Страница 3 из 77
Осталась позади Кубань. Широкая полоса болот, заросших камышом и чаканом, тянулась с правой стороны от железнодорожной насыпи до крутого подъема в гору. Только это была не гора, а, как говорила учительница географии, древний берег Черного моря. И вот уже наверху показались красные кирпичные дома окраины города Кропоткина.
Осталась позади плачущая мать на грязной, пропитанной нефтью платформе.
Остались позади детство и юность, подруги и друзья. Может быть, вся прежняя жизнь?
Может быть — да, а может быть, и нет. Пока что ясно одно: впереди Москва, и отступать есть куда.
2
В Москве шел снег. Сырой, холодный ветер заставлял людей, столпившихся на высокой платформе в ожидании посадки, зябко ежиться, поплотнее запахивать пальто и куртки, заматывать шарфы. В призрачном свете мутных фонарей многоголосая толпа казалась пугающе-опасной, чужой, неприветливой.
Наташа стояла на мокрой платформе, поглубже засунув руки в карманы синей болоньевой куртки, и напряженно вглядывалась в лица спешащих людей. Владимир Иванович послал телеграмму, чтобы дочь встретила ее, но вот прошло десять минут, а Ирки все не видно. А если она почему-то совсем не придет? Наташа с тоской посмотрела на чемодан и три сумки у ног: с таким багажом и до метро не доберешься. Вот беда. И холодно как! Знала бы, что в Москве идет снег, оделась бы потеплее.
На Курском вокзале все было не так, как на станции в Гирее. Удивляло, что люди здесь были одеты неряшливо. Не хуже, чем в Гирее, но именно — неряшливо. Там даже совсем бедные старики, собираясь в Кропоткин за покупками или по другим своим делам, обязательно надевали чистые пиджаки и тщательно отглаженные, пусть даже и с заплатками, брюки. Казалось, на московском вокзале все пассажиры и встречающие должны выглядеть солидно. Ничего подобного! Не Москва, а какой-то цыганский табор.
Неподалеку от Наташи у груды чемоданов суетилась бабка в замызганной куртке, джинсах, сморщенных на заднице так же, наверное, как и кожа под джинсами, и в нелепой кепке. Неужели не соображает, как глупо она выглядит? По нынешней погоде надела бы пальто с песцовым воротником, красивый платок или шапку — совсем другой человек получился бы: солидный, уважаемый, каким и полагается быть в таком возрасте. А то ведь черт-те что получается. Но говорить об этом незнакомой старухе Наташа, конечно же, не стала.
Да где же эта Ирка? Что, если и вправду не встретит? Захотелось достать из чемодана свитер, надеть, а то ведь на ней под курткой был только черный праздничный костюм да белая нейлоновая кофта. Не больно согреешься… Носильщик с тележкой, здоровенный парень в распахнутой утепленной джинсовой куртке остановился рядом.
— Что загрустила, красавица? Помочь?
— Спасибо. — Наташа помнила советы бывалых земляков, утверждавших, что в Москве задаром не помогают, с опаской посмотрела на носильщика. — А сколько это будет стоить?
— Да почти ничего, — усмехнулся носильщик. — Для тебя, можно сказать, бесплатно. Всего сто рублей.
— Сто рублей? — ахнула. — Да вы что, издеваетесь надо мной? Я целые сутки в поезде ехала за сто рублей.
— А теперь целые сутки стоять будешь. Не встретили, да? Это бывает. Если есть проблемы с ночлегом, могу помочь. Даже за бесплатно. С такой внешностью, как у тебя, в Москве можно очень даже неплохо устроиться. Нужно только места знать.
— Это ж куда вы меня хотите устроить? — сердито уставилась на нахала Наташа. — И что я там должна делать?
— А это я тебе расскажу, — самодовольно хохотнул он. — Покажу и дам попробовать.
— Отстаньте от меня! Идите туда, куда шли, и не морочьте мне голову!
— Совсем дикая, — огорченно вздохнул носильщик. — Ну, как хочешь. Между прочим, здесь сто рублей давно уже не деньги. Пачка наших паршивых сигарет червонец стоит, а приличные меньше чем за семьдесят и не ищи. Но это так, бесплатная информация.
