Страница 11 из 77
— Спасибо. Потом я обязательно верну тебе все. Или… я должна еще как-то благодарить?
— Да нет. Просто вернешь и все. В двойном размере. А вот за это, — достал из сумки пачку индийского чая и пакет с сахаром, — можешь еще как-то поблагодарить. Угостить меня чаем. Холодно ведь на улице.
— Сперва тебе чаю, а потом…
— Водочки. — Сергей показал рукой на бутылку у кровати. — Ты ведь уже приготовила, верно?
— Ничего я не приготовила, — сердито нахмурилась Наташа. — Это поэты притащили, не знаю, зачем. Нужно отдать им бутылку, а то завтра припрутся требовать. Не вздумай трогать ее. А то выпьешь и сам дураком станешь.
— Как скажешь, хозяйка, — поклонился Сергей.
— Хорошо, я поставлю чайник, пока он закипит, ты расскажешь мне, куда и к кому нужно идти завтра. И вообще, что делать.
— Конечно, расскажу. Я завтра утром заеду за тобой. А позже, когда все решится, поработаем вместе денек. Покажу, что и как. Дело, как говорится, нехитрое, но требует навыка.
— Расскажешь, чаю попьешь и уйдешь?
— Ты все-таки боишься меня… Почему?
— Не знаю, — пожала плечами Наташа.
Ночью Наташа долго лежала с открытыми глазами и думала о Сергее. Боялась ли она его? Все-таки — да. Но не так, как боятся злую собаку или бандита в темном переулке. Она уже верила, что он — хороший парень. Симпатичный, добрый, заботливый, с ним интересно. И, если уж быть честной, ей не хотелось, чтобы он так скоро уходил, хотя и настойчиво напоминала ему, мол, пора и честь знать. И вообще вела себя так, что он, похоже, не сомневался: даже нечаянное прикосновение к ней равносильно прикосновению к оголенным электрическим проводам. Она боялась разочароваться, боялась потерять смешного, ни на кого не похожего человека и снова увидеть перед собой Валерку Лободу, или Плешакова, или профессора… да мало ли было мужчин, глаза которых сально поблескивали, когда она проходила мимо! Если и Сергей окажется таким же — охотником за ее телом, — сможет ли она после кому-нибудь верить? Наверное, нет…
Но уже возникло в душе сомнение: а не слишком ли она строга к нему? Чертом смотрит на человека, а ведь он столько хорошего для нее сделал. Как бы не обиделся…
6
Сергей сидел в своей комнате в глубоком кресле. Все здесь было как всегда: оранжевый торшер заливал комнату неярким теплым светом. Рядом с торшером — полка с радиоаппаратурой, из двухкассетника звучала прекрасная музыка ансамбля «Битлз». В другом углу — письменный стол, заваленный книгами, бумагами. Беспорядок там был самый что ни на есть творческий, хотя уже больше полугода (когда ушел из «Литературной газеты») Сергей ничего не писал, предпочитая в свободное время сидеть в кресле и слушать музыку. Диван, книжные полки, репродукции Сальвадора Дали на стенах — его комната, берлога, убежище.
Все здесь было устроено для того, чтобы хозяин мог отдохнуть, расслабиться, собраться с силами, успокоиться, если выпадали нелегкие дни, или пригласить друзей, устроить вечеринку, если был повод или просто желание. Телевизор, музыка, небольшой холодильник, он же и бар, где всегда стояли красивые бутылки и банки с закуской, — это Сергей называл «полной автономией».
Но вот уже несколько вечеров Сергей не чувствовал здесь прежнего уюта. Чего-то не хватало, вернее — кого-то. А если уж быть откровенным — черноглазой девчонки, которая смотрит на него, как Василиса на Кощея.
Господи, это же наваждение какое-то, уму непостижимо — он все время думает о девчонке в несуразной куртке, сшитой где-то в захолустье местными горе-модельерами, в черном костюме с юбкой ниже колен — классическое одеяние старой мымры из школы… Впрочем, дело ведь не в одежде, а в том, что она олицетворяет суть человека: девчонка глупа, наивна, испугана, понятия не имеет, как себя вести в той или иной ситуации. Она — как будто из другого мира прилетела и подстраиваться под этот, привычный Сергею с детства, не собирается.
