Гонители

Не будешь же казнить всех подряд… Война с татарами вознесла его над другими, а несколько лет покоя снова уравняли его со всеми. Только считается, что он хан, а если разобраться, всего лишь один из нойонов…

– Тэмуджин, посмотри, какие гости приехали к нам! – сказала Борте.

У коновязи спешивались всадники. Среди них он узнал брата Ван-хана Джагамбу. Давно из кэрэитских кочевий не приезжал никто. Видно, что-то важное затевает неугомонный Ван-хан, если послал Джагамбу. Нацелился на кого-нибудь? На тайчиутов? На меркитов?

Лицо Джагамбу было серым от усталости. Не ожидая приглашения, он сел на войлок, ослабил пояс, расстегнул воротник мокрого от пота халата.

– Большая беда, хан Тэмуджин… На улус брата напали найманы. Они свалились на нас, как горный обвал. Брат даже не успел собрать воинов. Где он сейчас и жив ли, я не знаю. Его место занял Эрхе-Хара.

Борте перестала покачивать Тулуя, он заворочался, захныкал… Она передала его Джучи, шепотом приказала отнести в юрту бабки Оэлун.

Тайчу-Кури, пятясь задом, сполз с войлока, стал в стороне, огорченно цокая языком. Тэмуджин сердито махнул рукой – исчезни с моих глаз!

– А Нилха-Сангун жив?

– Он был со своим отцом. О нем я тоже ничего не знаю. – Широким рукавом халата Джагамбу вытер грязную, потную шею.

Тэмуджин медленно осознавал эту неожиданную и грозную новость. Если на месте Ван-хана утвердится его изгнанник брат, кэрэиты из надежных друзей превратятся в непримиримых врагов.

– Ты бежал с этими нукерами?

– Нет. Мой курень стоял на самом краю наших нутугов. Я не стал ждать, когда придут найманы. Снялся и с семьей, со скотом, со всеми своими людьми откочевал в твои владения.

– Эрхе-Хара будет искать тебя? – не скрывая озабоченности, спросил Тэмуджин.

– Не знаю. Скорей всего нет. Эрхе-Хара нужен не я, а наш старший брат.

– И что вы за люди! Единокровные братья, а договориться не можете…

Джагамбу посмотрел на него так, словно не понял сказанного.

– Не так уж редко единокровные люди не могут договориться друг с другом.

«Смотри какой, намекает… – подумал Тэмуджин. – Сейчас ему лучше бы помалкивать».

– Что думаешь делать?

– Дай мне воинов.

Тэмуджин долго молчал, торопливо прикидывая, что сулит его улусу внезапное падение Ван-хана, как уберечься от беды. Джагамбу снова повторил просьбу.

– Воинов я тебе не дам и сам воевать с найманами не буду.

– Такова твоя благодарность за все, что сделал для тебя мой брат?

Спасибо!

– Сделал брат, а помощи просишь ты – есть разница? Владение не твое, люди за тобой не пойдут. Мое войско будет разбито, и найманы окажутся здесь. Этого хочешь? И без того, боюсь, притащил за собой найманский хвост. Бежал-то, видать, не оглядываясь…

– Ты безжалостный человек, хан Тэмуджин!

– Жалостью можно держать в руках жену, но не ханство.

– Я начинаю думать, что лучше бы остался на месте. Эрхе-Хара я не сделал ничего плохого, и он меня, уверен, не тронул бы. Может быть, мне вернуться?

– Ты не вернешься, я принимаю тебя под свою руку. Эрхе-Хара враг хану-отцу, стало быть, враг и мне. За сношение с врагами, думаю, знаешь, что бывает…

Возле них полукругом стояли хмурые, подавленные нукеры Джагамбу.

– Борте, прикажи накормить этих людей, и пусть они отдыхают. Отдыхай и ты, Джагамбу. Потом я соберу своих нойонов и будем думать…

Глава 2

Едва плелись загнанные кони. Едва держался в седле Ван-хан. В короткой схватке с найманами его ударили мечом по голове. В первое мгновение ему показалось, что вылетели глаза и треснул череп. Но глаза остались на месте, ничего не сделалось и черепу – тангутский шлем с золотым гребнем спас ему жизнь. Только очень уж болела голова.

Тьма душной ночи плотно обволакивала всадников. Он никого не видел рядом, а шум в ушах мешал и слышать, но ощущал, что сын все время держится рядом. Вот он притронулся рукой к его плечу, тихо окликнул:

– Отец…

– Что тебе?

