Страница 13 из 15
Обратно неслись взапуски. Мизинов посадил Маджугу на козлы и передал ему вожжи, чтобы по пути спокойно все обдумать. Хорунжий поначалу нахлестывал Бурку что есть мочи, пока генерал не одернул его:
— Полегче, Арсений! Ты не только лошадь загонишь, но и мои мысли порастрясешь!
Маджуга умерил пыл и, обернувшись, спросил Мизинова:
— Так что это выходит-то, Лександра Петрович? Значит, этот китайчонок ваш пакостит? Говорил ведь вам — не привечайте его!
— Он не знает про золото, Арсений, — успокоил Мизинов, но так неуверенно, что, похоже, и сам сомневался в сказанном: — Хотя, возможно, проведал как-нибудь… Прискорбно, но, видимо, я прав — подлость в природе человеческой…
— Да я бы ему за такие дела, знаете что?! — вспыхнул хорунжий, потряс кнутом в воздухе и снова легонько опустил его на спину и без того взмыленной Бурки:
— Давай, родимая, помалясь!.. Э-эх, люди! Хлебом не корми — дай напакостить! Я вон надысь [16]купчишке одному помог от пьяных китайцев отбиться, а то б замордовали его совсем. Они ведь ноне-то, как не стало нашей собственной охраны на дороге, совсем буйными стали. Так что бы вы думали? Он сам же меня и обругал за то, говорит: «Теперь, такой-сякой, у меня работать на складе будет некому!» А у самого рожа что слива переспелая, того и гляди отвалится, уж так созрела, так созрела! — Маджуга весело, в полный голос захохотал, в который, наверное, раз вспоминая ту пьяную драку.
— Ты бы поменьше ввязывался в разные приключения, — упрекнул Мизинов. — Не хватало нам еще лишних проблем. Сам ведь знаешь, какая ответственность на нас.
— Еще бы не знать, Лександра Петрович. Да вы будьте покойны — с моими станичниками ничегошеньки с хранилищем нашим не станется, один Кандауров чего стоит! Ему проще шипишку подкараулить, чем предать, не такой он человек, мой Спиридон Лукич…
— Ей-Богу, Арсений, чтоб тебя понимать, надо толмача при себе держать. Ну что вот ты сейчас сказал? Какое такое выраженьице опять ввернул, а?
— Шипишку-то подкараулить? — дружелюбно улыбнулся Маджуга. — Да просто все — помереть, одним словом, по-нашему. Я к чему. Спиридону Лукичу — ему, значит, легче помереть, чем предать того, кому один раз поверил и доверился.
— Он ведь на Кавказе служил в германскую?
— Там. В пластунах. В разведку как-то их спосылали, в дальнюю. В самую Персию. Так добрались аж до этой, как ее… ну, где рай-то земной…
— В Месопотамию, наверное? — рассмеялся Мизинов.
— Во-во, туда! И встретились, значит, с агличанскими войсками, что и было им наказано. То бишь, как это по-военному-то, Лександра Петрович?
— Установили контакт с передовыми частями англичан. Они были нашими союзниками в той войне.
— Были, Лександра Петрович, одно слово что были! Где они таперича? Нет чтобы помочь по старой памяти…
— Всяк любит каштаны из огня таскать чужими руками, Арсений. Да и в минувшей войне…
Мизинов не договорил. Папаха слетала с головы Маджуги и ударилась в лицо генералу. Лошадь брыкнула в сторону, а вдалеке отчетливо всхлипнул плескучий выстрел.
— Тпр-р-р-р! — хрипел Маджуга, натягивая поводья и заваливаясь за облучок. — Лександра Петрович, живы?
— Жив, Арсений, твоими молитвами, — Мизинов даже пригнуться не успел, понимая, что теперь и незачем: выстрелы исподтишка никогда не повторяются.
Маджуга выскочил из брички, под огромными сапожищами захрустела дресва [17].
— Из трехлинейки, — пробормотал он, подобрав папаху и натягивая ее на затылок.
— Издалека, — кивнул Мизинов. — Ближе подобраться не рискнули.
— А может — не смогли?
— Кто бы им помешал? Хотели бы убить — непременно подкараулили бы. Хоть за тем вон взлобком. Ан, нет, не посмели. Выходит, просто пугают нас. Но зачем? — Мизинов уже обращался не столько к хорунжему, сколько размышлял вслух. Он знал по опыту: решение нужно принять в первые же секунды после непредвиденного события. Как правило, это решение и оказывается верным…
— Однако нет, не пугают, Арсений, не пугают, — через секунду-другую уверенно резюмировал Мизинов. — Откуда пуля пришла?