У нее красивое лицо, отличная фигура, даже несуразная юбка не могла скрыть стройной прелести длиннющих ног. Ну и что? Он всегда легко и непринужденно знакомился с девушками. Сколько их было? Теперь, к двадцати шести годам, и вспомнить трудно. Всего, что хотел, добивался обычно за два-три вечера, и ведь не было среди его многочисленных подруг ни одной некрасивой. Так в чем же дело теперь?
Почему он думает о ней? И вчера думал, и позавчера — всю неделю с того часа, как увидел ее…
Сергей усмехнулся. Уж не собирается ли он «поверить гармонию алгеброй»? Понять то, над чем ломали головы лучшие из людей? Любовь? Разве о такой женщине он мечтал, как о будущей своей жене, спутнице жизни? Смешно подумать!
Жалость?..
В комнату без стука вошла Мария Федотовна, мать Сергея.
— О чем задумался, горе-бизнесмен?
— Я не бизнесмен, мама, я обыкновенный наемный работник у хозяина, которому принадлежат средства производства, как то: сама палатка, обогреватель, калькулятор на солнечных аккумуляторах. Да еще стул в палатке.
— И что же вы производите вместе с ним? Китайское барахло и поддельные ликеры с фирменными этикетками?
— Мы производим удовлетворение потребительских нужд населения столицы, а также ее многочисленных званых и незваных гостей, — с серьезным выражением лица пояснил Сергей.
— Не надоело дурака валять? Послушай, Сережа, папе сегодня звонили из «Московских новостей», им нужен заместитель ответственного секретаря с перспективой скорого секретарства.
— Ответственного?
— Разумеется.
— Не пойдет. Скажи папе, пусть поищет перспективу генерального секретарства с резиденцией в Кремле, тогда и подумаю.
— Перестань дурачиться. Это вполне серьезное предложение. И зарплата неплохая.
— Больше, чем я в палатке зарабатываю?
— Дело не в деньгах, а в социальном положении человека. Ты занимаешь явно не свое место, а кто-то другой в это время занимает твое. Потом не так-то просто будет вернуть его. Я считаю, хватит делать глупости.
— Значит, платить там будут все-таки меньше, чем в палатке. Мама, знаешь, чем я занимаюсь на своей теперешней работе?
— Это ты прекрасно знаешь, что я и думать об этом не желаю! — рассердилась Мария Федотовна. — Ты не задумывался о том, что позоришь своего отца, профессора, меня, скажем так, не последнюю в этой стране журналистку?
— Ты ошибаешься, мама. — Сергей был спокоен. — Так вот, я сижу в палатке и продаю людям то, что им нравится. Хотят — покупают, не хотят — не покупают. Я никого ни в чем не убеждаю. А в твоих «Московских новостях», да и во всех других газетах, я вынужден буду оболванивать народ. Хвалить одних и поливать помоями других, теперь это делается уже без всякой логики, на уровне «дурак — сам дурак». Притворяться, что я пламенный демократ или пламенный противник так называемых демократов, плясать под чью-то дудку. А мне — плевать на них всех, понимаешь, мама? Они все — дерьмо, до которого мне нет никакого дела. Ну нет мне до них дела, пусть хоть голыми по Кремлю бегают или на рельсы ложатся. Я, как Бегемот, помнишь: «Никого не трогаю, починяю примус».
— Ох, дорогой мой, ты рассуждаешь, как типичный обыватель, лабазник. В стране грандиозные перемены, каких, может быть, мир не знал, а ты спрятал голову и знать ничего не желаешь! Люди из сил выбиваются, защищая демократию, а ты… Мне стыдно за тебя, сын!
— Мир всякое знал, — усмехнулся Сергей. — Люди из сил выбиваются, теплые креслица себе выцарапывая. Если нет — они просто дураки. Вспомни, мама: «За царя, за Отечество, вперед!» — понеслись вперед. «За Родину, за партию, вперед!» — помчались вперед. А потом что? Царь и партия, элита, конечно, попивают водочку и коньячок, икоркой закусывают, а толпы несчастных калек бродят по стране, милостыню просят. Да и те, кто живы остались, побежденным завидуют. Что же ты мне предлагаешь: драться за креслице или завидовать побежденным?
— Послушай, балбес, — засмеялась мать, — если уж ты ненавидишь политику, иди в аспирантуру. У тебя красный диплом, поступить — не проблема. Ты ведь тупеешь в своей коммерческой палатке!