Сын наклонился, дыхнул в ухо:

– Воины и нойоны поворачивают назад.

Ни о чем не хотелось говорить, тяжело было даже думать. Лишь на короткое мгновение вспыхнула тревога, но тут же угасла, смятая неутихающей головной болью. Отозвался с равнодушием:

– А-а, пусть…

Навалился животом на луку седла, обнял шею коня, уткнулся лицом в гриву, пахнущую потом. Тук, тук – стучали копыта. Бум, бум – отзывалось в голове. И надо же было ставить коня на подковы… Он – ван, и конь у него должен быть на подковах. Он – Ван-хан… И убегает на подкованном коне.

– Отец…

– Ну, что опять?

– Где мы остановимся?

– Не досаждай мне, Сангун.

Забытье, как влажный туман, наплывало на него, покрывало тело липкой испариной. Стук копыт отдалился, заглох.

Его растормошил докучливый Нилха-Сангун. Осторожно, сжимая зубы, выпрямился. Они стояли в редком лесочке. Вершины деревьев дымились в пламени зари, были черны, как обугленные. Внизу, в сумраке, булькала вода.

Кони хватали высокую сырую траву, торопливо жевали, гремя удилами. Кроме сына тут были и нойоны – Хулабри, Арин-тайчжи, Эльхутур и Алтун-Ашух.

– Где воины и нукеры?

– Ночь темна. Мы потеряли друг друга, – сказал Алтун-Ашух, виновато моргая глазами.

Сын нахмурился.

– Они сами хотели потерять нас. Отстали и повернули назад. Я же говорил тебе, отец!

Верно, говорил. Но будь он даже здоров, ничего бы не смог сделать.

Семьи и стада нукеров, воинов остались там. Эрхе-Хара не враг его людям, он враг ему. Сейчас Эрхе-Хара силен, а люди льнут к сильным и покидают слабых. Эти не могли покинуть его, слишком близко стояли к нему и не были уверены, что Эрхе-Хара их простит.

Успокоительно булькала вода в корнях деревьев. Он сполз с седла, лег на траву, ощутил горячим затылком сырую прохладу земли, закрыл глаза.

Нойоны расседлали коней, легли в отдалении. Но заснуть никто не мог.

Беспокойно ворочались, разговаривали. Сначала ругали найманов. Держали предателя Эрхе-Хара, как заветную стрелу в колчане, и вот вынули на горе людям… Этот разговор был мало интересен, слушал его вполуха.

Боль в голове стала тише. Он лежал расслабленный, неподвижный, боялся даже открыть глаза, чтобы не растревожить ее. Желанная дрема стала заволакивать сознание. Но что-то в разговоре нойонов беспокоило его, что-то новое уловил он в этом разговоре.

– …плохо жили! Со всеми перессорились – с найманами и меркитами, тайчиутами и татарами. Никто не захочет дать прибежища.

По голосу узнал Эльхутура.

– Хе, плохо жили! Ссорились… Возвеличили же хана Тэмуджина, оделили всем, чего он хотел. Когда за нас такой великий владетель и воитель – что найманы со всеми тайчиутами, татарами и меркитами! Тьфу!

Это Арин-тайчжи. Прыщеватое, нездоровое лицо, злые глаза с желтыми белками… Арин-тайчжи всегда чем-нибудь недоволен, всегда кого-нибудь осуждает. Сейчас он, похоже, добирается до него. Неужели никто из них не даст ему подобающего ответа? Ага, говорит Хулабри. Умен, отважен…

– Не то беда, что у нас мало друзей, а то, что недруг Инанча-хан.

Было же у него желание примириться с нами. Не сумели. Не хватило ума…

Тоже виновного ищет. А он любил Хулабри больше других, доверял ему многое…

– Ничего… Только бы справиться с Эрхе-Хара! Ничего…

Голос сына. Нилха-Сангун недоговаривает, но и так понятно: все будет иначе, чем было. Уж он об этом позаботится. Обещание дает. Эх, сын… Если бы жизнь человека слагалась по его замыслам! Она как колченогая лошадь: в любое время, на самом ровном месте может споткнуться и вывалить тебя из седла.

– Пустые ваши разговоры! Трясете прошлое, как женщины пыльный войлок.

Хану спать мешаете. Он один знает, как быть и что делать. Ему все это не в новинку…

Обидно, что эти слова сказал не сын, а грубоватый, не очень речистый Алтун-Ашух. Он всегда в стороне от других, сам по себе. Из-за трудного характера держал его в отдалении. Надо будет отличить и приблизить…