Гонители

– Ну как же, – стеснительно возразил муж Хадан. – Кто не оставался без еды, тот не поймет голодного. Притесняемый не станет притеснять других.

– Э-э, зять, все не так. Нойон любит того, кто ему нужен. Почему Таргутай-Кирилтух благоволит мне? Никто не умеет приготовить такого кумыса, как я. Другого он просто пить не может. Моему Чилауну лень шевелить колотушкой. А того не понимает, что пока нойон пьет мой кумыс буду сыт и я. Он меня будет беречь, как воин боевого коня.

– Ты мог бы остаться и тут. Но отпусти меня! Вместе с зятем и сестрой я уйду к Тэмуджину.

Спор разгорелся вновь. И Хадан уже ничего не могла поделать с отцом и братом. Пошла в юрту, осмотрелась. Здесь не было ничего лишнего, но зато все – одежда, войлоки, котлы – добротное. Да, отцу жаловаться на жизнь не приходится. Он всегда умел ладить с сильными и не упускать из рук своего.

Семья отца никогда не голодала, не бедствовала, как другие семьи.

Хитростью, осторожностью отец отводил все беды и невзгоды. Просто удивительно, как это он решился тогда помочь Тэмуджину…

Она села у порога. Солнце било прямо в глаза – еще не жаркое, ласковое весеннее солнце. Приспустила дверной полог, и тень упала на ее лицо. Мужчины спорили. Даже ее муж ввязался. Он говорил с неловкой улыбкой, будто извинялся за свои слова. В спорах, разговорах он всегда был неловок, стеснителен и чаще всего молчал, слушая других, не умел резко возразить, твердо отказать. От этого жили в бедности. Другие где выпросят, где украдут, где в бою добудут, а он может только свое отдать. В их курене к мужу относились с усмешечкой, будто к блаженному. Но она-то знала, что он может быть и бесстрашным и твердым, как камень. Все чаще он упоминал о Тэмуджине. Наслушался толков о его справедливости и загорелся желанием бежать от тайчиутов.

Вечером Хадан помогла подоить кобылиц. После ужина при свете очага сбивали кумыс. Спать легли поздно. Никто не успел заснуть, когда послышался стук копыт. Залаяли собаки. Чилаун поднялся, выглянул из юрты.

– Чимбай приехал. Чего это он ночью-то?

Старший из братьев вошел в юрту. На его поясе висел меч и колчан, полный стрел. Торопливо поприветствовав сестру и зятя, Чимбай сказал:

– Нашли время по гостям ездить… Отец, слушай: Тэмуджин и Ван-хан перехватили идущих к ним меркитов, разбили и завернули назад. Татары, услышав об этом, возвратились в свои кочевья. Таргутай-Кирилтух остался один. А войска Тэмуджина рядом. Всем велено уходить.

– О горе! – воскликнул Сорган-Шира. – Куда же мы пойдем?

– Наверное, в сторону меркитов. Если успеем…

– Нам и успевать не к чему, – сказал Чилаун. – Пусть Таргутай-Кирилтух бежит – жир растрясет.

Чимбай снял с пояса оружие, повесил на стену у входа.

– Я тоже подумал, что нам бежать от Тэмуджина не стоит.

– А твоя юрта, кони, жена? – всполошился Сорган-Шира.

– Жена коней приведет сюда. Юрта пусть пропадает.

– Ты не в своем уме, Чимбай! – закричал Сорган-Шира. – Кто же бросает такое добро? Возвращайся назад!

– Я с большим трудом вырвался из куреня. Если тебе юрта дороже моей жизни – вернусь.

– И что за дети у меня! – Сорган-Шира схватился за голову. – Ничего не жалеют, ничем не дорожат. Сам поеду!

Хадан испугалась – он поедет. Схватила за руки.

– Одумайся, отец. Станешь искать юрту – потеряешь голову.

И все дружно принялись его уговаривать. Сорган-Шира долго огрызался, наконец махнул рукой:

– Делайте что хотите. Когда дети становятся умнее отца, жди несчастья.

Он лег в постель, но не спал, ворочался, что-то бормотал про себя.

Начищенным котлом блестела лысина. Не спали и все остальные. Чимбай часто выходил из юрты, прислушивался – ждал жену. Но было тихо. Над степью висела луна. Тяжелые тени облаков ползли по седой земле.

Жена Чимбая приехала под утро. Устало сползла с седла, заплакала.

– Где кони? – хмуро спросил Чимбай.

– Без коней едва вырвалась…

Всхлипывая, вытирая слезы, она рассказала, что люди не хотят никуда уходить, разбегаются, прячутся, а воины Таргутай-Кирилтуха бьют плетями всех подряд – детей, женщин, стариков.

