Царь-гора

Впервые осознав жестокую тяжесть девкиного дара где-то в районе Уральских гор, через которые медленно тащился поезд, Федор решил, что ни о чем жалеть не будет. Ни об оставленной в Золотых горах слепоте, ни о потерянной любви, ни о мятежном хаосе, наполнившем душу. Да и не терял он любовь, вдруг подумалось ему. «Спроси у цветка – почему он вырос там для тебя?» Разве так теряют любовь? Нет, так ее находят. С вершины горы либо падают, ломаясь насмерть, либо сходят, обретая любовь к миру, лежащему внизу.

Но теперь между ним и миром стоял легион пещерных жителей.

…Федор шагал по коридорам клиники, разглядывал номера на дверях. Коридоры ветвились, как в лабиринте, по ним гуляли на костылях и на колясках травмированные, забинтованные люди. Между пациентами лавировал вечно спешащий медперсонал.

– Простите, – Федора нагнал человек в накинутом белом халате и с портфелем в руке, пытливо заглянул ему в лицо, – не вы ли правнук полковника Шергина?

– Вы ошиблись, – сухо сказал тот и сделал попытку пойти дальше.

Незнакомец загородил ему дорогу, раскинув руки в неуклюжем приветственном жесте, выдававшем острое желание поболтать здесь и сейчас.

– Нет-нет, я вас узнал, – запротестовал он. У него было круглое лицо, очки в тонкой оправе, большие залысины, дорогой костюм и не терпящие возражений интонации. Каким-то неизвестным чувством Федор определил, что перед ним чиновник, не так чтобы крупного ранга, но и не совсем мелочь. – Кроме того, – продолжал незнакомец, – вы ищете двести тридцать седьмую палату. Там лежит Михаил Шергин, ваш отец. Не имеет смысла отрицать очевидное.

– А что имеет смысл? – нехотя спросил Федор.

– Дело, понимаете, в том, что у меня к Михаилу Александровичу имеется разговор.

Он перекинул портфель из руки в руку, извлек из внутреннего кармана пиджака визитку и протянул Федору.

– Вы всегда можете найти меня по этим телефонам.

– А для чего мне искать вас? – не понимал Федор, читая название чиновничьей должности. Она оказалась выше, чем он думал. Тем более загадочной представлялась настойчивость незнакомца.

Тот развел руками.

– Как известно, человек предполагает, а Бог располагает.

– Допустим, – сказал Федор после короткого раздумья и спрятал карточку, запомнив имя – Иван Сергеевич, как у Тургенева. – Ну а я-то чем могу?

– Собственно, вы можете послушать наш разговор. Только и всего.

– Только и всего?

– Именно. Это не займет много времени.

– А может, у вас пистолет за поясом? Допустим, вы киллер и хотите убрать нас обоих одновременно, без шума и пыли?

От этого предположения глаза Ивана Сергеевича сползли вбок, выражая тем самым весь идиотизм сказанного.

– Ну к чему же такой радикализм? Вы что, в каждом встречном подозреваете подосланного убийцу?

Федор пожал плечами.

– Вы правы, это паранойя. Простите. Нервы ни к черту.

– Что так? – участливо поинтересовался Иван Сергеевич.

– Дело в том, что меня уже несколько раз пытались убить.

– Ах вот как. Весьма интересно. В таком случае наше знакомство тем более полезно и содержательно.

– Вы полагаете?

– Убежден. Ну что, идемте?

В палате было много света и простора. Кровать стояла по центру у окна, по соседству с ней на тумбочке возвышалась гора фруктов, как на фламандском натюрморте, и графин с ярко-рыжим морковным соком. Шергин-старший лежал с закрытыми глазами и поднятой на воздух загипсованной ногой. Голова у него была перебинтована, на бледном лице чернели темные подглазья.

– А, сын, – не поднимая век, сказал он. – Наконец-то вспомнил о родителях.

Федор откашлялся.

– Здравствуй, отец. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально я себя чувствую, – немного раздраженно ответил Шергин-старший. – Мать небось сказала, что помираю? Ничего подобного. Морковку ем и пью, мать велит – говорит, кости быстрее срастутся. Понос от этой морковки уже замучил.

Он открыл глаза и спросил недовольно:

– Это кто с тобой?