Маджуга снял папаху и покрутил в руках.
— Вот дырка-то, — показал он. Под самой кокардой зияло аккуратное пулевое отверстие.
— Смотри, что получается, — Мизинов влез на козлы и взял вожжи в руки. — Ты сидел, верно?
— Ну да.
— Теперь смотри. Мы с тобой примерно одного роста. На каком уровне сейчас моя голова?
— На уровне лошадиной гривы, Лександра Петрович.
— То-то и оно! Стреляли не в тебя, могу успокоить. Впрочем и не в меня…
— В кого же тогда? — оторопел Маджуга и стал озираться по сторонам.
— Ты прав, Арсений, третьего здесь нет, — улыбнулся Мизинов. — Но нет третьего человека, — он сделал ударение на последнем слове.
— Любите вы, Лександра Петрович, загадками говорить, — скривился Маджуга в простоватой гримасе.
— Не буду тебя мучить. Да и времени нет. Стреляли в Бурку.
— В лошадь?! — у Маджуги глаза сделались похожими на два николаевских медных пятака.
— Именно. Кому-то непременно надо, чтобы мы не поспели вовремя на Пристань. Это уже становится интересным. Но, по крайней мере, убивать нас пока не станут. Лошадь наша, слава Богу, цела. Так что вперед, Арсений! Предчувствия у меня не хорошие. Надо успеть!
— Ну щас дождется он у нас, китайчонок ваш! Уж я его! — пригрозил Маджуга, размахивая кнутовищем над крупом Бурки.
Мизинов ничего не ответил. На душе было скверно.
5
К дому неслись, оставляя за собой клубы густой бурой пыли. И едва открылся на повороте мизиновский дом с распахнутыми настежь воротами двора, как генерал понял, что его опасения были не напрасными, и оставшиеся метры все торопил и торопил время…
Но вот Бурка встала наконец, фыркая и сбрасывая пот. Мизинов выскочил из брички и влетел в ворота. Посреди двора на четвереньках стояла пожилая женщина и причитала в полный голос:
— Страдалец мой! Христарадненький! — и все склонялось над чем-то белым и неподвижным на земле.
Мизинов подбежал и увидел распластавшееся тело в одном исподнем. Сквозь белую рубаху проступали багровые кровавые полосы. Мужчина лежал бездыханно. Неподалеку от него, метрах в пяти, навзничь распластался Ойхэ. Руки его были раскинуты в стороны, в одной он все еще сжимал литовку [18]за косье. Ойхэ был мертв — сомнений в этом не оставалось ни у Мизинова, ни у Маджуги. Мизинов осторожно поднял голову парнишки за волосы и ужаснулся — все лицо его было обезображено. Лица, можно сказать, не было вовсе — одно сплошное кровавое месиво.
— М-да, — вымолвил Мизинов, опустил голову и выпрямился. — Стреляли в лицо… Прости меня, мальчик, за скверные мысли…
— Лександра Петрович, может, они еще не ушли далеко, а? Может, догнать? — кипятился Маджуга.
— Охолонь, Арсений, — осадил его Мизинов. — Эти люди все делают четко. Они уже далеко. Да и рисковать мы не можем, понимаешь? Марковна, что случилось? — Мизинов тронул женщину за плечо. Под его рукой тело затряслось, как в лихорадке.
— Александр Петрович, батюшка! — Марковна подняла на него заплаканные невидящие глаза. — Что же это?.. Егор-то мой, а?.. Забили, в усмерть забили!.. — и снова заголосила, склоняясь над телом.
Мизинов опустился на колени рядом с Егором, перевернул его на спину. Глаза старика были полузакрыты, сквозь приоткрытые веки гляделся едва заметный зрачок. Мизинов приоткрыл веко, потрогал шею под скулой. Есть надежда!
— Марковна, он жив, жив! Маджуга, скорее! Подхватили осторожно! Несем ко мне в светелку!
Хорунжий приподнял Егора за ноги, Мизинов ухватился за подмышки, и они понесли обмякшее и тяжелое тело в дом. Марковна, причитая и утирая слезы фартуком, семенила следом. Этих супругов год назад порекомендовал Мизинову тот же Куземов, и с тех пор старики жили в его доме, целиком ведя несложное хозяйство холостяка. Егор и Марковна были сибиряками, как, наверное, каждый второй в этом далеком, но совершенно русском городе на краю земли…
16
Надысь — на днях.
17
Дресва — мелкий щебень, используемый в строительстве и покрытии дорог.
18
Литовка — коса (иснтрумент).