась своеобразной связью с реальным миром, а она, в свою очередь, как мне кажется, заставляла меня смеяться.
Еще я знала об Офелии больше, чем кто-либо. Когда я во время первых рождественских каникул осталась в университете, потому что в Мэне мне некуда было податься, то с удивлением обнаружила, что Офелия тоже никуда не уехала. В своей обычной легкомысленной манере она сообщила всем, что хочет заняться своим загаром. Но в сочельник мы напились виски «Гленфиддик», и Офелия разоткровенничалась. Рассказала о своем отчиме, который лапал ее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет. О том, как от него пахло лосьоном после бритья. Призналась, что научилась не спать, чтобы слышать малейший скрип двери своей спальни. Когда взошло солнце, мы не открывали подарки, а робко, бережно, как сокровище, вручили друг другу эту правду о себе.
Мы были такими разными, но стали не разлей вода. Когда Офелия стала искать себе новый образ, я поддержала ее. В конце концов, я хорошо понимала, что она так тщательно пытается скрыть. Она купила себе имплантаты в грудь в качестве подарка на выпускной и на законном основании сменила имя. И пока я работала над магистерским дипломом, она всецело посвятила себя тому, чтобы найти для нас квартиру: рядом с киностудиями — для себя и недалеко от Калифорнийского университета — для меня. Квартирка оказалась маленькой, но и арендная плата низкой, и в ней мы прожили почти семь лет.
— Говорите, — сказала телефонистка.
— Офелия!
Я услышала, как она поспешно выдохнула.
— Слава богу, ты позвонила! — воскликнула она, как будто я находилась всего в километре от нее. — Я погибаю.
Я усмехнулась.
— Ты постоянно погибаешь, — возразила я. — Что на этот раз?
— В четыре, как тебе известно, у меня встреча с психотерапевтом. — Офелия ходила к какому-то специалисту, чтобы повысить самооценку, с тех пор, как решила, что сеансы у экстрасенса пользы не приносят. — Сейчас я хожу к нему дважды в неделю, но хотелось бы сократить наши встречи до одного раза, только я не знаю, как об этом сказать.
Я не хотела смеяться, даже не собиралась, но смех сам вырывался наружу. Я закашляла, чтобы скрыть смешок.
— Наверное, я просто не пойду, — вздохнула она. — Поговорю с ним в четверг. — На мгновение она замолчала, а потом, по-видимому, вспомнила, что разговаривает со мной. — А как там в Африке? — покорно спросила она.
Офелия не понимала моего увлечения антропологией — она считала антропологию просто разрекламированным способом испачкаться в грязи, — но знала, насколько много она для меня значит.
— Интереснее, чем я ожидала, — ответила я. — Нашла работу по совместительству.
— Организуешь сафари?
— Консультирую по техническим вопросам в новом фильме Алекса Риверса.
Вдалеке я услышала грохот.
— Боже мой! Боже мой! Боже мой! — причитала Офелия. — Как это произошло?
Когда я ей все рассказала, ко мне вернулись первоначальные сомнения.
— Знаю, что потом я об этом пожалею, — сказала я. — Если бы не деньги — и возможность насолить Калифорнийскому университету! — я бы не согласилась. — Я состроила гримасу. — Держу пари, он не захочет замарать свои ручки.
Я медленно выдохнула, размышляя над последствиями своего спонтанного решения. Кастера я не любила, но, находясь в университете, избегать его не могла. И Алекса Риверса я любить не собиралась, но связала себя обязательством быть его тенью десять часов в день.
— Я пришлю тебе вещи, — заявила Офелия. — Свое черное платье без рукавов, розовый атласный лифчик и…
— Офелия, — оборвала я подругу, — я консультант по техническим вопросам, а не его любовница.
— И тем не менее, — возразила Офелия, — никогда ничего не знаешь наперед. Просто распишись за чертову посылку, а потом можешь засунуть ее в чемодан и забыть о ней. — Она отрывисто дышала. — Поверить не могу! Поверить не могу! Так я и знала, что нужно было заниматься антропологией. — Она даже заикалась от возбуждения. — Господи, Касс, — выдохнула она, — сам Алекс Риверс!
Я улыбнулась. Даже если в этом лифчике я буду дефилировать в двадцати метрах от Алекса Риверса, Офелия, скорее всего, повесит его в рамочке, когда я вернусь домой.
— Он просто человек, — напомнила я ей.
— О да! — выдохнула она. — Человек, который зарабатывает четыре миллиона долларов за фильм и является в ночных фантазиях всему женскому населению.
Я задумалась: Алекс Риверс никогда не приходил ко мне во сне, но, с другой стороны, большинство моих сновидений были о том, как я понемногу снимаю земляной слой и обнаруживаю людей, которые жили миллионы лет назад. Я попыталась вспомнить, какие из его фильмов смотрела: наверняка ходила на них с Офелией, потому что она была единственным человеком, с которым я проводила свободное время, а она обычно насильно водила меня посмотреть последние кассовые фильмы. Я припомнила «Отчаянного», вестерн, на который мы ходили еще в колледже, и «Свет и тень», один из культовых фильмов на вьетнамскую тему, вышедший в 1987 году. Было еще несколько боевиков, названий которых я не помнила, и последний фильм, который я посмотрела где-то полгода назад. Любовную историю. «Дикая яблоня». Совсем о нем забыла. И очень удивилась, потому что я никогда не видела Алекса Риверса в образе романтического героя, но поверила его игре.
Основная идея фильма не отпускала меня всю обратную дорогу домой: лучше любить и потерять, чем не любить вообще. Неужели это на самом деле правда? Любовь, в моем понимании, — не более чем запланированное соблазнение. В колледже я потеряла невинность с одним из студентов — просто потому, что хотелось узнать, что такое близость. Не было ни глубокой сердечной раны, ни соития душ. Всего лишь ускорилось сердцебиение, наше горячее дыхание смешалось — словом, непритязательный секс.
Других было немного, но я не думала, что упускаю что-то важное. Чаще всего мне просто некогда было это замечать. Мне бы хотелось иметь детей — когда-нибудь! — но я родила бы ребенка только от человека, который мне небезразличен, однако до настоящего момента единственным человеком, в которого я могла бы влюбиться, был Коннор.