Гость выступил вперед:

– Позвольте, Михаил Александрович, представиться…

– Не позволю, – перебил его Шергин-старший. – Говорите быстро, что надо, и проваливайте. Не хочу никого видеть.

Ивана Сергеевича это не обескуражило.

– В таком случае, к делу. Буду краток. Вы, как мне представляется, человек честный и порядочный…

– Идите к черту с вашими преферансами.

– …и, очевидно, – не моргнув глазом продолжал чиновник, – именно по этой причине оказались в этом несчастном положении…

Федор замер с вытянутой шеей, как птицелов в кустах. Шергин-старший, напротив, задвигал руками и здоровой ногой, подползая вверх по подушке.

– …поскольку, надо предполагать, некоторые события в нашей жизни случаются как раз для того, чтобы мы задумались, туда ли, по той ли дороге мы идем.

Шергин-старший нашарил возле морковного графина телефон.

– Я вызываю милицию, – заявил он. – Федор, держи этого подосланца, чтоб не сбежал. Сейчас разберемся, кому тут нужно задуматься о неправильной дороге.

Федор нерешительно шагнул сперва к двери, затем к «подосланцу», который оставался совершенно спокоен.

– Бог мой, вы меня совсем не так поняли. Я не имею никакого отношения к нападению на вас, уважаемый Михаил Александрович. Я всего лишь хотел сказать, что, возможно, это знак, который вы не должны оставить без внимания. Знаки окружают нас повсюду, но, к несчастью, не многие умеют их читать. Очевидно, из-за этой метафизической безграмотности мы все время идем не туда, куда нам нужно.

– Нам – это кому? – с подозрением спросил Шергин-старший, не расставаясь с телефоном.

– Всем честным русским людям.

– А вы, я так понимаю, работаете в автоинспекции?

– Не совсем, – улыбнулся Иван Сергеевич. – А почему вы так решили?

– Ну как же, про дорогу и дорожные знаки разговор завели… Только я что-то не пойму – вам чего надо?

– Мне, собственно, нужна Россия. Как и многим прочим. Заметьте, не доход, который можно стричь с нее разнообразными способами, а сама Русь-матушка.

– Федор, ты кого ко мне привел? – с драматизмом в голосе произнес Шергин-старший.

– Однако вы с полным основанием можете спросить у меня, что такое наша Россия-матушка и чем она отличается от всех остальных в мире.

– Родной вы мой, – сварливо отозвался Шергин-старший, – на этот вопрос ответ был дан еще в девятнадцатом веке. Дураками и дорогами отличается.

– Вот видите, не зря я заговорил о дорожных знаках. – Иван Сергеевич расплылся в лучезарной улыбке. – То есть вы согласны, что российские дороги иные, не похожие на, так сказать, общечеловеческие?

– И еще сто лет не будут похожи. Не понимаю, к чему этот бестолковый разговор. Федор, объясни наконец, что это за тип и для чего ты притащил его сюда!

Шергин-старший начинал волноваться. Федор хранил гробовое молчание.

– Ни через сто, ни через тысячу лет, – возразил Иван Сергеевич. – А если все-таки станут похожи, то будут уже не российские. Ведь если русские потеряют свою столбовую дорогу, то очень быстро вымрут, превратившись в неандертальцев, не способных к выживанию. По этой дороге мы когда-то вышли из лесов и болот. Сбившись с нее, мы снова уйдем в болота и сгинем там. Так вот, чтобы не сбиться, вдоль дороги расставлены знаки.

Шергин-старший мелко затрясся – рассмеялся и застонал одновременно: были сломаны ребра.

– Наконец-то… Я все понял. Это же форменный сумасшедший.

– Может быть, – сказал Иван Сергеевич, снова улыбаясь. – Все дело в том, что в данном случае считать умом и в каком направлении с него сходить. Если принять эти поправки, то могу признаться вам, что не так давно я сошел со своего прежнего ума и теперь пребываю в совершенно ином его состоянии. Могу даже рассказать, что стало тому причиной. Это были знаки.

– Какие знаки? – встрепенулся Федор.

– Мне было предъявлено весьма основательное свидетельство бытия Божия, – как о чем-то само собой разумеющемся выразился Иван Сергеевич.