– До сих пор не снялись?

– Нет. Я думала, меня убьют… Ой-ой!

– Перестань хлюпать! – прикрикнул на нее Чимбай.

– Какие кони были! Какая юрта была! – запричитал Сорган-Шира.

Утром вдали проскакали и скрылись несколько всадников. Чуть позднее в той стороне, где был курень, поднялось облако пыли. Облако катилось над степью, затмевая солнце. Разрозненные кучи конных выскакивали из пыли и мчались кто куда. Некоторые проскакали совсем рядом с юртой, но вряд ли видели ее и людей, испуганно сбившихся перед входом.

Хадан прижалась к мужу. Он обнял ее за плечи. Почувствовав силу его рук, она успокоилась. Внезапно от кучи всадников отделился один и направился к ним. Он резко осадил коня перед юртой. Шлем надвинут на брови, в руках копье. Хадан узнала воина – Джиргоадай, друг ее братьев.

– Вы почему не уходите? Тэмуджин – вот он, рядом!

– Куда мы уйдем! Нет ни повозки, ни вьючных седел. Пропали мы, пропали! – Сорган-Шира молитвенно сложил руки, закатил глаза: Милосердное небо, смилуйся над нами.

– Эх вы! – Джиргоадай выругался, сплюнул.

К юрте приближалось сотни две конных воинов. Джиргоадай дернул поводья, пригрозил воинам копьем и поскакал, оглядываясь, что-то выкрикивая. Вслед ему понеслись стрелы. Воины хана Тэмуджина!

За первой сотней, рассыпавшись во всю ширь степи, катились рысью тумены. Земля гудела под копытами и шелестели травы. Воины налетели на одинокую юрту, как дикий вихрь на куст хурганы, как волчья стая на отбившуюся от стада овцу, – прыгали с коней, хватали что под руку подвернется – седло, котел, уздечку, бурдюк. Сорган-Шира метался от одного к другому, кричал, безумея от горя:

– Что вы делаете? Что делаете, разбойники?!

Его отталкивали, били плетью и, на ходу приторачивая к седлу добычу, мчались вперед. За ними подлетали другие. В миг от юрты остались одни решетчатые стены и жерди – уни. Тогда начали срывать одежду. Молодой, воин схватил Хадан за руку, потянул в седло. Она закричала, оглянулась. Увидела налитые яростью глаза мужа, оголенного по пояс. Он бросился на воина, ударил кулаком в лицо. Тот, охнув, свалился с седла. Конь, лягнув его, убежал. На мужа накинули аркан. Веревка захлестнулась на пояснице, прижав к туловищу руки. Его потащили за собой, и он бежал, высоко вскидывая босые ноги. Хадан бросилась следом, но сразу же потеряла его из виду. Однако продолжала бежать, задыхаясь от крика. Мимо рысили воины и, принимая ее за сумасшедшую, отворачивали коней.

– Остановите эту женщину! – услышала она крик.

И невольно подчинилась ему, стала. По лицу бежал едучий пот, смешивался со слезами и капал с подбородка. Перед ней остановился всадник на сером коне. На всаднике не было ни воинских доспехов, ни оружия, на дорогом поясе, стягивающем халат из грубой, шерсти, висел нож в простых кожаных ножнах. Из-под войлочной шапки торчали рыжие косицы. Всадник сидел, сутуля плечи, и спокойными глазами смотрел на нее.

– Ты кто такая?

Чья-то рука отбросила ее распущенные волосы, и удивленный голос сказал:

– Это, кажется, Хадан, дочь Сорган-Шира.

Она подняла глаза. К ней склонилось худощавое лицо с сурово насупленными бровями – Чаурхан-Субэдэй! Она вцепилась в его гутул.

– Спасите моего мужа!

– Дочь Сорган-Шира, ты помнишь меня? – спросил Тэмуджин.

– Помню, хан. Спасите моего мужа! Его повели ваши воины. Туда.

– Субэдэй-багатур, отыщите ее, мужа. Твой отец и твои братья живы?

– Были живы…

– Пусть они найдут меня.

Тэмуджин уехал. К ней подскакал Субэдэй-багатур, приказал:

– Иди за мной.

Придерживаясь за стремя, она побежала рядом с его конем. Спустились в лощину. У куста дэрисуна в луже крови лежал человек. У Хадан подсеклись ноги, она упала лицом в траву. Услышала над собой голос Субэдэй-багатура:

– Опоздали. Не горюй, найдем тебе другого мужа.