Наташа отвернулась, всем видом показывая, что не желает больше разговаривать. Носильщик пожал плечами и пошел дальше вдоль вагонов. Двух минут не прошло, как он прошествовал в обратном направлении, толкая загруженную с верхом тележку. Посмотрел на Наташу, усмехнулся и, наклонившись к ней, негромко сообщил:
— Двести. И, между прочим, меня зовут Димой. Захочешь решить свои проблемы, спроси у любого коллеги. Будет обеспечен царский прием, красавица.
Нахальное предложение носильщика возмутило Наташу, но мысли в эти минуты были о другом. У нее, секретарши директора, оклад был пятьсот рублей в месяц, у матери — шестьсот пятьдесят. А этот бугай за десять минут зарабатывал двести. Что-то жуткое чудилось в несоразмерных труду цифрах.
Высокая курносая девушка в темных очках и с русыми прядями, выбивавшимися из-под белой вязаной шапочки, стремительно подошла к Наташе, обрадованно воскликнула:
— Вот ты где спряталась, Наташка! Наконец-то нашла тебя. Смотрю — стоит, нахохлилась. Как сирота казанская!
— Ты бы еще задержалась на час, тогда бы я точно почувствовала себя сиротой. Курской. — Все еще сердитая, Наташа обняла подругу. — Сколько можно ждать? Или ты подумала, что идешь на свидание к парню, чем дольше не придешь, тем больше он уважать тебя станет? Со мной этот номер не пройдет.
— Замерзла?
— А ты не видишь? Зуб на зуб уже не попадает.
— Не обижайся, Наташка. Твой дурацкий поезд опаздывал сперва на десять минут, потом на пятнадцать, потом на полчаса. И вдруг объявляют, что уже прибыл. Пока я добралась до платформы, он уже ушел на Каланчевку. Где этот десятый вагон искать? Пришлось идти и всех разглядывать, пока не натолкнулась на тебя. Народу — сама видишь, сколько. Вокзал!
— Ты прямо совсем — москвичка. — Наташа изумленно разглядывала подругу. Ирина была в красивой розовой куртке с капюшоном, в вельветовых джинсах, заправленных в короткие сапоги. — А очки зачем нацепила? Ты же и без них видишь хорошо.
— Они мне идут, знающие люди подсказали.
— Воображала! Вот испортишь глаза, потом жалеть будешь. Ох, ну и холодно тут у вас. Просто кошмар! Апрель месяц, а снег. Даже не верится. А у нас в Гирее — теплынь, сады цветут вовсю.
— Потому что Гирей на тысячу шестьсот километров южнее Москвы. Ну перестань дуться, Наташка! Я ужасно рада, что ты решила учиться здесь. Теперь нас двое, это здорово! Наши вещи? — кивнула она на чемодан и сумки.
— Наши, наши. — Все-таки хорошо, когда в чужом, незнакомом городе тебя встречает подруга.
— Тогда хватаем и — вперед. Я уже договорилась с соседкой по комнате. Она не возражает, что ты немного поживешь у меня. И раскладушку позаимствовала.
Ирина взяла две сумки, непроизвольно охнула.
— Что, тяжело? — поинтересовалась Наташа. — Ты взяла свои сумки, Ирка.
— Мои дорогие родители камней туда напихали, что ли?
— Много всяких банок для укрепления твоего здоровья. Владимир Иванович перечислял, с чем они, да я всего не запомнила. — Наташа взяла чемодан и третью сумку, двинулась вслед за Ириной. — Сказал, пусть не обижается на скромную передачу. Когда станешь знаменитой, будет передавать больше. Только не со мной, я и так из-за твоих сумок страху натерпелась.
— Может быть, скоро и стану знаменитой, — загадочно засмеялась Ирина. — Предлагают роль в одном фильме. Вот я сейчас и думаю: соглашаться или нет.
— Что ж тут думать, соглашайся, — посоветовала Наташа. — Передачи из дому станут увесистее, а в Гирее, как посмотрят этот фильм, так сразу и переименуют клуб спиртзавода в клуб имени знаменитой артистки Ирины Кругловой. Портрет над дверью повесят и в депутаты какого-нибудь совета выдвинут.
— Ага, выдвинут! — усмехнулась Ирина, думая о чем-то своем. — Если я соглашусь и родители увидят этот фильм, с ними же инфаркт может случиться, сразу с обоими. Тогда придется мне им в больницу передачи возить.
— Такой страшный фильм?
— Вот приедем, я тебе все и расскажу. Как там папа, все у него нормально?